|
|
Л. М. Веккер. ПСИХИКА И РЕАЛЬНОСТЬГлава 3 АНАЛИЗ ПОНЯТИЙНОГО СОСТАВА КЛАССИЧЕСКИХ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ В этой главе автор отнюдь не ставил перед собой цели дать историко-научный анализ различных психологических теорий Здесь лишь анализируются некоторые логикотеоретические соотношения основных понятий в психологических концепциях, с тем чтобы рельефнее выявить роль этих концепций в становлении современной теории психических процессов. Логика человеческого познания Конкретные феномены, факты и величины, воплощающие в себе эмпирическую специфику психических процессов, не ограничиваются, конечно, рассмотренными выше общими характеристиками, которые свойственны любому психическому процессу и поэтому выступают в качестве опознавательных признаков психической реальности. Основная совокупность подлежащих теоретическому объяснению конкретных свойств, особенностей и параметров психических явлений получена в ходе эмпирического изучения, и в частности экспериментального исследования отдельных психических процессов – сенсорных, перцептивных, интеллектуальных, мнемических и др. В этих конкретных исследованиях формулировалась и развивалась собственно психологическая система понятий, в терминах которой описывалась психическая реальность как предмет особой самостоятельной области научного знания. Естественно поэтому, что поиску общих теоретических принципов организации психики, выходящих за пределы психологии и относящихся к физиологическим, биологическим, социальным, физическим и другим закономерностям действительности, предшествует этап теоретических обобщений, осуществляемый средствами той собственно психологической системы понятий, на языке которой получает свое первичное описание и выражение подлежащая объяснению эмпирическая реальность психических явлений. Исходя из этого (и аналогично тому, как это происходит и в других областях знания) первые классические теории психических процессов по необходимости являются преимущественно внутрипсихологическими. Согласно закономерности генезиса перцептивных и интеллектуальных процессов, в силу которой на исходных стадиях отображения объекта познания имеет место первичная генерализованность, познанию раньше открываются более общие свойства и отношения. За этим следует процесс конкретизации, в ходе которого воспроизводится специфика единичного, и лишь потом начинается ход вторичного обобщения, идущий от полноты и целостности индивидуального "лица" данного конкретного объекта к поиску глубинных общих принципов. Именно в соответствии с этой закономерностью, познающей мыслью вначале были выделены критические, опознавательные признаки любого психического процесса, и лишь затем начался процесс раскрытия специфических характеристик различных отдельных психических актов в их отличии друг от друга. Такого рода стадиальность – в тех или иных ее модификациях – проявляет себя не только в ходе исторического становления доэмпирического знания о феноменологии отдельных свойств и признаков познаваемого объекта, но и в процессе поиска общих законов данной области действительности, т.е. в развитии собственно теоретических обобщений. Не случайно поэтому в основе одной из самых первых психологических теорий лежит наиболее общий (и именно в силу этого раньше других открывающийся познанию) принцип организации психических процессов – способ их связи друг с другом. Такой самый общий способ связи психических феноменов и составляет содержание закона ассоциации и именно в этом качестве является предметом старейшей из психологических теорий – ассоцианизма. Ясно проступая под феноменологической поверхностью психических явлений, закономерность ассоциации, установленная еще в древности, была конкретно проанализирована в концепциях ассоцианизма XVIII в. (английский ассоцианизм Д. Гартли и Дж. Пристли), затем стала предметом исследования в экспериментальной психологии, где получила свое воплощение в методе ассоциативного эксперимента, и сохранила свое значение в качестве одного из наиболее общих психологических принципов до настоящего времени. За ассоциативной концепцией стоит несомненная реальность действительно самой универсальной формы взаимосвязи психических явлений и таких главных ее детерминант, как пространственно-временная смежность этих явлений, их частота и сходство. Все же остальные, более частные факторы организации связной ткани психических процессов остаются за рамками этого подхода. Здесь не представлены ни конкретная структура психических процессов, ни их функция в построении деятельности, ни соотношение пассивно-ассоциативных и активнооператорных компонентов в строении психических актов, ни, наконец, специфический исходный материал, из которого психические структуры формируются. На начальных этапах первичного обобщения все эти аспекты не были еще раскрыты, а затем, в ходе вторичного обобщения, ассоцианизм от них абстрагировался. От рисунка и материала ткани психических процессов в этой концепции остаются только "ассоциативные нитки", как их метафорически называет Л. С. Выготский (1960). Однако это не те нитки, из которых ткется сама психическая ткань, а лишь те, с помощью которых ее "куски" сшиваются в непрерывное, сплошное полотно психической жизни. При всем том, однако, ассоцианизм не является чисто психологической теорией. Уже в XVIII в. у Гартли за понятием ассоциации стоял не только внутрипсихологический способ связи психических феноменов, но и модель конкретного мозгового механизма этой связи. Опираясь на ньютоновскую физическую модель, интерпретирующую процессы в органах чувств как вибрацию частиц эфира, гартлианский ассоцианизм выдвигает положение о том, что отдельные психические элементыощущения соединяются друг с другом "соответственно вибрациям частиц эфира в нервном субстрате" (Ярошевский, 1966, с. 166). Однако охватить единым теоретическим принципом способ связи психических процессов по содержанию (т.е. в их отношении к объектам) и по механизму (т.е. в их отношении к субстрату) до конца последовательно не мог даже материалистический в своей основной тенденции вариант ассоциативной концепции. Внутреннему логическому соподчинению собственно психологического и физиологического аспектов психической деятельности препятствовала описанная выше парадоксальность соотношения любого психического процесса с субъектом и с субстратом. Так, соотнося ассоциацию с вибрациями в нервном субстрате, Гартли оставался тем не менее на позициях параллелизма нервного и психического, считая, что телесные вибрации по своей природе отличаются от соответствующих ощущений и невозможно определить, "как первые причинно обусловливают последние или связаны с ними" (см. там же, с. 173). Такое отсутствие субординации между способом связи психических явлений по содержанию и по механизму, выражающееся в параллелизме этих аспектов, в значительной мере было предопределено тогдашним уровнем развития понятия ассоциации. Эта разобщенность механизма и содержания внутри понятия ассоциации была неизбежна вследствие того, что способ связи психических элементов абстрагирован и от структуры, в которую они объединяются, и от природы как самих элементов, так и синтезированной из них психической структуры. Между тем механизм связи зависит от характера связываемого материала, а "материал" дается взаимодействием с объектом психического процесса. В собственно идеалистическом, юмовском варианте ассоцианизма взаимообособление этих аспектов доведено до логического конца. Согласно Д. Юму, связь дана внутри самих элементов сознания и не требует никакой реальной основы (см. там же, с. 160). При такой интерпретации физиологический механизм и исходный физический материал психических актов оказываются замкнутыми внутри собственно психической сферы. Но тогда, в силу объективной логики связи этих аспектов, психический процесс превращается в материал физических объектов, и ассоциация тем самым, будучи низведенной до "привычки", становится демиургом физической причинности Выйти из этой тупиковой ситуации, адекватно соотнести нервный и психический ряды явлений, т.е. понять ассоциацию как частный случай более общего внепсихологического закона, в рамках собственно ассоциативной концепции оказалось невозможным в значительной мере именно в результате абстрагированности принципа связи от природы связываемых психических процессов. Структуральное направление Вундта-Титченера, следуя тенденции строить психологию по образцу естественных наук, ввело в психологическую теорию понятие структуры и сделало даже попытку ввести понятие ее исходного материала. Однако таким первичным материалом Э. Титченер (1914) считал интроспективно открывающуюся субъекту психическую ткань чувственного опыта, которая в качестве предмета психологического анализа должна быть совершенно обособлена от своего внешнего объекта. Соотнесение с последним, согласно Э. Титченеру, есть выражение "ошибки стимула" Вместо поиска объективного внепсихологического материала, из которого синтезируется психический процесс, сам этот психический процесс становится материалом, и поэтому ход мысли приводит к фиктивному результату Что же касается психической структуры, формирующейся из психического же исходного материала, то она складывается, согласно этой теоретической концепции, из своих элементов все по тем же законам ассоциации или по весьма неопределенным в их конкретной специфичности законам "психического синтеза". Собственные же закономерности структуры в ее отношении к своим компонентам здесь не стали предметом анализа. Поэтому, хотя понятие структуры и было введено в концепцию, что составило по замыслу важное теоретическое продвижение, в конечном счете основным принципом здесь все же осталась ассоциативная связь, не подчиненная ни материалу, ни механизму Идеалистический вариант решения гносеологической альтернативы предопределил здесь логику соотношения основных исходных понятий. И хотя это направление начиналось с попыток построить физиологическую психологию, система основных понятий осталась замкнутой во внутрипсихологической сфере, и конструктивного влияния на развитие концептуального аппарата теории эта школа не оказала. Эффективное развитие как в теории, так и в феноменологии науки понятие структуры получило, как известно, в гештальт-психологии. В контексте этой теоретико-экспериментальной концепции структура выступила уже не как ассоциативный агрегат из своих элементов, а была, наоборот, противопоставлена ассоциации элементов спецификой своих собственных характеристик и закономерностей. Направленный на анализ этой специфичности психических структур экспериментальный поиск сразу же выявил такие важнейшие эмпирические характеристики психических процессов, как предметность, ясно выражающуюся, например, в феномене выделения фигуры или предмета из фона, и связанную с ней целостность, понятие о которой составило основное ядро концепции. Именно предметной целостностью, детерминированной объектом, структура и была противопоставлена ассоциации из элементов, поскольку был обнаружен примат структуры над свойствами последних. В ряде отношений элементы подчинены целостному гештальту, и исследования раскрыли условия и формы выражения этого подчинения на разных уровнях организации психических процессов – от перцепции до интегральных характеристик личности. Были выделены также формы и закономерности преобразования или перецентрирования структур в актах продуктивного мышления (Вертгеймер, 1988). Весь эмпирический материал гештальт-психологии подчеркивает детерминированность предметной целостности психических структур их объективным содержанием. Это, в свою очередь, направило дальнейшее теоретическое движение исходных понятий. Под давлением логики объекта исследования гештальт-психологией была сделана попытка соотнести психические структуры с их нейрофизиологическими эквивалентами и физическими объектами. На этом пути гештальт-психология ввела в концептуальный аппарат теории важнейший общий принцип, выдержавший испытание временем – принцип изоморфизма психических, нейрофизиологических и физических явлений. Таким образом, гештальт-психология своим фактуальным и понятийным составом ввела в психологию две чрезвычайно существенные категории – "целостность" и "изоморфизм", каждая из которых в отдельности адекватно вскрывает основные закономерности как бы с двух главных флангов: конкретно-эмпирического (целостность) и общетеоретического (изоморфизм). Однако выявить действительные субординационные соотношения этих двух разноранговых принципов средствами концептуального аппарата гештальт-психологии невозможно. Среди разнообразных эмпирических, теоретических и общегносеологических причин "несведенности концов" в данной системе понятий здесь важно отметить следующее. Структура психических процессов в гештальт-психологии в такой же мере абстрагирована от состояний субстрата, составляющих ее исходный материал, как это имеет место в ассоцианизме в отношении принципа связи психических элементов. А реальная работающая структура не может быть построена без материала. Несколько утрируя аналогию, можно было бы сказать, что модель психической структуры не может быть построена без учета материала по тем же причинам и логическим основаниям, по которым нельзя построить здание из стиля или сшить платье из фасона. Будучи обособленной от материала, структура вместе с тем обособляется и от ее физиологического механизма, и от физического объекта, составляющего ее содержание. Вместо субординации понятий "целостность" и "изоморфизм", требующей выведения целостности как частного следствия общего принципа изоморфизма, этот последний интерпретируется как параллелизм психического, физиологического и физического. Структура и механизм, отъединенные от материала, оказываются запараллеленными, так же как способ связи психических процессов по содержанию и по механизму в традиционной концепции досеченовского ассоцианизма. Так, структура разобщения с материалом и механизмом выступила здесь, по удачному выражению М. Г. Ярошевского (1966), причиной самой себя. А это, конечно, исключает возможность ее детерминистического объяснения, ибо последнее предполагает выведение данного конкретного явления в качестве частного следствия общих законов. Именно отсутствие реальной субординации понятий выражает существо научной бесплодности доктрины психофизиологического и психонейрофизического параллелизма. Очень значительный эмпирический и концептуальный вклад гештальт-психологии оказался, таким образом, резко рассогласованным с ее общетеоретическими выводами. Если для структурализма и гештальтизма главным объектом исследования был структурный аспект психики, то функциональная психология ввела в концептуальный аппарат психологической теории в качестве основной категории понятие функции. Европейский функционализм К. Штумпфа (1913) противопоставил психические функции, трактуемые как акты, психическим явлениям (ощущениям, восприятиям, образам памяти). Последние выступают в этой концепции как содержание или как материал, с которым оперирует соответствующая интеллектуальная функция. Таким образом, если структурализм Э. Титченера соотносит психическую структуру с ее материалом, то функционализм К. Штумпфа соотносит с этим материалом психическую функцию. В обоих направлениях, однако, материалом оказывается не внепсихологическое "сырье", из которого синтезируется ткань психического процесса, а самая эта психическая ткань. Но в этом случае, как уже упоминалось, само психическое как исходный материал логически неизбежно становится отправным пунктом дедукции, чем и определяется выбор идеалистического варианта гносеологической альтернативы. В отличие от европейского, американский функционализм (У. Джемса, Д. Дьюи и чикагской школы) пошел по более конструктивному пути – функция трактовалась не только как собственно психический акт, но как психофизическая деятельность, реализующая процесс адаптации организма к внешней среде. Аналогично тому, как структурализм противопоставил структуру ассоциации, функционализм противопоставил функцию структуре и воплощенному в ней содержанию. Не требует особых комментариев положение о том, насколько существен для научной теории этот аспект анализа реальной работы, производимой как внутри состава собственно психического акта, так и в процессе его организующего воздействия на приспособление организма к среде и на активное преобразование последней. И выделением этого аспекта анализа функционализм несомненно обогатил концептуальный аппарат психологической теории. Однако в обоих направлениях функционализма функция психического процесса была противопоставлена структуре и реальному внепсихологическому материалу, из которого эта структура организуется. Обособление же психической структуры от исходного материала с необходимостью ведет и к обособлению от физиологического механизма, синтезирующего эту структуру именно из данного материала Вместе с тем, поскольку ни структура, ни тем более функция в ее реальной рабочей активности не могут быть обособлены от исходного материала, в такой изначальный материал превращается сама функция, и этим создаются логические основания для утверждения о том, что акты конструируют объекты-стимулы (Дьюи, 1955). Стимул перестает быть независимым по отношению к организму и его реакции Объект становится производным от акта или функции. Совершенно неслучайно поэтому Д. Дьюи выступал с резкой критикой детерминистической концепции рефлекторного акта, в которой объект действия не зависит от самого этого действия, а психические компоненты акта несут свою рабочую функцию, состоящую в организации действия именно адекватно не зависящему от него объекту. В контексте же функционалистского направления понятие функции (как и понятие структуры в структурализме), обособленное от реального исходного материала, из которого физиологический механизм строит психический процесс, перестает эффективно работать в концептуальном аппарате теории. Поэтому, вопреки конструктивности самого понятия функции, ни в европейском, ни в американском функционализме концы с концами теоретически не могли быть сведены, и концепция оказалась в тупике. Функционализм противопоставил функцию структуре, но все же эти два аспекта были здесь еще достаточно отчетливо связаны В европейском функционализме функция сохраняла свои связи со структурой внутри собственно психического акта. Посредником в этой связи выступали "психические явления" Штумпфа, которые уже не поддаются абстрагированию от психической структуры. В американском функционализме функция оставалась связанной со структурой не только в составе психического процесса, но и внутри психофизического акта приспособительной деятельности, в котором психическая структура несет реальную рабочую нагрузку Но в обоих направлениях структура представлена лишь потенциально, и фактическому анализу соотнесенность функции со структурой не подвергается Дальнейшая логика противопоставления этих понятий приводит к еще большему обособлению функции от структуры и доведению этого абстрагирования до возможного предела Перенос функции только в сферу объективно наблюдаемых телесных поведенческих реакций "освободил" эту приспособительную функцию от внутреннего психически опосредованного структурирования. Но вместе с тем внутренне обусловленную предметную структуру потерял и сам поведенческий акт. Носителями приспособительной функции тогда смогли остаться только лишенные внутреннего предметного каркаса разрозненные элементарные моторные акты. У начала этих актов объект, "очищенный" от посредствующей роли его психического отображения, превратился просто в пусковой стимул. В конечном звене этих актов свободные от этого же структурирующего посредника предметные действия превратились в реакции. Такое доведенное "до упора" обособление функции от структуры дает схему "стимул-реакция", составляющую основное существо бихевиоризма, в котором предметом психологии становится якобы освобожденное от психики поведение. Но отказ от факторов внутреннего структурирования поведенческого акта не мог освободить бихевиоризм от необходимости объяснить конечный факт соответствия структуры системных реакций их объектустимулу. В противном случае мистический характер приобрела бы другая, главная характеристика поведения – его адаптированность к среде. Единственной реальной детерминантой такого соответствия реакций стимулу могла выступать случайность и связанный с ней отбор удавшихся вариантов. Случайность же, как известно, подчиняется законам, установленным в теории вероятности Так абстрагирование от структуры привело к новому важнейшему для психологии выводу – в концептуальный аппарат теории был введен принцип вероятностной организации поведения Поскольку психические структуры, от которых абстрагировался бихевиоризм, трактовались в психологии лишь как интроспективная данность, изгнание этих структур и выдвижение в качестве объекта анализа лишь реакций, подчиняющихся законам случая, принесло с собой торжество строго объективного метода. Но это была пиррова победа, поскольку вместе с понятием внутренней структуры ушла из психологии и психика. Бихевиоризм называли "психологией без всякой психики". В действительности оказалось не так. Оттеснив структуру, вероятностный подход привнес с собой новые методы анализа этой же структуры. Дело в том, что статистика поведения абстрагируется лишь от качественных характеристик его организации или структуры. Но именно абстракция дала возможность представить в вероятности количественную меру этой организации. Если гештальтизм выдвинул принцип изоморфизма, определяющий общую форму организации психической деятельности или качественные характеристики структуры, то бихевиоризм, открыв вероятностный принцип организации поведения, дал ее статистическую количественную меру. Эта последняя является по существу в такой же степени общей для психического процесса и связанного с ним поведенческого акта, в какой качественно-структурная, например пространственная, характеристика образа может в пределе совпасть со структурой управляемого им акта поведения. Эмпирическим выражением такой количественной, вероятностной меры, допускающей формулирование в терминах экспериментальных процедур, являются "пробы и ошибки". Возведенные бихевиоризмом без достаточных оснований в ранг основного закона, "пробы и ошибки" представляют здесь не только общий принцип организации поведения, но и его конкретную статистическую меру, ибо и пробы, и ошибки являются характеристиками, поддающимися числовому выражению. Ошибки обратны точности и вместе с тем носят вероятностный характер. В качестве этих величин они явно содержат в себе числовую меру организации. Есть, таким образом, основания считать, что не только сама идея информационной природы психики (что общеизвестно), но и предпосылки качественного и количественного подхода к природе информации, т.е. определения ее формы и меры, первично сложились внутри психологической науки под давлением ее собственных потребностей. Но от всего яркого эмпирического своеобразия психических структур в бихевиоризме по существу осталась лишь их статистическая мера, и то в неявном виде. В этой абстрагированной количественной мере специфика психического уже не просматривалась. Однако, как это подтвердил весь последующий ход развития кибернетики, объективно здесь был представлен количественный аспект организации не только поведения, но и психики как частного случая информационных процессов. Поэтому бихевиоризм, вопреки внешней видимости, все же действительно является психологической теорией, и не случайно он в качестве таковой, собственно, и возник. В самом радикальном варианте бихевиоризма, исключавшем всякое опосредствование между стимулом и реакцией, объективно представленная в нем мера организации была полностью абстрагирована и от структурной формы, и от всех других аспектов и компонентов психической деятельности. В этом контексте вероятностная мера поддавалась объединению лишь с одной, столь же внешней по отношению к структуре детерминантой – ассоциацией. При этом из ассоциативного принципа аспект нейрофизиологического механизма был исключен, и определяющим фактором осталась лишь частота сочетаний. Поскольку частота есть эмпирическое выражение вероятности, легко видеть, что и ассоциация характеризуется здесь также лишь со стороны своей вероятностной природы и объединяется именно с вероятностной же мерой организации, потенциально представленной в формуле "стимул-реакция". Множество экспериментальных фактов, накопленных в ходе реализации основной программы бихевиоризма, свидетельствовало о несостоятельности полного абстрагирования от всех опосредствующих факторов, включенных между стимулом и реакцией. Поэтому как в предбихевиоризме Э. Торндайка, так и в необихевиоризме Э. Толмена, гипотетико-дедуктивном бихевиоризме К. Халла, концепции Э. Холта и др. представлены разного рода "промежуточные переменные". Они связывают фактор случайности и выражающую его вероятностную меру с такими аспектами организации поведения и психики, как нейрофизиологический механизм и мотив (у Э. Торндайка), структура или гештальт (Э. Толмен), значение (Э. Холт). Ясно, что введение понятий структуры и значения обусловлено здесь невозможностью последовательно реализовать программу, полностью абстрагирующую количественную, вероятностную меру организации поведения от ее качественной, предметной формы и вместе с тем от специфики психических процессов, являющихся внутренними факторами этой организации. Бихевиоризм как целостное общее направление, каковы бы ни были разнообразные фактические и теоретические дополнения к его основной схеме, оказался в конечном счете в таком же плену позитивистской доктрины с ее постулатом непосредственности опыта (в силу которого предметом психологии является поведение), как и разного рода чисто интроспекционистские феноменологические концепции психической структуры (структуральная психология или гештальтизм). Но в настоящем контексте особенно важно подчеркнуть, что если в радикальном варианте бихевиоризма мера организации психической деятельности была абстрагирована и от предметной структуры последней, и от физиологического механизма, и от специфического материала, то все направления бихевиоризма характеризуются по крайней мере двумя общими признаками – объективной представленностью в них вероятностной меры организации, общей для поведения и психики, и полной абстрагированностью от специфики исходного материала, из которого психические структуры синтезируются. Среди других общеметодологических факторов абстрагирование от исходного материала было одной из конкретных причин того, что, вопреки своему существенному фактуальному вкладу и введению вероятностного принципа в концептуальный аппарат теории, построить реально работающую теоретическую модель психических процессов бихевиористская концепция не смогла. Уже в бихевиоризме (например, в законе эффекта у Э. Торндайка) и в гештальтизме (например, в динамике топологического поля Курта Левина) в качестве одного из объектов анализа было представлено движущее, мотивационное начало психической деятельности и поведения. Потенциально оно заключено в понятийном аппарате функционализма, ибо функция, кроме пространственновременного структурного аспекта, по необходимости содержит в себе движущий, динамический компонент. В этих концепциях, однако, мотивационный аспект выступает как побочный и подчиненный структуре, функции или статистической организации. В качестве самостоятельного объекта исследования мотивационный аспект поведения был выделен в психоанализе. Подобно тому как гештальтизм противопоставил структуру ассоциации, а функционализм – функцию структуре, психоанализ противопоставил мотивационное начало психической деятельности всем остальным ее аспектам. Это противопоставление по существу доведено здесь до полного абстрагирования от остальных аспектов и компонентов. Как и во всех других аналогичных ситуациях, такое абстрагирование не только влечет за собой отрицательные последствия, но и дает науке новые эвристические средства. Подобно тому как отвлечение от структурной формы организации поведения позволило вскрыть ее вероятностную меру, абстрагирование движущего начала психического акта от всех остальных его аспектов выявило собственную природу мотивационных компонентов. Дело в том, что в любой психической структуре (например, в перцептивном образе) представлен ее динамический аспект, поскольку такая структура "работает", организуя и регулируя поведение. Тем более этот динамический аспект неизбежно присутствует в любой психической функции, поскольку функционирование по самому своему существу вообще не может быть обособлено от движущего фактора. Но этот собственно движущий фактор психического акта слит воедино с его операционными компонентами и кинематическими характеристиками, которые представляют пространственновременную организацию как предметной психической структуры, так и самого процесса ее функционирования. Отделение собственно динамического фактора от всех операционных и структурно-кинематических компонентов "освобождает" в остатке абстракт, который оказывается характеристикой не пространственно-временной организации самого процесса функционирования, а природы его силового, пускового источника. Этот "чистый" остаток – абстракт содержит в себе не что иное, как энергию. Действительно, ведь энергия – это не просто функция, это и не сама динамика и даже не работа в ее актуальных, конкретных формах, а работа скрытая, задержанная, сохраняющаяся, т.е. это именно способность совершать работу. Иначе говоря, это величина, инвариантная по отношению к варьирующим конкретным формам совершаемой работы, в которых она проявляется. Поэтому и в физике энергия скрыта под феноменологической поверхностью производимой работы. Чтобы ее выявить, тоже нужна абстракция от пространственно-временных кинематических характеристик движения. Такая объективная относительная взаимообособленность пространственно-временного и энергетического аспектов физической реальности выражается в том, что они находятся друг с другом, как известно, в отношениях дополнительности. Поскольку энергия есть всеобщее свойство реальности, такого рода соотношения неизбежно распространяются на все ее частные формы, в том числе и на область энергетики психических процессов. Исходя из всего этого, вполне закономерен, по-видимому, тот факт, что энергетический аспект психики в первую очередь был выявлен не в сфере психической нормы, а именно в области патологии, и не только Зигмундом Фрейдом, но и Пьером Жане, который ввел понятие психологической силы и психологического напряжения. В норме адекватная предметная организация психических процессов маскирует энергетический потенциал, который работает на эту организацию, но именно поэтому остается скрытым за ней. В патологии же этот энергетический потенциал в его дефицитах или излишках оказывается источником дезорганизации. Этим совершается естественный эксперимент фактического абстрагирования от предметной организации, маскирующей энергетический фактор. Тем самым энергетическая природа мотивационного или движущего начала психического акта становится отчетливо видной. А затем уже из области невропатологии и психопатологии понятие энергии вводится в концептуальный аппарат общепсихологической теории. Хотя эта логика движения понятий воплощена преимущественно в концепции З. Фрейда, но по существу ее общий вектор в некоторых, правда очень существенных, модификациях содержится и в общей теории П. Жане, которая также построена, как известно, на клинических экспериментальных основаниях. И каковы бы ни были последующие ложные экстраполяции и даже реакционные выводы психоанализа, само по себе распространение фундаментального общенаучного понятия энергии на область психических процессов, столетия считавшихся изъятыми из орбиты действия материальной причинности, представляет, несомненно, важнейшую веху научного обобщения. Вместе с понятием энергии в психологическую теорию вошли и общие законы энергетики. И поскольку психическая энергетика стала объектом исследования, неизбежно возникла необходимость выделить основную форму психической энергии и изучить ее превращения в рамках общего закона сохранения. Для выбора основной формы психической энергии нужны критерии различения исходного и производных энергетических проявлений. Такие критерии могли быть либо теоретическими, либо чисто эмпирическими. Для выработки теоретических критериев необходима глубокая и единая общепсихологическая теория. Отсутствие ее заставляет довольствоваться критериями эмпирическими. Естественно поэтому, что в качестве главной, исходной формы психической энергии З. Фрейд выделил сексуальную сферу, в которой энергетические характеристики выражены наиболее отчетливо и с максимальной интенсивностью и которая к тому же служит существенным фактором разного рода психических дезорганизации в клинических ситуациях. Таким чисто эмпирическим критериям и удовлетворяет фрейдовское либидо. Никаких других, принципиально теоретических оснований для этого выбора в психоанализе не было. Но коль скоро по каким бы то ни было критериям такой выбор произведен, дальнейшая логика уже в значительной мере предопределена: все остальные проявления психической энергии должны были оказаться модификациями исходной формы и результатами ее превращений. Именно эта логика и воплощена во фрейдовской идее сублимации либидо. Построенная З. Фрейдом картина превращений либидо является в ряде своих элементов, в особенности в отношении детской сексуальности, во многом фантастической. Однако источник ошибочности содержится не в самой по себе идее преобразований основной формы психической энергии и не в выведении производных модификаций этой энергии. Сам по себе такой подход и иерархическая структура фрейдовской схемы являются прямым воплощением общих законов энергетики. Искажение действительных психоэнергетических соотношений заключено в выборе исходной формы психической энергии – в положении о том, что основным генератором психических напряжений является сексуальная сфера, а все остальные выражения энергетики психических явлений считаются производными. Тем самым энергетический компонент психики изымается из общих принципов предметной психофизической организации психических явлений и связывается лишь с чисто биологическими закономерностями глубиной внутриорганической сферы инстинктов. Именно поэтому психоаналитическая энергетика оказывается началом, противостоящим предметной организации, и в частности социальной детерминации, психических процессов. Так что источник отклонений от истины заключен не в логике построения этой системы, а именно в ее исходном пункте. Но тогда возникает вопрос о том, по каким критериям должна быть выбрана основная форма психической энергии, которая является действительным исходным пунктом системы психоэнергетических превращений. И здесь сразу же обнаруживается существенная теоретическая трудность, на которую не мог не натолкнуться психоанализ и которая остается актуальной и по настоящее время. Если введение понятия энергии в психологическую теорию связано с общими законами энергетики, то для того, чтобы выделить основную форму психической энергии, требуется выявить специфичность энергии психической по сравнению с другими ее видами. С другой стороны, если выделение общих законов психической энергетики было связано, как упоминалось, с необходимостью абстрагирования от всех других аспектов психических процессов, то выявление специфики психической энергии, наоборот, невозможно при абстрагированности энергетического аспекта психики от закономерностей ее предметной структуры, механизма и материала. Тем самым, одновременное введение общих законов энергетики в психологию и выявление специфичности собственно психологических энергетических закономерностей оказалось методологически и исторически нереальным. Соотношение понятий энергии и материала в психологии прямо воплощает в себе более общий характер соотношения основных понятий в физике. Выявить специфичность психической энергии в отрыве от специфики материала психических структур невозможно в такой же мере и на тех же основаниях, по которым невозможно определить качественную специфичность какого-либо физического вида энергии (механической, тепловой, химической, электрической и т.д.) в отрыве от соответствующих характеристик вещества или поля, служащего материалом данной физической структуры. Психологический энергетизм психоанализа в этом пункте аналогичен физическому энергетизму У. Оствальда. Как бы то ни было, но в рамках психоанализа психическая энергия оказалась оторванной от специфики материала, из которого организованы психические процессы. Психическая энергия отвлечена здесь от материала, правда, в такой же мере, в какой психическая структура абстрагирована от материала в гештальтизме, а способ связи этих структур – в ассоцианизме. Но феноменологическая картина структурных и ассоциативных факторов и параметров может быть в определенных пределах адекватной и в абстракции от материала, лежащего в основе специфики психических образований. Трудности и противоречия начинаются здесь лишь при попытках теоретически проникнуть под феноменологическую поверхность явлений. Что же касается психической энергии, то даже внешняя эмпирическая картина ее превращений не может быть правильно воспроизведена без выявления основной формы этой энергии. Поскольку же определение этой исходной формы не может быть произведено отвлеченно от материала, детерминирующего специфику психических явлений, абстрагированность (в отличие от ситуации в гештальт-психологии) с необходимостью влечет за собой искажения феноменологической картины преобразований психической энергии. Кроме того, как показывают общебиологические и психонейрокибернетические исследования, картина энергетических превращений в живой системе не может быть абстрагирована не только от материала, но и от структуры, поскольку сама структура является носителем энергии. Это относится и к общебиологической, и к психической энергии (Бауэр, 1935). Исходя из всего этого, вопреки адекватности общей схемы энергетических преобразований, конкретная феноменологическая картина этих процессов неизбежно оказалась в психоанализе очень далекой от действительности. С другой стороны, обособление психической энергии от закономерностей организации психических явлений и от материала, составляющего основу специфики этой организации, автоматически исключает из психоаналитической концепции рассмотрение механизма психического структурирования. Не случайно поэтому З. Фрейд, начав свои исследования именно как психоневролог и невропатолог, затем совершенно исключил какие бы то ни было нейрофизиологические основания из своей системы. Поскольку вместе с исходным материалом психической организации из концепции психоанализа выпали и структура, и механизм ее формирования, совершенно естественно, что построение адекватной теоретической модели, воспроизводящей хотя бы общую природу психических процессов, средствами понятийного аппарата этой концепции, оказалось невозможным. С точки зрения логики становления и развития основного понятийного аппарата психологии очень показательно, что, несмотря на иные теоретико-экспериментальные истоки изучения мотивационных компонентов деятельности и их психической энергетики в исследованиях К. Левина и его школы, обособление мотивационно-энергетических компонентов психики от специфики ее информационного материала и механизмов привело к тому, что и эта концепция не смогла свести концы с концами. Отправляясь от общих принципов гештальт-психологии и ее ориентации на концептуальный аппарат физики, К. Левин применил его, в особенности физическое понятие поля, к анализу не перцептивно-интеллектуального, а мотивационного аспекта психики, энергетизирующего поведение. Как справедливо указывает М. Г. Ярошевский (1971): "Курт Левин сделал шаг вперед по сравнению с Фрейдом, перейдя от представления о том, что энергия мотива сжата в системе организма, к представлению о системе "организм-среда". Противопоставление внутреннего внешнему снималось. Они выступали как разные полюса единого поля" (с. 35). Введя в интерпретацию психической энергетики ее детерминацию внешним объектом, К. Левин ограничил трактовку этой детерминации общими физикотопологическими принципами, для которых объект выступает лишь как один из двух источников силового поля, реализующего взаимодействие субъекта со средой и его поведение в жизненном пространстве. Между тем, психическая энергетика в ее специфике определяется не только общей физикой силового взаимодействия с объектами, но и теми более частными информационными закономерностями, на основе которых внешний объект и внутреннее состояние организма представлены в нервной системе. От этой-то специфики психических структур и их особого информационного материала психическая энергия у К. Левина по существу была совершенно обособлена. Но тем самым энергия мотива неизбежно утрачивала свою психологическую специфичность, и ее интерпретация оставалась на уровне общих физико-геометрикотопологических принципов, не доведенных до объяснения той частной формы, которая и составляла главный предмет психологического анализа. Это положение и обрекло левиновскую, как и фрейдовскую, интерпретацию психической энергии на тупиковую ситуацию, несмотря на содержательность общего понятийного аппарата и безусловное значение полученных экспериментальных результатов. Разные аспекты психических процессов, рассмотренные выше и "распределенные" между разными более или менее односторонними теориями, наиболее полно были учтены во французской психологической мысли в концепциях П. Жане, А. Баллона, отчасти А. Пьерона, и в особенности Ж. Пиаже. Охватывая наряду со всеми другими и социальный аспект, социальную детерминацию психических явлений, это направление мысли в ряде моментов наиболее близко примыкает к теории психической деятельности. В отличие от рассмотренных выше психологических теорий, основными понятиями концептуального аппарата упомянутой французской школы являются движение, действие, операция. При этом действие здесь – не обособленная от предметной структуры реакция, какой оно выступает в бихевиоризме, а именно предметно структурированный психически управляемый акт. Наиболее глубокое и многостороннее развитие понятийный аппарат рассматриваемого направления психологической мысли получил в концепциях П. Жане и Ж. Пиаже, непосредственно и активно включенных в интенсивное развитие общепсихологической теории в настоящее время. Пьер Жане сочетает понятие действия с анализом энергетических характеристик психики ("психологическая сила" и "психологическое напряжение") и ее регулирующей функции в организации поведения. В отличие от П. Жане, Ж. Пиаже (1966) исключает возможность использования понятий "сила", "энергия" и "работа" в концептуальном аппарате психологической теории, исходя из связи этих понятий с понятием массы, или субстанции, "которое лишено всякого смысла в сфере сознания". Хотя энергия, конечно, связана с массой, аргумент Ж. Пиаже вряд ли состоятелен. Масса является свойством субстрата, и из того факта, что состоянию субстрата нельзя прямо приписать данную характеристику, не следует, что оно лишено энергетических проявлений. Иначе пришлось бы данное заключение распространить и на общефизические состояния (например, такие, как давление, температура, механическое или электрическое сопротивление и т.д.). Но, исключив из сферы рассмотрения энергетические величины, концепция Пиаже в своем многостороннем синтезе охватывает и связывает с понятием действия ряд таких существенных аспектов психических процессов, как функция, структура и содержание, взятые в ходе их тщательно исследуемого стадиального генезиса. Логика всего концептуального аппарата приводит Ж. Пиаже и к рассмотрению понятия материала, из которого в ходе осуществления определенных действий строится психическая структура. Так, исследуя процесс организации зрительного образа, Ж. Пиаже вводит понятие "вещества", из которого синтезируется перцепт. Чрезвычайно показательно, что таким "веществом", или материалом, составляющим перцептивную структуру, Ж. Пиаже считает не какое-либо внутреннее состояние самого по себе субстрата зрительного аппарата, а "встречи некоторых элементов зрительной системы с некоторыми элементами раздражителя" (Флеивелл, 1967). Реальное состояние, воплощающее в себе такую встречу, по самому существу этого понятия включает в себя взаимодействие с объектом. От состояния взаимодействия перцепт не может быть обособлен, поскольку оно составляет самое его существо. Однако физическая природа этого состояния "встречи", к сожалению, не анализируется Ж. Пиаже, для которого существенно лишь абстрактное понятие самой "встречи". Он не связывает это понятие с совокупностью основных категорий, составляющих концептуальный аппарат его системы. Таким образом, хотя Ж. Пиаже и осознал необходимость рассматривать материал, составляющий психическое образование, это понятие в конечном счете из перечня основных работающих категорий его системы все же фактически выпало. Оно отсутствует и в других концепциях, относящихся к общему направлению психологии деятельности. Между тем, без учета конкретной специфичности "строительного материала" может быть раскрыт лишь абстрактный "архитектурный проект" какой-либо исследуемой структуры, но не ее работоспособная теоретическая и тем более практически овеществленная в реальной схеме модель. Поскольку в концепциях психологии деятельности понятие материала фактически отсутствует, а исходным является понятие действия, последнее, в силу объективной логики соотношения основных категорий теоретической системы, как бы принимает на себя роль исходного материала. Но психическая предметная структура не может быть построена из действий по тем же логическим основаниям, по которым никакое другое платье, кроме "нового платья" андерсеновского короля, не может быть сшито из действий шитья. Король оказывается голым, поскольку абстрагированной от материала может быть лишь воображаемая, но не реальная структура. Эта объективная, не зависящая от исходных замыслов авторов логика соотношения понятий приводит к кажущемуся парадоксу, который состоит в том, что, вопреки безусловно материалистическому характеру рассматриваемого научного направления психологии деятельности, "освобожденные" от материала психические структуры сами становятся на место исходного материала. У П. Жане этот парадокс получает свое прямое выражение в утверждении, что "объекты в мире есть лишь экстериоризированные, вынесенные вовне акты", а у Ж. Пиаже – в его архаической позиции психофизиологического параллелизма, которая коренным образом противоречит всему богатству и глубине экспериментальнотеоретического содержания его научной системы. Вместе с исходным материалом и его спецификой из концептуального аппарата в конечном счете выпадает конкретный нейрофизиологический механизм психики, поскольку он оказывается по отношению к ней лишь в параллельном ряду. В результате, несмотря на несомненную глубину и значительность собственно психологического содержания этого научного направления, и оно не смогло создать монистическую теоретическую модель, в которой объединялась бы основная масса экспериментальных фактов. Логика теоретико-эмпирического исследования Таково взятое в самых общих чертах главное логикотеоретическое существо категориального аппарата основных психологических концепций. Все они отправляются от феноменологического "фасада" психических явлений, абстрагируя разные отдельные их аспекты в качестве центрального объекта эмпирического исследования и теоретического анализа. Поскольку именно путем абстрагирования может быть выявлена сущность каждого из этих аспектов, такой аналитический этап повидимому служит важной вехой в развитии понятийного состава теории психических процессов Из логической необходимости аналитической стадии вытекает неизбежность первоначальной множественности психологических концепций, каждая из которых соответствует отпрепарированному ею аспекту психической реальности. Другая специфическая черта этих концепций, также определяющаяся самой логико-гносеологической природой данного этапа научного развития, состоит в том, что все они ведут теоретический поиск общих закономерностей и принципов в терминах того же языка, на котором производится исходное эмпирическое описание феноменологической картины психической реальности. В этом смысле все рассмотренные концепции являются по преимуществу внутрипсихологическими. Эмпирический и теоретический языки в них еще не разведены, и, соответственно, не сформулированы проблемы, с необходимостью требующие перехода к конкретно-научной метатеории. Все это вместе определяет недостаток и связанные с ним общие черты упомянутых концепций. Объединяя в разных комбинациях главный и побочные аспекты исследования (например, структура и содержание в гештальтизме, способ связи и содержание в ассоцианизме, структура, функция и операция в психологии деятельности и т.д.), все эти концепции имеют своим общим признаком абстрагированность от того непсихического или допсихического материала, из которого средствами определенного физиологического механизма синтезируются психические структуры, относящиеся к различным психическим процессам и образованиям. Для собственно психологических теорий, не выходящих за пределы внутрипсихологической системы понятий, такое положение вещей неизбежно. Существенно, однако, что такая же ситуация сложилась и в противостоящих собственно психологическим теориям нейрофизиологических концепциях психики, которые имеют своим предметом не самый психический акт, а соответствующую ему динамику изменений в его мозговом субстрате. Такова, например, теория клеточных ансамблей Д. Хэбба (Hebb, 1949). Здесь от понятия материала абстрагируется не какой-либо собственно психологический предметно-содержательный или функционально-операционный аспект психического явления, а его внутрисубстратный механизм. Но взаимообособление механизма и материала в такой же мере исключает возможность построения работающей модели механизма, в какой абстрагирование, например, структуры от материала ведет к невозможности выявить действительную специфичность психических структур в гештальтизме. По-видимому, охват единым концептуальным аппаратом таких основных понятий, как структура, механизм и исходный материал психических процессов, требует выхода не только за пределы психологии, но и собственно нейрофизиологии, анализирующей лишь динамику внутрисубстратных изменений. Такой единый межнаучный понятийный аппарат начал интенсивно формироваться лишь к концу первой половины XX столетия. Ближайшей же задачей того этапа теоретического развития, который логически (именно логически, а не хронологически) следует за противостоящими друг другу всем составом своих языков психологическими и нейрофизиологическими концепциями психики, является построение межнаучного обобщения, которое объединило бы общими принципами физиологический механизм психических процессов с различными аспектами их собственно психологической предметно-содержательной характеристики (подробнее см. Веккер, Либин, готовится к печати). <<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>> БиблиотекаКатегория: Библиотека » Общая психология Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|