Блаватская Елена Петровна » Письма из пещер и дебрей Индостана

Едва мы кончили обед в беседке, как нам доложили, что какой-то молодой человек в одежде йога, присланный «такур-саибом», просит позволения видеться с нами. При имени такура полковник, осведомлявшийся уже несколько раз о своём гуру (учителе), но не получивший никакого удовлетворительного ответа от Нараяна, поспешно вскочил из-за стола.

– Пусть, пусть он войдёт! – засуетился он в восторге. – Я уверен, что это его чела , которого он обещал выслать по приезде домой, собственно для моего специального обучения в пранаяме …

– Что ж вы, тотчас после обеда, думаете взять первый урок?.. – осведомилась я.

– Конечно, если только чела будет согласен… Зачем терять дорогое время?

– Но ведь с вами ещё, чего доброго, сделается удар на полный желудок… Вы просто сходите с ума с вашею страстью к йогизму . Вспомните, что я вам говорила… предостерегая вас, на станции, возле Баратпура…

– Помню, помню, – обиженно проговорил наш президент. – Я хорошо понимаю и давно сознаю, что вам почему-то не хочется, чтобы я изучал таинства древней Индии…

– Да какие же это таинства? Просто фокусы, и для вас они совсем лишние и даже опасные…

– Буду надеяться, что такур не питает каких-либо вредных замыслов против моей жизни, ни даже против… моего здоровья, – получила я сухой ответ.

Я махнула рукой.

– Полковник, – тихо позвал его Мульджи. – Мам-сааб права… Пранаяме учатся с самой ранней молодости и…

Но он не успел кончить, а нахмуренное лицо полковника прояснилось улыбкой блаженства: перед ним стоял, неслышно проскользнув босыми ногами по мостику и в темноте, посланный такура…

Он вдруг воспрянул перед нами, словно вырос из-под мраморного пола киоска; весь облитый дрожащим, сильно колеблющимся от ветерка, светом восковых свеч, он стоял у входа, неподвижный, опустив глаза и со сложенными на груди руками. Длинные фантастические тени скользили по его белой одежде и лицу, придавая его маленькой, тонкой, почти прозрачной по худобе фигурке что-то странное и неземное в её очертаниях.

– Сарва бхишта ммундаха !.. (Да исполнятся все ваши желания!) – прозвучал его тихий, нежный, как у девушки, голосок, на тамильском языке.

Мы все отвечали на его приветствие, кто как знал и умел. Мульджи и Нараян, бормоча что-то по-санскритски (должно быть, формулу), закрывая ладонями уши и оба низко кланяясь; бабу, скаля зубы и со сложенными вместе ладонями; я, пробормотав сквозь зубы обыкновенное приветствие по-английски.

Зато полковник отличился, удивив присутствующих вообще, а меня насмешив к тому же несказанно.

Он согнулся в три погибели и, заложив уши ладонями по примеру двух индусов, вдруг распластался перед смиренно стоявшим перед ним юношей и почти уткнулся носом в его голые ноги…

Мы все бросились к нему, думая, что он поскользнулся, слишком низко кланяясь, и упал. Но он вскочил на ноги также проворно и, приветствуя посла ещё раз, проговорив «салам» и, прикасаясь правой рукой ко лбу, приглашал его левой к скамье у стола со всевозможными знаками подобострастного уважения, словно у него дело шло о приёме принца крови.

– Что вы такое творите, полковник? – сказала я ему тихо по-французски. – Ведь он подумает, что вы смеётесь над ним.

– Ради Бога, ни слова! я его узнал… хотя такур только намекал мне про него… Он не простой чела , не ученик, а адепт «Братства Рощи»… Вы слышали, он приветствовал нас на тамильском наречии?.. – прошептал в ответ полковник тоже по-французски.

– Так что же это доказывает? Он…

– Извините меня, madame et monsieur … что я вас прерываю… Но я говорю по-французски, я родом из Пондишери, – вдруг огорошил нас на языке Виктора Гюго новоприбывший тем же тихим, нежным голоском, в котором не слышалось ни малейшей нотки насмешки, столь понятной бы в его случае.

Я не выдержала и расхохоталась на весь сад; но полковник почему-то рассердился, хотя и скрыл довольно ловко неприятную конфузию.

– А… вы из Пондишери? Очень, очень рад. Значить, нам будет легче объясняться… А я уже было боялся, что мы не поймём друг друга…

– Я говорю и по-английски, – прозвучал тот же голос.

– Превосходно! – воскликнул полковник, и тут же, и столь же внезапно он видимо утрачивал кое-что из своего благоговения пред таким обширным светским образованием в ущерб, как он полагал, наукам мистическим. – Превосходно! Садитесь же сюда к столу и познакомимся… Вы к нам от такур-саиба?..

– Да, это он послал меня к вам…

– Вы его чела ?.. Ах да, извините меня, между прочим, что я принял вас за одного из Братства Рощи… Я полагал…

И, не высказав, что именно он полагал, полковник весело, хотя немного и принуждённо, рассмеялся.

– Вы не должны извиняться, потому что вы угадали верно… я действительно принадлежу к этому братству.

Мне сделалось положительно жаль полковника, до такой степени он растерялся при этом новом поражении. Широко раскрыв под очками зрачки, не сводя глаз с лица юноши, бедный президент смотрел на него таким растерянным взглядом, как будто видел пред собою выходца с того света. Смотрела и я на него с величайшим любопытством, а за мной и два индуса: Мульджи и бабу. Один Нараян сидел, грустно поникнув головой и, казалось, смотрел лишь в самого себя , не замечая никого и ничего.

– Вы… вы один из этих удивительных адептов… Вы садху !. Я так и знал… Я это предчувствовал!..

– Oh my prophetic soul! – тихо продекламировал бабу из Гамлета.

– Пока только кандидат в оные: скромный шишия к вашим услугам, полковник-саиб, которому такур-саиб поручил ваше предварительное воспитание, если позволите.

Незнакомец говорил тихо, серьёзно и с большим достоинством. Ни малейшей улыбки на его юношеском, почти детском лице, без малейшего следа бороды и с еле заметным пушком на верхней губе. На вид ему казалось не более шестнадцати лет. Только вглядываясь пристальнее в его замечательное лицо, несомненно дравидского типа, можно было заметить на нём признаки возмужалости. Он сидел у стола, и теперь на него падал яркий свет лампы, позволявший мне рассмотреть вернее его черты. Он был ещё ниже ростом и вообще ещё миниатюрнее нашего маленького бабу. Его крошечные, как у десятилетней девочки, ручки лежали на столе, напоминая мне своею атласистой кожей и цветом красивые бронзовые руки на пресс-папье. Овальное, поражающее своею худобой и нежностью лицо, с маленьким прямым носом, маленьким с тонкими губами ртом и неестественно огромными глазами и бровями, чёрными, словно он их намазал дёгтем, всё это осенённое львиной гривой, вьющиеся волны которой падали в беспорядке на его уши, лоб и плечи. Костюм его состоял, как и у нашего бабу в знойные дни, из нескольких аршин тончайшей белой кисеи, из-под которой виднелись угловатые очертания его измождённого остова. Две глубокие морщинки между бровей, такие же складки у углов рта и глаз красноречиво опровергали первое впечатление юности. Позднее мы узнали, что ему далеко за тридцать лет.

Он сидел не двигаясь, как бы почтительно ожидая вопросов и вперив спокойный, ничего не выражающий взор в полковника. Если бы не лёгкое колыхание его ожерелья из семян рудракши , его можно было бы принять за каменное изваяние, так мертвенно и неподвижно было его лицо.

Последовало очень неловкое молчание. Сконфуженный трижды подряд полковник поправлял очки, снимал, протирал и снова седлал ими нос, не произнося ни слова и забывая при этом известии не только изъявить радость, но даже поблагодарить новоприбывшего за принимаемые им на себя обязанности «предварительного воспитания».

«И в чём это воспитание будет состоять?», думалось мне, «он только насмешит весь народ!..»

– Я имею к вам письмо от такура-раджи и маленький подарок, – прервал молчание посланный.

Запустив руку под кисею, он извлёк из её широких складок сперва запечатанный конверт, а затем коробочку, и положил оба предмета пред полковником. При виде их наш президент наконец встрепенулся и тут же вошёл опять в свою колею.

– А!.. весьма, весьма благодарен вам… мой гуру !.. – отвечал полковник с весёлой улыбкой. – Вы позволяете?.. – указывая на письмо.

Гуру (учитель) сделал лёгкий поклон и жест одобрения, которые принесли бы честь любому маркизу парижской гостиной, до того оба были запечатлены достоинством и грацией.

Письмо было распечатано, и прочтённое сперва про себя, затем сообщено всем нам громко. Оно было коротко, но содержало интересные для всех нас известия.

«Посылаю вам, любезный полковник, – писал такур, – обещанного мной наставника в интересующих вас науках. Субраманья-Мурга-Анандам-Свами – для сокращения называйте его Анандой-Свами – молод, но он уже достиг предпоследней ступени, ведущей во внутренний храм гупта-видьи . Он член Братства Рощи, стало быть вполне знакомый со всеми приёмами различных систем, как они практикуются той или другой сектой. Не быв индусом, вам нельзя, конечно, следовать ни одному из специальных методов, усвоенных сектами, но вам предоставится выбор из учений лучших школ и таким образом вы будете в состоянии выучиться многому… Сожалею искренно, что даже в случае вашей полной победы над искусами вы не можете всё-таки принадлежать к нашему ашраму: вы были женаты, отцом семейства и светским человеком – три непреодолимым препятствия к раджа-йогизму »…

На этой фразе полковник слегка запнулся, и на секунду его голос оборвался и задрожал. Как эхо раздался, в далёком углу, еле слышный, но полный сердечной муки вздох, скорее похожи на стон… Быстро взглянув в ту сторону, я увидела исчезающую в темноте высокую фигуру на мостике…

«Бедный Нараян!» вздохнула я про себя, прося полковника продолжать чтение. Никто не обратил внимания на этот вызванный страданием звук; никто – кроме, как мне показалось, новоприбывшего. Тяжёлые веки медленно приподнялись, и из-под густой бахромы ресниц сверкнул устремлённый на мостик взгляд. Загадочное выражение этих глубоких, тёмных, как ночь, глаз поразило меня так сильно, что, мысленно рассуждая о его значении, я не расслышала окончания письма такура и должна была попросить полковника передать мне его для прочтения.

«… Впрочем», прочитала я далее, «в случае если, вы выйдете победителем, это не помешает мне считать вас моим челой в некоторых отношениях. Но не надейтесь когда-либо сделаться раджа-йогом . Это положительно невозможно.

Завтра, с зарёй, вы все последуете за Анандой-Свами, который и проведёт вас мало кому известной и кратчайшей дорогой ко мне. Вследствие известных причин, вы отправитесь в ландо махараджи только до ближайшей деревни, откуда оно будет отослано обратно. О поклаже не беспокойтесь: она уже отправлена куда следует из Баратпура. В деревне вас встретит другой экипаж и отвезёт в Шри-Матру, место рождения Кришны. Затем вам придётся ехать в лодке, верхом и даже идти пешком по лесам. Для упасики найдётся паланкин, но и ей, конечно, надо будет сделать кэсс пятнадцать пешком, передайте ей, чтоб она заранее не отчаивалась: наши дороги окажутся для неё менее трудными , чем англо-индийские или европейские пути сообщения; я позабочусь о том . Советую вам всем сохранить в тайне ваш визит в наши раджпутские вертепы; бара-саабам нет до него дела».

За сим следовало ещё несколько строчек инструкций и говорилось о посылке полковнику салиграма .

Пока наш президент, с жадно бросившимися к коробке индусами, благоговейно рассматривает сокровище, опишу этот талисман и всё, чт? мы узнали про его свойства в тот вечер от Ананды-Свами.

Салиграм пользуется такой же славой в Индии, как и рудракша ; то круглый, иногда овальной формы камень, чёрный как смола и столь же блестящий, величиной от персиковой косточки до гусиного яйца, но достигающий, в редких случаях, до размера дыни, когда он делается буквально бесценным . Впрочем, его ценность зависит более от обладания различными свойствами, нежели от величины и формы. Есть крошечные салиграмы , похожие на зерно перца, стоящие целые состояния. Как и всегда бывает, находятся между ними, подобно египетским скарабеям , поддельные камни, бессовестные имитации; но посвящённого брамина никакая подделка не обманет. Впрочем, этот камень по-настоящему вовсе и не камень, а окаменелая раковина.

Настоящие и самые ценные салиграмы находятся только в одном месте, во глубине реки Гандака, в Непале, одной из главных данниц священного Ганга. Это место охраняемо от искателей салиграма солдатами Непальского короля, которые живут на берегах круглый год в казармах, и каждый найденный салиграм посылается в царскую сокровищницу. Их нельзя купить у махараджи ни за какие деньги, но он даёт их изредка тем из учёных браминов, к чьим рукам камень пристанет как пиявка, протянутым к ним на расстоянии нескольких аршин. Этот род искуса удаётся весьма редко; но английский резидент, Годсон, присутствовал при таком случае и видел, по рассказам, явление собственными глазами.

Бывают такие салиграмы – к числу этих принадлежит образчик, подаренный такуром президенту – на коих фигуры представляют Кришну (аватара Вишну) под видом Г?пала (пастуха) со стадом его коров. На нём игра природы достигла своего крайнего искусства: картина казалась словно выдолбленною тончайшим резцом художника, хотя воображению и приходилось играть в созерцании коров некоторую роль.

Образование таких камней приписывается натуралистами какому-то роду рыб. Рыба де выбирает камушек, а затем, прижавшись к нему, начинает свивать себе гнездо или раковину, материалы для которой она выпускает, как паук, из собственного организма. Замуровавшись в раковине на некоторое время и почувствовав всю скуку уединения, рыба разбивает раковину и уплывает далее; а камень с раковиной превращаются в салиграм . Это я вычитала, впрочем, в туземной естественной истории дравидов . Насколько объяснение совместно с истиной и западной наукой, сказать не берусь.

Полковник несказанно обрадовался такому редкому дару. Он осматривал салиграм со всех сторон, любовался им, нянчился с ним. Узнав от Ананды-Свами, что он должен носить его, для вящей действительности его скрытых качеств, на теле, он стал приставать ко мне зашить его немедля в кожаный мешочек, с тесёмками, для привязыванья вокруг пояса. Он притащил иголку, ниток, ножницы. Лишь изрезав пару новых лайковых перчаток, я успела купить этой ценой спокойствие на весь остальной вечер.

Отправляясь, далеко за полночь, отдохнуть часа два до отъезда, я увидела на ступенях террасы две фигуры. Одна из них сидела, опустив на ладони голову; другая стояла пред ней, скрестив на груди руки. Я узнала Нараяна и Ананду-Свами…

XXXIV

Храм в Мадуре

Наутро всё было сделано по программе такура. С зарёй, т. е. за полчаса до солнечного восхода, так как зари у нас в Индии не полагается, мы отправились к какой-то деревушке при полном свете звёзд, и вышли из ландо в ту самую минуту, когда, словно газовые рожки под рукой театрального капельдинера, звёзды все разом потухли, а с горизонта на нас блеснуло, дохнув огнём и пламенем, солнце, светило дня и бич туристов в Индии.

Было шесть часов, а до девяти нам оставалось проехать ещё миль пятнадцать до Маттры, святой земли индусов всех сект, кроме шаивов. Только твёрдо решившиеся покончить с жизнью могут путешествовать в Раджпутане весной позже девяти часов утра. Вследствие этого мы выгрузились из нашего раззолоченного ландо только для того, чтобы перейти в крытый шарабан времён господства португальцев, а может и самого Александра Македонского, в который, как на слона, пришлось нам влезать по лестнице. Я поместилась с Нараяном и бабу на одной скамье, а полковник сел между Анандой-Свами и Мульджи на другой.

Вероятно, полуночный разговор Нараяна с юным «Братом Рощи» повлиял на него и успокоил его. Бедный отверженный кандидат казался если не совсем утешенным, то по крайней мере покорившимся своей участи. Пока trio мистиков торжественно рассуждали о чудотворной силе золы из священного коровьего навоза, мы с бабу искали средств позавтракать из корзинки с провизией, не выкалывая себе глаз и не причиняя другим ущерба. Нас подбрасывало и швыряло с одного конца шарабана на другой самым недостойным образом, и я чуть было не возроптала на такура за такой экипаж.