Лекция 7

Восходящая Аврора (Aurora consurgens)

     Мы отвели арабской алхимии столько времени, сколько смогли, и посвятим последние три лекции алхимии европейской. Я хотела бы предложить вам на выбор три текста и попросить вас решить путем голосования, на каком тексте мы остановимся.

     1. Текст «Восходящей Авроры», о котором я писала в третьем томе немецкого издания Mysterium Conjunctionis. Он считается настолько трудным для понимания, что мне придется, в том случае, если вы выберете его, сделать несколько предварительных замечаний.

     2. Фрагмент текста, написанного в XIV веке итальянцем Петром Бонусом. Этот текст — типичный трактат о средневековой алхимии.

     3. Оба текста вместе.

     Кроме того, мне предложили рассмотреть трактат Парацельса, но я отказалась, так как автор употребляет множество необычных терминов, которые нуждаются в специфических пояснениях. Каждый исследователь должен самостоятельно прийти к пониманию работ Парацельса, как, впрочем, и работ Якова Бёме. Поэтому я не думаю, что небольшой фрагмент принесет вам ощутимую пользу.

     Если вы хотите ознакомиться с текстом, написанным на основе непосредственного религиозного восприятия бессознательного, я бы порекомендовала вам «Восходящую Аврору». Но если вы хотите получить представление о типичном образе мышления средневековых европейских алхимиков, тогда я отдала бы предпочтение тексту Петра Бонуса, поскольку «Восходящая Аврора» не относится к разряду типичных сочинений,— она уникальна. Если вы отдадите предпочтение третьему варианту, я сделаю несколько вступительных замечаний но поводу работы Петра Бонуса и затем перейду к рассмотрению « Восходящей Авроры». Хотя с хронологической точки зрения такая последовательность рассмотрения текстов представляется неверной, гем не менее я хотела бы рассмотреть их именно в таком порядке.

     (В результате голосования темой лекции была избрана «Восходящая Аврора».)

     Я рада, что предпочтение было отдано «Восходящей Авроре», так как, по моему мнению, данный вариант является самым интересным.

     Фраза «Aurora consurgens» переводится с латыни как «восходящая утренняя заря». История находки этого текста напоминает детективный роман. В одном из собраний древних книг доктору Юнгу повстречался текст под названием «Восходящая Аврора, Часть II», который представлял собой довольно банальный трактат по химии. В начале книги было указано, что здесь содержится только вторая часть трактата, поскольку издатель отказался опубликовать первую часть по причине ее богохульства.

     Это указание заинтересовало Юнга, и он постарался навести справки о первой части трактата. В конечном счете Юнг установил, что манускрипт ранее хранился в монастыре, расположенном на острове Райхенау на озере Констанца, и что в настоящее время он находится в Центральной Цюрихской библиотеке. Рукопись неполная и начинается с середины текста, который мы и опубликовали. Доктор Юнг обнаружил, что в существующем виде трактат невозможно читать, так как он написан латинской стенографией XV века; позже он передал его мне.

     Проведя тщательные исследования, я обнаружила, что полные варианты рукописи существовали в Париже, Болонье и Венеции. Таким образом, нам удалось постепенно подобрать несколько вариантов и восполнить за счет них неясные места и пробелы в тексте. Вначале я не придала значения тому, что в большинстве рукописей авторство текста приписывалось Святому Фоме Аквинскому, поскольку в прежние времена было принято указывать на титульном листе имя известного человека, поэтому данный трактат вполне мог написать и другой человек. Аналогичным образом на проблему авторства отреагировали и другие ученые.

     Текст замечателен прежде всего потому, что содержит множество разнообразных цитат из Библии и предшествовавших ему трактатов по алхимии. Однако он не представляет никакого интереса, если относиться к нему как к головоломке, решением которой можно заниматься для собственного удовольствия. Быть может, именно такое впечатление получили люди, которые читали текст поверхностно. Тем не менее, как вы в дальнейшем сможете убедиться сами, огромное эмоциональное напряжение текста исключает возможность дать ему подобную интерпретацию.

     Мне представляется более близким к истине заключение о том, что текст является продуктом шизофренической деятельности. Дело, однако, заключается не только в шизофрении, хотя указанный трактат мог написать человек, сознание которого оказалось во власти бессознательного. По мнению доктора Юнга, которое нашло отражение в поставленном им диагнозе, трактат отражает приступ психоза: определенную фазу в развитии маниакально-депрессивного психоза, или патологическую ситуацию, описанную нормальным человеком, временно оказавшимся во власти бессознательного.

     Я склонна согласиться с третьей точкой зрения, хотя сам трактат не позволяет придти к какому-либо определенному заключению. Я дала трактату символическую интерпретацию по аналогии со сновидением и пришла к выводу, что его автор — умирающий человек, поскольку вся символика трактата группируется вокруг проблемы смерти. В конце текста приводится описание мистического брака или состояния влюбленности, которые, по-видимому, имеют отношение к переживаниям умирающих людей. Описание переживаний многих умирающих людей сопряжено с традицией, согласно которой смерть принято было рассматривать как некий мистический брак с другой половиной собственной личности.

     Завершив перевод, изучение и интерпретацию текста, Юнг внезапно решил, что мы должны опубликовать этот уникальный документ. Он попросил меня написать краткое историческое предисловие с указанием дат и имени предполагаемого автора.

     Я исходила из предположения, что автором текста является Фома Аквинский и собиралась отметить, что текст датируется XIII веком. Но поскольку я располагала довольно поверхностными сведениями о Фоме Аквинском, я сомневалась в целесообразности упоминания его имени.

     Итак, будучи добросовестным исследователем, я решила просмотреть другие работы Фомы Аквинского. На всякий случай я также решила прочитать его биографию. Чтение биографии Фомы Аквинского не вызвало у меня чувства уверенности в своей правоте, ибо если вы ее прочитаете, то обнаружите, что в конце своей жизни, за несколько недель до смерти, в личности Фомы Аквинского произошли странные изменения. Длительное переутомление и другие психологические причины, на которых я в дальнейшем остановлюсь подробнее, привели к появлению у Фомы Аквинского странных состояний рассеянности. Однажды, во время богослужения в Неаполе, на котором присутствовал кардинал, Фома Аквинский неожиданно прервал чтение мессы и погрузился в экстатическое состояние. Он находился в таком состоянии около двадцати минут, пока кто-то не потряс его за плечо и не спросил, что с ним случилось. Он пришел в себя и принес извинения за свое поведение.

     Принято считать, что указанное происшествие свидетельствовало о начале болезни. В то же время некоторые полагают, что, наряду с рационализмом, для личности Фомы Аквинского была характерна склонность к мистицизму, которая нередко проявлялась в виде странных приступов рассеянности. Такие состояния участились в последние годы его жизни (точная дата его рождения не известна, но мы можем утверждать, что умер он в возрасте 49 лет или 51 года) и тогда с ним произошло нечто необъяснимое. Фома Аквинский имел обыкновение, проснувшись рано утром, читать мессу в часовне монастыря, где он в то время жил. Ему приходилось много странствовать по монастырям. У него был друг по имени Реджинальд Пипернский (Reginald of Piperno), смиренный монах, последователь и личный слуга Фомы Аквинского. Он боготворил своего господина. Его свидетельства послужили одним из основных источников для биографии Святого Фомы.

     Реджинальд Пипернский рассказывает, что однажды утром Фома Аквинский по своему обыкновению прочел мессу, но вернулся с чрезвычайно бледным лицом. В своем сообщении, написанном на латыни, Реджинальд говорит буквально следующее: «Я подумал, что он сошел с ума». Он подошел к своему письменному столу и отодвинул в сторону перо, которым писал свою «Summa», главу, посвященную покаянию, он сел за стол, обхватил голову руками и просидел весь день в каком-то кататоническом состоянии. Когда Реджинальд Пипернский спросил его, почему он не пишет, Святой Фома ответил кратко: «Не могу». Так продолжалось несколько дней, и когда Реджинальд вновь подошел к нему с тем же вопросом, ответ был прежним: «Не могу» («Non possum»). Пять дней спустя он опять попытался выяснить, что происходит с Фомой Аквинским, поскольку тот ничего не делал весь день (ни работал, ни проповедовал), а просто сидел, озираясь с безумным видом. Фома ответил, что он не мог писать, потому что все написанное им подобно плевелам (palea sunt).

     В более поздних биографиях, написанных людьми, которые не присутствовали при этой беседе, фраза «подобно плевелам» дополнена словами «по сравнению с замечательными видениями, посетившими меня», которые отсутствуют в первоначальных источниках.