ПИФАГОРЕЙСКИЕ ЗОЛОТЫЕ СТИХИ С КОММЕНТАРИЕМ ФИЛОСОФА ГИЕРОКЛА | ОГЛАВЛЕHИЕ XI. 17-20 Смертным по воле богов могут

XI. 17-20

Смертным по воле богов могут выпасть на долю страданья
Ропот смири на судьбу, каким бы ни был твой жребий,
И утешенье себе постарайся найти, если можешь.
Помни, что честные люди подвержены меньше невзгодам.

Поясним сразу, что страданиями называется здесь то, что сопряжено с тяготами и осложняет наш жизненный путь, например, болезнь, нужда, потеря близких, презрение сограждан. Хотя все это тяжело и с трудом переносится в жизни, однако не является настоящим злом и не может принести вреда душе, если только она сама не захочет из-за несчастий уклониться к злу; и то же самое душа может претерпеть, обладая тем, что почитается за благо, если не распорядится этим достойно, например, здоровьем, богатством или властью. Даже обладая этим можно проявить себя позорно, и можно стяжать добродетель в противоположных условиях. Настоящие же пороки есть добровольно совершаемые прегрешения, которым добродетель чужда по природе. Это несправедливость, невоздержность и все, что противоположно порядочности. Ни про одно из этих качеств нельзя сказать "достойно", например, "достойно обижать", "достойно беспутствовать", как мы говорим о внешнем зле: "достойно переносит болезнь", "достойно терпит нужду", когда человек ведет себя подобающе и сообразуясь с истинным разумом. "Достойно" не относится к проявлениям душевной испорченности, ибо это уклонение и отвращение от истинного разума, не принимаемого во внимание человеческой душой, ослепленной страстью, хотя он начертан в ней и присущ ей по природе. Наличие у людей истинного разума доказывает то, что даже несправедливый человек судит справедливо, когда это его не касается, и невоздержанный – благоразумно, и вообще дурной человек благонамерен в вопросах, в которых он лично не заинтересован. Поэтому дурной человек может обратиться к добродетели, осудив прежнюю порочность. Из этого не следует, что у людей есть и разум, противоположный истинному, и что первоначало пороков существует так же, как и первоначало добродетелей. Наличия истинного разума, как закона в государстве, достаточно, чтобы различать то, что делается согласно с ним и вопреки ему, и чтобы одно принимать, а другое исправлять. Нет необходимости в причине порочности, ни внутренней, ни подающей повод извне для злонамеренных действий. Но совершенно необходимо, чтобы существовала благая причина, и только одна, отделенная от разумных сущностей, какой является бог, или изнутри им присущая и управляющая посредством внутренних побуждений, какой является истинный разум. Так различаются разные виды зла, и стихи говорят, что "по воле богов" людям достается не то зло, которое они сознательно совершают, но случайное зло, которое состоит в том, что не зависит от нас и вытекает из совершенных раньше сознательных проступков, и хотя оно, как мы говорили, мучительно, но под влиянием добродетели становится упорядоченным. Умеренный образ жизни скрашивает нужду, низкое происхождение исправляется благоразумием, и справедливый человек легче переносит смерть детей, ибо он может сказать: "Ребенок умер? Значит, он возвращен назад. Я знал, что родил его смертным".¹⁰ Также и все остальное, отмеченное красотой добродетели, становится более благопристойным.

Затем стихи вопрошают, что это за воля богов, по которой смертные получают внешние неприятности. Если божественный приговор дает одному богатство, а другому бедность, то такой выбор следовало назвать божественным, но нельзя назвать жребием. Но если ничто не управляет таким распределением, и это происходит как попало и случайно, так что один, как говорят, удачлив, а другой неудачлив, то это следовало назвать жребием, но не божественным жребием. Если управляющий нами бог воздает каждому по заслугам и сам не виновен в том, что мы являемся хорошими или дурными, и если он один имеет власть воздать по законам справедливости, то стихи правильно назвали проявление суда двумя словами "воля богов" ("божественные жребии"). Поскольку способность суждения божественна и разумна, стихи называют жребии божественными и наделенными знанием; но поскольку человек, подвергающийся оценке, по собственному побуждению проявляет себя дурным и поэтому заслуживающим таких тягот, стихи добавляют "жребии", ибо богу свойственно карать или вознаграждать человека не предвзято, но всякий раз, как он проявляет себя так или иначе, и причина этого в нас самих. Итак, переплетение нашей свободной воли и его суда образует жребий, так что все это является божественным жребием, божественным приговором за грехи, и таким образом это искусственное сочетание слов одновременно вводит власть бога и свободу и бессмертие души. И все происходит не по воле рока или провидения и не как попало или случайно, и жизнь у нас не всегда устраивается по нашему выбору. И всякий раз, когда мы грешим в том, что зависит от нас, это относится к нашей свободной воле; то же, что следует за грехи по законам справедливости, относится к судьбе, а блага, получаемые нами главным образом от бога, – к провидению; и ни из области сущего, ни из области преходящего ничто не имеет "случайность" своей причиной, если только по воле случая или стечению обстоятельств, изначально определяемых провидением, судьбой или свободной волей, случайность не представляется следствием первопричины. Например, судья хочет покарать убийцу, а не именно этого человека, и он наказывает также и того, кого не хочет наказать, ибо этот человек соответствует обстоятельствам убийства. Приговор судьи направлен именно против убийцы и по акциденции – против некого определенного человека, поскольку именно этот человек взял на себя роль убийцы. Преступник же хотел совершить убийство, но не желал заплатить за это по справедливости, так что главным здесь является намерение убийства, ибо оно вытекает из свободы души, а сопровождается ли это мучениями и оскорблениями – это дело случая. И причина всего этого – закон, который обязывает судью карать нечестных и определяет наказание для убийц. Точно так же следует рассуждать и о власти бога: из сочетания свободной воли человека, направленной к пороку, и свободной воли охраняющих законы судей, всячески стремящихся исправить порок, получается "воля богов", согласно которой тот, кто совершил проступок, заслуживает наказания, причем предпочтение порока имеет причину в свободной воле того, кто делает выбор, а заслуженное наказание – в познаниях охраняющих законы судей, и все это сводит воедино закон, устроивший так, чтобы все, насколько возможно, было благим и ничто бы не было порочным. Закон, происходя изначально от благости бога, не оставляет злодеяния безнаказанными, чтобы сохранение зла не привело к полному невосприятию добра, о котором необходимо напоминает правосудие, вершимое блюстителями законов. Итак, закон, как было сказано, сводит судей и виновных на благо тем и другим и осуществляет таким образом собственную благую цель. Если полезнее воздать по справедливости, чем оставлять проступок безнаказанным, и если правосудие имеет целью исправление слишком большого зла, то ясно, что закон сводит эти два рода для того, чтобы одни приносили пользу, а другие ее получали: судей – блюстителей законов, поставленных над вторым родом, который заблуждается и, преступая закон, бывает судим, отданный судьям, чтобы они воздали ему по заслугам, так чтобы он сохранил воспоминание и представление о законе, причинившем ему страдание. Ведь от чего люди, творя зло, отрекались, того они желают, испытывая страдания. Например, преступник не хочет, чтобы существовал бог, чтобы воздаяние не нависало над ним, как скала над Танталом, но испытавший несправедливость хочет, чтобы существовал бог, чтобы получить вознаграждение за страдания. Поэтому совершившие несправедливость сами должны пострадать от нее и изменить отношение к тому, что раньше делали не задумываясь, опьяненные страстью к стяжанию, если только они будут достойно переносить наказание. Если, упорствуя в своенравии, они обнаружат еще большие пороки, никто из них не извлечет для себя из этого пользы, но они смогут по крайней мере стать поучительным примером для благоразумных и способных понимать причины таких страстей.

Главными основаниями суда мы считаем благость бога, вытекающий из нее закон и присущий нам истинный разум, которым мы иногда пренебрегаем и который, как некий бог, существующий внутри нас, терпит поношение; а итогом суда, как говорят стихи, – страдания, осложняющие нашу жизнь физическими недугами и внешними трудностями, и про эти страдания стихи говорят: "Ропот смири на судьбу", размышляя об их причинах, пресекая их, насколько возможно, и обращая себе на пользу то, что представляется вредным; и самое главное – благодаря высочайшей доблести быть достойным божественных благ. Если же кто-то еще не обладает стремлением к этому, пусть он средней добродетелью добьется хотя бы гражданских благ. Вот что нам следует делать, чтобы достойно переносить и облегчать страдания. В самом деле, есть ли другой путь избавления, помимо вышеизложенного, где предписывалось разумное терпение в несчастьях и были изложены благотворные наставления? Главное в сказанном – это то, что бог, одновременно законодатель и судья, утверждает благо и истребляет зло и потому никогда не бывает причиной зла, тех же, кто по своей воле обратился к злу и забыл присущий им самим истинный разум, поскольку эти люди являются дурными, он исправляет посредством закона, запрещающего зло, и поскольку они являются людьми, он исправляет их таким сочетанием закона и свободной воли, которое мы называем жребием. Ибо закон наказывает человека не за то, что он человек, а за то, что он порочен. Свобода воли есть главная причина того, что человек становится порочным, и когда кто-либо стал порочным (что зависит от нас, а не от бога), тогда он несет наказание (что зависит не от нас, но следует из божественного закона). Цель закона, единственно достойная бога и полезная для нас, – пресечение зла, очищение посредством наставлений в справедливости и обращение души, попавшей под власть порока, к помышлению об истинном разуме. И хотя закон установлен именно таким и гласит всегда одно и то же, тот, кто некогда совершал поступки, недостойные себя, не получает всегда одинаково, это было бы для нас несправедливо и вредно. Когда изменяется подсудимый, меняется и приговор, и как тот, кто изменился, может заслуживать того же? Итак, надо достойно переносить посланный богами жребий, не питать злобы к тому, кто воздает нам за прегрешения, и, насколько это зависит от божественного суда, очищаться посредством того, что представляется препятствующим наслаждениям этой жизни. Такое рассуждение исцеляет от прежних грехов и обращает к присущему нам истинному разуму, ибо как тому, кто считает страдания плодами порока, не избегать повода, возвращающего его обратно к пороку? И если из-за несчастий нужно сердиться, то, как представляется, больше на самого себя, чем на бога, сдерживающего испорченность справедливостью, и отсюда можно сделать вывод и вспомнить, какое это благо – не отступать от божественных законов и не впадать в порок по своей воле. Страдания даются людям не кому попало, если только нами управляет бог и законы справедливости, поэтому правильно, что "честные люди подвержены меньше невзгодам". Они будут переносить их спокойно прежде всего потому, что полагаются на божественный приговор и обладают добродетелью, и таким образом страдания становятся легче. И мы надеемся, что в оставшейся жизни нас не будут мучить страдания, если действительно нам, ставшим добродетельными, суждены за высшую добродетель – божественные, за средние качества – человеческие блага. Итак, они исцелят это по мере возможности, если научатся способу исцеления. Как им прибегать к священным молитвам соответственно достоинству бога, если они не считают, что человеческими делами управляют провидение и справедливость и что наша бессмертная душа всякий раз получает извне то, достойной чего по своим внутренним побуждениям она сама себя определила? Не ясно, как тот, кто не связывает с этим свою судьбу, найдет точку опоры, чтобы спокойно переносить ее, и как он научится ее исправлять. Нельзя отнестись спокойно к тому, что страдания безразличны или что они лучше, чем противоположное им, поскольку их, как представляется, следует избегать из-за их собственных качеств, ибо они мучительны и тягостны. Наша природа не переносит страданий, когда их выбирают ради них самих, если только перенесенные тяготы не сулят благ. Таким образом, нам неизбежно приходится негодовать и сердиться и усугублять свои страдания из-за незнания своей природы, и тем не менее нам приходится нести наказание; но самый большой порок, в который мы поневоле впадаем, – это то, что мы отрицаем провидение или полагаем, что оно управляет миром плохо. Это то же, что думать, будто бога нет, или что он есть, но не обладает провидением, или что он обладает провидением, но не является благим и справедливым; и такое утверждение – это основа нечестия, толкающая к пороку того, кто разделяет такие взгляды. И как благочестие есть мать добродетелей, так главный порок пренебрежение благочестием. Только тот найдет способ избавиться от пороков, кто научится спокойно их переносить. Это дает только философия, обладающая истинным знанием природы всего сущего и соответствующих этой природе проявлений, сплетение и сочетание которых есть то же самое управление миром, из которого неизбежно получается "воля богов". И эта "воля богов" есть ожидающее каждого возмездие, называемое здесь судьбой, которая зависит от божественного провидения, от благого устройства мира и от свободной воли человека. Если бы не существовало божественного провидения, не было бы в мире порядка, который можно назвать также роком. Если бы этого не было, то не было бы и справедливости и осуждения преступников, и добродетельные люди не были бы уважаемы и почитаемы. Но поскольку существует провидение и порядок, то все ныне живущие должны получать равные блага, если они ни в чем не стремились к неравенству. В действительности, однако, они не получают равного. Таким образом, ясно, что неравенство, обусловленное свободой воли, следуя приговору провидения, не допускает, чтобы людям доставалась одинаковая судьба, если только необходимо, чтобы они получали ее по заслугам. И пусть нас не смущает то, что среди неразумных животных, среди растений и даже среди неживой природы проявляется та же несправедливость, что и среди людей. Из того, что там все происходит случайно, не следует, что для нас не существует провидения, и не значит, что там также есть справедливость, и суд, и размышление о добродетели и пороке, если наши дела измеряются по этим нормам. Во-первых, неживая природа является общим материалом для растений, животных и людей; затем растения служат пищей и животным, и людям, и некоторые животные – животным и людям.

Поэтому они именно так и поступают друг с другом, не принимая во внимание достоинства тех, кого они заставляют страдать, и насыщают свой голод, исцеляют болезнь и максимально удовлетворяют свои потребности везде, где только воз можно. Так что причина несчастной участи животных – это наши потребности, которые мы удовлетворяем по мере возможностей, а причина их кажущегося благополучия – это наше к ним благоволение. Если же, продолжая это рассуждение, допустить высших существ, которые так же пользуются нами для удовлетворения своих потребностей, как и мы пользуемся существами, лишенными разума, то следовало бы признать, что они смертны и что они действительно употребляют для своих потребностей человеческие тела. И если нет ничего подвластного смерти, что было бы более совершенным, чем человек – так как он, будучи самым высшим среди разумных существ и потому бессмертным, по несчастью вселяется в смертное тело и, получив орудие, родственное неразумным существам, живет на земле, – то не может быть ничего, что бы употребляло наши несчастья для своих пиров; итак, нет ничего, что бы неумеренно пользовалось нами для насыщения своей алчности. Таким образом, справедливость и порядок предписывают более совершенным, чем мы, бессмертным существам законы управления нами, чтобы они устраивали для нас то, что уменьшило бы здесь нашу порочность и позволяло бы нам вновь обращаться к ним. Поэтому они заботятся о нас, как о родных, оказавшихся в изгнании. И потому правильно считается, что стыд, справедливый гнев и совесть, отвращающие от зла, относятся только к людям. Ибо только разумное существо способно воспринимать справедливость. Следовательно, мы, более всего отличные от животных, должны также и управляться принципиально иначе. И закон провидения тоже соответствует сущности вещей, и как что создано богом-творцом, того оно и удостаивается от провидения. Что касается людей, то представляется, что бог-творец создал каждую человеческую душу, а относительно неразумных существ что он предоставил формирующей природе только их роды. Именно так это представляется Платону и пифагорейцу Тимею,¹¹ которые считают, что все родственное смертным есть творение бога и что человеческие души происходят из того же источника, что и земные боги и демоны или славные герои, и потому провидение существует для каждого человека в отдельности: как он отступает от богов, как уклоняется к земным вещам, как он здесь живет, как отсюда он мог бы вернуться туда – чего нельзя сказать о жизни, не наделенной разумом. Ибо животные появились не из-за того, что они не способны следовать богу, они живут на земле не как небесные существа и по своей природе не могут быть возвращены на какую-нибудь родственную им звезду. Пусть сказанное здесь нами будет доводом перед современниками против недовольных, которые везде отрицают провидение, и таким людям следует сказать еще и следующее: если переносить спокойно невзгоды, человеческие нравы выглядят благоразумными, облегчая бедствия в настоящем и готовя исцеление в будущем. Разве хорошо вам, недовольным? Вы только добавите к страданиям величайший порок – безбожие – и усугубите этим тяготы, полагая, что терпите их незаслуженно. Если тот, кто страдает, будет злиться, что он страдает, то от этого он будет страдать еще больше. Поэтому нам не следует раздражаться, если мы получаем по заслугам, чтобы не получить худшего из-за того, что мы кощунственно не способны переносить теперешние беды.

Рассмотрим то же по-другому: если кто-либо спокойно переносит бедность, то помимо свободы от страданий, происходящей от кротости, он найдет и некоторое облегчение жизни, потому что рассудок находит благоразумный образ жизни в том, чтобы не расстраиваться из-за несчастий, и потому что ближние, удивляясь его благоразумному терпению, дадут ему, насколько это в их силах, все необходимое для жизни. Кто раздражается и сердится подобно женщине, тот сам усугубляет свои страдания и, связанный своими сетованиями о нищете, оказывается совершенно беспомощным, ибо ни сам не пытается спасти себя, ни старания ближних ему не помогут, разве что кто-нибудь из жалости бросит ему подаяние, что опять из-за настроения дающего усиливает страдания доведенного до такой крайности. Из сказанного следует, что надо спокойно переносить происходящее с нами и по возможности "стараться найти утешенье", давая разумное объяснение причинам и понимая, что, поскольку существует провидение, оно не может не заметить обратившегося к добру, даже если он и сохраняет печать прежних грехов. Достижение добродетели освобождает от мучений и открывает способ избавления, если в самом себе найти опору для нечувствительности к страданиям и получить от провидения избавление от тягот. Наша испорченность и божий суд, карающий порочность, вместе причиняют беды, и по справедливости от них можно освободиться благодаря добродетели и закону провидения, избавляющему от несчастий тех, кто добровольно посвятил себя благу.

Вот какие заповеди, ведущие к началам добродетели, мы можем усвоить из этих стихов. Они содержат истинные определения провидения, судьбы и свободной воли, которыми наш разум объясняет проблему проявления несправедливости и посредством которых доказывает, что бог никогда не бывает виновником несчастий.

Если прибавить это к вышесказанному, то становится ясным одно положение – о бессмертии души. Чтобы осуществлялись правосудие, достойное ожидание смерти и отношение к богатству, как у свободного человека, более всего необходимо, чтобы душа не умирала вместе с телом. Чтобы легко переносить данную богами судьбу и по возможности исправлять ее, теперь представляется необходимым, чтобы душа не рождалась вместе с телом; и ясно, что из этих двух начал неподвластное рождению и смерти – это душа, которая обладает природой, отличной от смертного тела, и сама по себе является бессмертной. В самом деле, возникшее не может существовать вечно, как невозможно погибнуть тому, что обладает бессмертной сущностью. И если действительно после телесной кончины человеческая душа, сохранившись, подвергается наказанию и суду и получает возмездие за совершенное в жизни, и невозможно, чтобы то, что некогда возникло, сохранялось вечно, – то ясно, что до тела она существовала всегда. Таким образом, душа оказывается одним из бессмертных произведений бога-творца и относится к тем созданиям, которым присуще божественное подобие. Поскольку это получило достаточное объяснение, теперь пора рассмотреть остальное.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>