Билл Хайдрик. Путь к Солнцу. Часть V

Билл Хайдрик.

Весь апрель и начало мая 1971 года мое существование отравлял приближавшийся устный экзамен на магистерскую степень. Этот ценный, хотя и малоприятный опыт нашел отражение в медитациях, относящихся к тому периоду. (Поясню, что осенью 1969-го я приступил к программе подготовки на степень магистра физики в государственном колледже (ныне университет) Сан-Франциско и в 1971 году благополучно обрел упомянутую степень.) Почти все это время я медитировал дважды в день.

Вот запись из моего дневника о первой медитации на врата Бет-Вав:

27 апреля 1971 года e.v. Вечер.

12-минутная медитация на аркан I. Хорошее сверкание цветов. Краткое видение — я во храме. Вокруг меня — окружность.
Я — Маг. Сквозь меня струится зернистый поток силы. Подо мной, в огромном, тускло освещенном зале открываются и закрываются двери...
Пропустил утреннюю медитацию из-за усталости... Сочетание нервозности перед устным экзаменом и психической напряженности. Начал писать поабзацный конспект материалов 4-й степени RC (уроков AMORC). За два часа до того, как приступил к этой записи, принял 6—8 унций легкого сердечного препарата. Ближе к ночи, наверное, напьюсь. Душевное напряжение огромное. Я на грани паники... Или перегорю, или сделаю какое-нибудь важное открытие. Так обычно и происходит.
Отчасти, возможно, это напряжение связано с тем, что я нарушил клятвы (клятвы секретности AMORC) — во исполнение других обязательств более высокого порядка. Таким образом, меня принуждают перейти на более высокий уровень, к которому я ещ ене готов (для того, чтобы перейти на уровень развития, превосходящий тот, на который рассчитана морально связывающая человека клятва секретности, необходимо нарушить эту клятву неким оправданным образом).

А вот отрывок из записи в «Книге 231» о той же медитации:

Меркурий удваивается в образе парных клешней рака. Обезумевший бык носится по арене; пикадоры должны раздразнить его, чтобы он нападал как следует. Между тем отчаянный всадник, Маг-Гермес-Матадор, танцует танец жизни и смерти; между ним и огненными всхрапами жизни быка — завеса храма. Бандерильеро задают шесть направлений, в которых бык может направить свою атаку.

Маг при плаще и мече увлекает быка по кругу. Огненное дух вырывается из ноздрей быка. Момент истины. Меч погрузился в великую реку крови Быка.

Смерть в изящном ударе эскарпетьо. Круг по арене. Пара ушей и хвост. Тореро!

По мере приближения экзамена я стал погружаться в медитации глубже.

Дневниковая запись от 3 мая 1971 года e.v., между полуднем и заходом солнца.

Арканы Таро добры ко мне. Благословение Ангела нисходит сразу же после начала ритуала, как будто бы тот уже завершен. Никакого особого упоения эти медитации не приносят — является только образа аркана. Я — огорченный муж, к которому тихо подходит жена и гладит его по щеке. Она любит своего мужа, как ребенка, и заботится о нем, когда в том есть нужда. Она знает, что, когда силы вернутся к нему, он будет душой и телом служить ее желаниям, всем до последнего, — хоть и не сможет утолить ее великой нужды. И все же он будет стараться, и сами его усилия осеняют благодатью приют их любви.

Экзамен завтра; много друзей пожелали мне удачи... «Каждое число — бесконечность; различий нет».

На следующее утро я медитировал на Бет-Айин. В результате на время экзамена пришлось влияние следующих врат — Бет-Пе, то есть «Мага» и «Башни» по соответствиям Таро. После медитации я обратился к Таро с вопросом о предстоящем экзамене.

4 мая 1971 года e.v.

В основе — устойчивый успех и скорое счастье. Этому противостоят иллюзия успеха и чрезмерное увлечение планами на будущее. В перспективе — в лучшем случае частичный успех (но, по крайней мере, не какая-то крупная неудача, не провал, который отбросил бы меня во тьму низших сфер.) Я уже обрел устойчивую силу, но сила эта не всемогуща. В прошлом мне помогала честность. В будущем я смогу отдохнуть от напряжения и тревоги. На моей стороне — дружба и уравновешенная сила. Но мое окружение — далеко не самое благоприятное. Я боюсь неудачи и готов покориться неизбежному... но этот страх не всесилен, а капитуляция перед судьбой — не окончательна. Во время экзамена меня будут поддерживать внутренний голос, интуиция, оккультные силы, которые я осознанно призвал себе на помощь. В целом все не так уж плохо^[1].

После экзамена мне пришлось отдыхать целую неделю, но я сдал его именно так, как показали карты.

Последние медитации на врата Бет я провел 8 мая 1971 года.

Наконец-то Осирис (египетский бог воскресения, «О» в древней формуле IAO. «I» в составе этой формулы — Исида и энергия начального периода работы, «A» — Апофис и разрушительная скука, «О» — успешное завершение работы и обновление.) Прощальный подарок от Мага. Некоторая или даже бoльшая часть проблем в прошлом может объясняться слишком ярким освещением в комнате (во время медитаций на Таро). Я поднялся довольно высоко. Чтобы воспламенить себя, использовал инвокации (устные и проекции знаков). Сверкание цветов — великолепное. Огромный прилив сил. По завершении — чувство, что я стал гораздо сильнее... Эта медитация на аркан Таро «Маг» продолжалась тридцать три минуты.

Запись в «Книге 231»:

В Доме распят на кресте Прекрасный Царевич. Третья часть звезд пала за ним с небес в Стигийские воды. Свет, нисходящий свыше, выводит Стигийские воды к сиянию дня. Крест обращается в спицы Великого Колеса; кто же пляшет вокруг оси его? Дурак меж людьми и богами... Бет-Тав.

9 мая 1971 года, в День Матери, я начал медитации на врата Гимел.

Далее следует запись из «231» о работе, которую я провел на следующий день после того, как приступил к вратам Гимел. Это медитация второго рода на буквы Бет-Гимел. Бет — это «Маг», а Гимел — «Верховная Жрица» Таро.

Владыка Огня обнимает Владычицу Вод. Се, двойное стало единым! Се, троица Дурака в Маге и Жрице!
Белая Кроличья Луна!
Искра жизни низвергается молнией в море. Море приемлет ее и приумножает ее в бесконечных обличьях. Но родов тех обличий — всего двадцать два, и все они суть одно.
Алмаз растет в сердце воспламенившихся вод. На этом алмазе вырезан образ креста, сложенного из камней, что обтесаны в форме куба. Грани его сверкают множеством разных цветов. Но все те цвета исходят из единого луча белого света. Во тьме своих многоразличных путей мчатся они по миру. Но, воссоединяясь в начале своем, они возгораются сияньем безначального.
Небесный посланник приносит Солнце Луне. Они сплетаются вместе в радостях плоти. Мужчина падает, обессилев; женщина желает большего — но она должна породить того, с кем разделит ложе. Кровосмешенье — царский обычай на небесах и в аду.
Бет — водосток, а Гимел — сосуд. Когда сосуд переполнится, нимфа выйдет возлечь на ложе из мха (см. «Книгу Лазурита» Кроули)^[2].

Мало-помалу продолжали поступать новые знания о Древе Жизни.

14 мая 1971 года:

У Древа Жизни может быть только одно предназначение: соединять или порождать противоположности. Любые другие его применения неполны и отрывочны.

Затем в серии моих медитации наступил небольшой перерыв. Влияние букв Гимел-Нун — врат, с которыми я работал в тот период, — затянулось на необычное долгое время. Эти буквы соответствуют «Верховной Жрице» и «Смерти» — Луне и Скорпиону. В моей натальной карте Луна находится в Скорпионе. Перерыв этот случился не по моей воле и совершенно неожиданно преподал мне несколько уроков.

Все началось с того, что я отправился на выставку картин Мэри-Энн Уитроу в Санта-Крус, а затем — на вечеринку, которую устроили у себя Мэри-Энн и Гэри, люди, с которыми меня связывала очень близкая дружба. Эти события повлекли за собой серьезные перемены.

Дневниковая запись от 17 мая 1971 года

Отличная выставка. Красивые картины. Дал Мэри-Энн копию своей натальной карты — в ее картинах полно всяких схем и Земли. Надрался и уснул прямо в гостиной. Ну и вечеринка была! Люди и собаки всех сортов и мастей. Вино, джин, пиво и так далее. Славно провели время. Один чокнутый псих выкусил в буквальном смысле слова, прямо зубами, кусок из какой-то записи на фонографе, прежде чем остальные гости сообразили, что он не в себе.

Такое состояние оказалось в самый раз для следующих врат. Я был пьян душой и телом. Я готов был принять все и вся. Впервые в жизни мне удалось войти в медитацию посреди вечеринки и проделать все как следует, до конца.

С темной стороной этих врат я столкнулся наутро. Промучился похмельем весь день, а самое худшее началось через несколько несколько часов после того, как я сделал последнюю запись (в дневнике). Обнявшись с Айн — тем великим Ничто, кое разверзается перед нами в недрах фарфорового круга, — пускал в него по водам жертвы Алистеру Кроули. С другого конца воздавал почести Уэйту. Как подобает настоящему мистику, совместил обе эти противоположности в едином акте, так что теперь для моей кельи уединения нужен новый молитвенный коврик.

Несколько дней я проболтался между постелью и упомянутой кельей, приходя в себя и читая «Лунное дитя» Кроули.

К 22-му числу до меня наконец дошло, в чем проблема. Я заболел как раз в тот момент, когда должен был бы приступить к изучению врат GN... А непосредственно перед этим я впустил в себя... скажем так, массу неуравновешенных впечатлений. Поскольку соответствия этих букв я давно уже усвоил подсознательно, болезнь моя, скорее всего, имеет психосоматическую природу: лунная склонность к недомоганиям (Луна и Гимел) соединились с разрушительным влиянием Скорпиона и буквы Нун. Значит, никаких серьезных причин за этой болезнью не стоит, и очень скоро я встану на ноги.

Стоило мне сказать себе все это, как Луна сменила гнев на милость и послала мне прекрасный сон. Он нес в себе оттенок Йесод, девятой сефиры Древа Жизни. К посвящению в Йесод я еще не был готов, однако мои труды ради этой цели удостоились поощрения.

23 мая 1971 года e.v.

Мне приснилось какое-то пустынное место с пещерой или узким каньоном, войти в который можно было через гробницу. Внутри обнаружился искусственный пруд с фонтаном. Фонтан был в форме обращенного к небу лица некоего морского бога. Вода била одной струей из его рта. Но фонтан бездействовал, если не приказать ему заработать. Я велел водам подняться — и они подчинились. Всякий раз, как я приказывал, из фонтана извергалась струя. Поначалу она поднималась лишь на несколько дюймов, потом — на несколько футов, потом вода стала взлетать высоко — на сотню и даже тысячу футов, немедленно повинуясь моим приказаниям. Но удерживать ее на такой высоте было трудно: струя быстро опадала до нескольких футов, а затем и до пары дюймов.

Поодаль от этого места (к западу? или к северу? Точно не знаю; знаю только, что это было «слева» от места с фонтаном) находилась точка, где встречаются миры. Я встретил девушку, пришедшую из мира, где все жили в страхе перед солнцем: солнце обжигало и поражало радиоактивными лучами всех, кто не ходил, согнувшись в три погибели и накрывшись овечьей шкурой. Я привел эту девушку к фонтану. Там мы соединились в радости и любви. Потом мы вернулись на границу ее мира и стали помогать другим людям — по одному, по двое, по трое — перебраться к нам, в лучший мир. Ее сородичи были пастухами.

Затем я один пошел обратно к фонтану. У входа в гробницу стоял человек, которого мучила жажда. Поначалу я не хотел открывать гробницу при нем, но когда понял, что он хочет пить, сорвал привратный камень вместе со слоем известки, и гробница развалилась — арка и купол обрушились внутрь. Я прошел в сад с фонтаном и привел его в действие. Забила струя воды — сперва на несколько дюймов, затем на десяток, сотню, тысячу футов вверх... все, как я велел... Я повернулся и пошел гулять по саду.

Вскоре появились еще какие-то люди. Они были одеты как ацтеки. У одного к рукам были привязаны меч и щит — именно привязаны, я отчетливо разглядел это. Кроме того, эти люди принесли щит и меч для меня. Они пришли, когда увидели струю воды, бьющую над холмами. Мне вручили меч, но щита не дали. Пока меч привязывали к моей руке, я слушал, о чем говорят между собой эти люди.

Увидев, что фонтан пришел в действие, они встревожились. Но в старину, сказали они, способность удержать такую струю воды под прямым углом в течение шести минут почиталась как великое деяние, как признак святости. Я подумал, что мне теперь придется сразиться с их лучшим воином.

Но обошлось без сражения. Мне просто показали мне видение, из которого я понял, что они боялись этого места, опасались потревожить или пробудить его. Я увидел, что когда-то здесь стояла некая постройка, но однажды она загорелась, огонь перекинулся на другие дома и охватил весь город.

Затем я оказался в каком-то доме, пристроенном к другому — точно такому же, но стоявшему по ту сторону границы между мирами, в мире пастухов. Между этими двумя мирами была дверь, занавешенная покрывалом. Мои друзья прошли в нее и верулись с девушками. Я оставался один. Я подошел к занавеске и, приподняв ее, поманил к себе жестом одну из двух девушек, как раз выходивших из такой же двери по другую сторону. Затем я отпустил занавеску и стал ждать. И вскоре из-за нее появилась девушка, которую я подзывал. Она подошла ко мне, и мы обнялись. Она восхитилась при виде садов и деревьев, которые виднелись за окнами. Она думала, что в окна вставлены «закопченные стекла», но я объяснил ей, что стекла совершенно обычные и что там, за окнами, совершенно безопасный мир. Она поняла меня; а потом мы с ней любили друг друга.

Я знаю, что этот мир, в котором мы живем, — мир пастухов; а мир фонтана — это место, где живет моя душа.

Сон этот оказался вещим. Впоследствии я нашел тот фонтан, путь к которому лежал через гробницу. Я нашел способ управлять им. Я встретил девушку в мире пастухов, истерзанном жгучим солнцем. Ты, о мой читатель, — тот человек, что стоял под дверью, томясь от жажды. И тех ацтеков я тоже встретил; и я знаю, чего они страшатся и о чем мечтают. Как сбудется все остальное, покажет время.

30 мая 1971 года я приступил к медитациям на врата Далет. Вот три медитации второго рода из «Книги 231»:

Алеф-Далет,
30 мая 1971 года e.v.

Божественная Мать, Бина, восприняла субстанцию жизни от Божественного Отца, Хокмы.

Во чреве ее взрастает все многообразие живых существ, Хайот ха-Кадош. Это — те четверо, кои поддерживают четыре угла Вселенной. Мы — внутри Матери.

Она — подательница... от нее произошло все сущее. В нее возвращается все сущее. Она — Госпожа-Жизнь и Хозяйка-Смерть. Великое Колесо Судьбы — колесо ее прялки; а нити на нем — вещество самой жизни. Дурак танцует во чреве ее; он истекает из кончиков пальцев ее; он вращается на ободе колеса. Она же, Мать, восседает в саду своем в час утренней прохлады. Много имен у нее — и всего одно имя. Она — небесная богиня Нут. Она — хрустальное море, испещренное блестками звезд. Она — Мать-Земля, роженица. Последнее ближе всего к ее имени, скрытом в Алеф-Далет. Стоя в пространстве, стремительно мчащемся мимо, она отворяет дверь лона своего. Это сезам, отмыкающий камень, за коим — пещера чудес. Сокровища всех миров — внутри мельчайшего семени. Это семя — яйцо глубочайшей тьмы. В яйце заточен Орел — в одном дне полета до Солнца, под лучами которого тает рассветная мгла. Но пока что Орел сей — ребенок, сидящий на лотосе, и тем он доволен. Он касается пальцем губ. Просит ли он молчать — или, напротив, открывает собственный рот сим орудием древних жрецов? Нет ответа, и нету нужды в ответе. В этом жесте слышится звук, который не звук и не может быть слышим. Живот Матери-Кали вздулся на грани родов. Огромный вздох — и птицы заводят песню. Стон — и текут ручьи. Крик — и пламя перуна высекает огонь для трута мировой души. На свет выходит дитя; пуповина его — серебро, сорочка его — серебро. Не красны они, ибо кровь сия — кровь начала всей жизни.

Далет-Бет,
31 мая 1971 года e.v.

Она восседает пред очами своего Господина. Он заключает ее в объятья. В союз сей Мужчина приносит семя. Это семя — мысль, которая входит в яйцо жизни и наводит порядок в том, что его наполняет. Так Женщина перестает быть Очищенной Святой и становится Матерью. Ее коснулся мужчина, и она лишилась девственности. На место Девы пришла Мать.

Во чреве Матери сокрыто яйцо Иггдрасиля, в котором — четыре мира пресветлых асов.

Связь между Матерью и Ребенком сильна. Если бы Мать могла, она даже скрыла бы роль Отца в порожденье Ребенка. На первых порах опека ее чрезмерна. Ребенок для Матери — только ее частица, а не союз того, что Вверху, с тем, что Внизу. Ребенок — ее достоянье. Мужчина — незваный гость. Пусть займется своими делами, покуда Дитя не созреет. Но затем, как и всякая мать, Мать природы отправляет свое Дитя в мир тьмы внешней. На деле же мир тот не темен; то мир Отца.

Ребенку Матери этот мужской мир кажется жестоким и грубым. Женский мир защищал, удерживал, ограничивал и поддавался просьбам Ребенка. Мужской же мир нападает, подталкивает, освобождает и никогда не потворствует незрелым детским желаньям. Но Ребенку надлежит научиться править обоими этими мирами.

Двоякое это наследие — следствие акта зачатья, в котором участвуют двое. Мужчина зачал, женщина родила; и точно так же Ребенок должен выйти из мира Матери и войти в мир Отца.

В самом акте родов этот переход совершается применительно к телу Матери. Из теплого животворного моря, из материнского лона, Ребенок в муках выходит во внешний мир. Первый звук, который он издает, — крик ярости и утраты. Но если бы он так и остался внутри, он никогда бы не стал человеком; он остался бы некой массой разросшихся клеток, занимающей место, в котором мог бы созреть кто-то еще. Он должен пройти в эту дверь и выйти во внешний мир. Однако и после этого Мать продолжает питать его. Изменился лишь способ, но не род ее деятельности. Прежде чем море тянулась серебряная пуповина, несшая Ребенку все, в чем он нуждался. Теперь же кричащий рот находит нежный сосок, и Дитя постигает сладость первых плодов победы. Дни, когда все давалось ему без усилий, остались в прошлом. Настало время завоеваний.

© Перевод: Анна Блейз

© Psyoffice.ru

[1] Судя по описанию позиций, для дивинации использовалась одна из разновидностей расклада «Кельтский крест». — Примеч. перев.

[2] «Liber VII», I:4—6: «Ты — Возлюбленный Мой; я вижу Тебя как нимфу, белоснежное тело свое простершую у ручья. Она возлежит на ложе из мха; кроме нее одной, нет никого; иль Ты не Пан?»