Р. Мэй. ОТКРЫТИЕ БЫТИЯ

Другой важный вклад экзистенциальных аналитиков, о котором пойдет речь ниже – это их особый подход к изучению времени. Они были потрясены тем фактом, что самые глубокие человеческие переживания, такие как тревога, уныние и радость, чаще можно встретить в измерении времени, а не пространства. Они, вне всяких сомнений, ставят время в центр психологической картины и приступают к изучению его не традиционным способом – по аналогии с пространством, а именно в его экзистенциальном значении для пациента.

В качестве примера использования этого нового подхода к изучению времени с целью разрешения психологических проблем можно рассмотреть интересное исследование, проведенное Е.Минковски.¹ По возвращении в Париж, после того как им был пройден курс обучения психиатрии, Минковски был поражен важностью временных параметров для понимания пациентов с психиатрическими проблемами; впоследствии это опубликовал Бергсон.² Проживая вместе со своим пациентом, Минковски так сам об этом говорил:

В 1922 году мне посчастливилось или, если быть более точным, пришлось в силу превратности судьбы – в течение двух месяцев работать в качестве личного терапевта одного пациента...

У пациента, мужчины шестидесяти двух лет, на фоне депрессии развились психоз и мания преследования, возникали саморазрушительные мысли, связанные с чувством вины... Люди на улицах странно смотрели на него, его слуги были подкуплены, чтобы шпионить за ним и предать, каждая статья в газете была направлена против него, да и все публикации в печати были направлены исключительно против него и его семьи...

Я имел возможность изо дня в день находиться подле него не в психиатрической клинике или санатории, а в естественном для него окружении... Я мог не только наблюдать пациента, а имел практически постоянную возможность ежесекундно сравнивать его психическое состояние и свое. Это было похоже на две мелодии, которые исполнялись одновременно; хотя эти две мелодии были настолько дисгармоничными, насколько это вообще возможно, тем не менее, установился определенный баланс между нотами одного и другого. Этот баланс позволяет нам, терапевтам, глубже проникнуть внутрь психики нашего пациента.

Так в чем же диссонанс между его психикой и нашей? Мы задаемся вопросами: что есть галлюцинация? Действительно ли это не что иное, как просто нарушение восприятия и суждений? Это опять приводит нас к проблеме, которая стоит сегодня перед нами: в чем состоит диссонанс между психикой пациента и нашей психикой?

Когда я приехал, он настаивал на том, что экзекуция будет обязательно проведена, в первую же ночь; испытывая ужас и не в состоянии заснуть, он и мне всю ночь не давал спать. Утешением для меня была, мысль, что наступит утро, и он увидит, что всего страхи были напрасны. И тем не менее, то же самое повторилось на следующий день и дальше до тех пор, пока через три или четыре дня я не отказался от надежды: ведь не наблюдалось никаких изменении. Что же произошло? Да просто то, что я, как всякий нормальный человек, быстро устранил из наблюдаемых мною фактов свои заключения относительно будущего. Теперь я знал, что с ним это будет продолжаться изо дня в день, однако я был готов поклясться, что той ночью его муки на самом деле были невыносимыми, ибо он не задумывался ни о настоящем, ни о прошлом... Ему совершенно не доставало способности перенестись из прошлого и настоящего в будущее.

...Это объяснение ...показывало глубокие нарушения в его привычном отношении к будущему; обычно мы объединяем его в целостность, а здесь оно было разделено на отдельные фрагменты.

В данном случае Минковски обращает внимание на то, что пациент не мог устанавливать временные связи: каждый день для него был подобен необитаемому острову, в котором не было ни прошлого, ни будущего. Традиционное объяснение терапевтом такой ситуации сводилось бы к тому, что пациент ввиду этих галлюцинаций не может соотносить себя с будущим, не способен "приспосабливаться ко времени". Однако Минковски предлагает здесь совершенно противоположную точку зрения. Он спрашивает: "А не могли бы мы, напротив, предположить, что более глубоким нарушением является искаженное восприятие будущего, одним из проявлений которого являются галлюцинации?" Оригинальный подход этого исследователя проливает свет на эти скрытые, неизведанные области представлений о времени, привносит новое освобождение от ограничений и уз клинической мысли, всего лишь ограничивая область традиционного мышления.

Во время работы с материалами вышеуказанного случая я провел параллель с одним из случаев из моей собственной психотерапевтической практики. И к своему удивлению обнаружил следующее: если с нашей помощью крайне тревожному или пребывающему в состоянии депрессии пациенту удается сфокусироваться на каком-то моменте в будущем, когда он будет находиться вне своей тревоги или депрессии – то битву можно считать наполовину выигранной. Согласно определению Минковски, сущность сильной тревоги и депрессии заключается в том, что она поглощает нас целиком; то есть в ее глобальности. Но что будет чувствовать пациент, после того как перестанет копаться в предмете своей сильной тревоги, или когда завершится неприятный разговор с начальником? Подобное фокусирование на каком-то моменте времени вне депрессии или тревоги дает пациенту перспективу, иной угол зрения; и это способно разрушить оковы тревоги или депрессии. Тогда пациент сможет расслабиться, и постепенно появится надежда. Если мы, психотерапевты, всецело поглощенные содержанием депрессии или тревоги, забыли о временных параметрах, то о поэтах, вне всякого сомнения, этого нельзя сказать: они часто оказываются гораздо ближе к реальным экзистенциальным переживаниям. В знаменитом произведении Шекспира Макбет, испытывая чрезвычайно сильную депрессию, размышляет не о своем преступлении, которое относится к параметрам содержания, а о времени:

Мы дни за днями шепчем: "Завтра, завтра".
Так тихими шагами жизнь ползет
К последней недописанной странице.
Оказывается, что все "вчера"
Нам сзади освещали путь к могиле. (пер. Б.Пастернака)

Этот новый подход к изучению времени начинается с научного наблюдения, показывающего, что наиболее важный момент существования заключается в его становлении, то есть бытие всегда находится в процессе становления, всегда развивается во времени, и его нельзя определять статическими категориями.³ Терапевты экзистенциального направления в буквальном смысле предлагают психологию бытия, а не используют категории настоящего времени, прошедшего времени или неизменные неорганические категории. Хотя их концепции были разработаны всего несколько десятков лет тому назад, очень важно, что экспериментальные исследования в психологии, например разработки Моурера и Лиддля, уже смогли проиллюстрировать и подтвердить их заключения.

В заключение одной из своих важных работ Моурер говорит о том, что время является отличительным параметром человека. Иными словами, "связывание временем", способность привносить в будущее прошлое как звено целой причинной цепочки, в которой живые организмы действуют и реагируют, вместе со способностью действовать в свете долговременного будущего, есть "квинтэссенция разума, а также и личности".⁴ Лиддль показал, что его подопытные овцы могут выдерживать ритм – предчувствовать наказание – в течение примерно пятнадцати минут, собаки – около получаса. Человек же способен привносить в настоящее прошлое тысячелетней давности как информацию для управления в настоящем своими поступками. И он также может спроецировать в своем сознании какой-либо образ в будущее – не только на пятнадцать минут, но на недели, годы и даже десятилетия. Эта способность – выходить за наличные временные границы, осознанно рассматривать свой опыт в свете удаленного прошлого и будущего, действовать и реагировать в этих параметрах, извлекать опыт из прошлого тысячелетней давности и формировать долговременное будущее – и есть уникальная отличительная особенность переживаний человека.

Терапевты экзистенциального направления разделяют точку зрения Бергсона о том, что "время есть сердце существования" и что наша ошибка заключалась в использовании применительно к себе, главным образом, пространственных определений, соответствующих res extensa (лат. – существо протяженное), как если бы мы были объектами, которые можно было разместить наподобие неких субстанций в этом месте или в другом. Из-за этих искажений мы утратили подлинные и реальные экзистенциальные отношения как с самими собой, так и с окружающими нас людьми. Бергсон говорит о том, что из-за этого чрезмерного подчеркивания пространственного мышления "редки моменты, когда мы постигаем себя, и, соответственно, мы редко бываем свободны".⁵ Или же когда мы рисуем себе картину времени, господствующую в Западном традиционном мышлении, в духе определения, данного Аристотелем: "Время есть то, что измеряется в движении в соответствии с тем, что было раньше или позже".

Поразительно то, что данное определение "круга времени" действительно дается по аналогии с пространством, и это становится более понятно, если представить себе линию из однородных предметов или выставленных через одинаковые промежутки единиц на часах или календаре. Этот подход к изучению времени наиболее соответствует Umwelt, где мы рассматриваем человека как организм, находящийся между различными обусловливающими, детерминирующими силами реального мира и который приводится в действие инстинктивными влечениями. Но в Mitwelt, модусе межличностных взаимоотношений и влечений, количественное время не так сильно связано со значением события; так, например, характер или степень чьей-то любви нельзя измерить сроком знакомства с человеком.

"Круг времени" в действительности очень тесно связан с Mitwelt: многие люди продают свое время на почасовой основе, и каждый день их жизнь течет по графику. Мы же здесь скорее говорим о внутреннем значении, которое придается событиям. "Счастливые часов не наблюдают", говорится в немецкой пословице, цитируемой Штраусом. И действительно, самые значительные события в психологической сфере человека – это, по-видимому, как раз те, которые "неожиданны", которые прорываются через обычный равномерный ход времени.

Наконец, модус Eigenwelt, собственный мир, мир сознавания себя, проникновения в суть смысла какого-то события применительно к себе, почти совсем не связан с "кругом времени" Аристотеля. Суть сознавания себя и интуиции в том, что они немедленны и непосредственны, и момент сознавания важен в каждый момент времени. Вы можете легко в этом убедиться, обратив внимание на то, что происходит с человеком в момент инсайта или в любой другой момент, когда он сознает себя; инсайт происходит внезапно, "рождается целиком", если так можно выразиться. Обдумывая после – в течение часа или нескольких часов – содержание инсайта, можно обнаружить, что многочисленные последовавшие за инсайтом умозаключения не сделают его, более понятным, чем он был в начале, и этот факт приведет нас в полное замешательство.

Экзистенциальные терапевты также отмечали то, что особенно глубокими психологическими переживаниями являются те, что расшатывают позиции человека в его отношениях ко времени. Сильная тревога и депрессия уничтожают время, делают невозможным будущее. Или напротив, предполагает Минковски, тревога пациента в отношении времени, его неспособность "иметь" будущее, вызывает тревогу и депрессию. Так или иначе, самым неприятным аспектом затруднительного положения пациента является то, что он не в состоянии представить что-то в будущем, когда он уже не будет испытывать тревогу или депрессию. Мы видим тесную взаимосвязь между нарушениями, вызванными дисфункцией времени, и невротическими симптомами. Вытеснение и другие процессы блокирования сознания по существу являются способами, гарантирующими, что обычная связь между прошлым и будущим не будет достигнута. Поскольку для индивида было бы слишком болезненно или слишком опасно держать в сознании настоящего момента определенные аспекты своего прошлого, ему приходится нести прошлое подобно инородному телу в себе, как будто бы это не его прошлое, а инкапсулированная пятая колонна; в результате это приводит к невротическим симптомам.

Проблема времени, с какой стороны мы бы ее ни рассматривали, особенно важна в понимании бытия человека. С этим читатель может согласиться, но если мы попытаемся постичь время в других, а не в пространственных категориях, у него может возникнуть ощущение того, что мы столкнулись с загадочным явлением. Он может справедливо разделить недоумение Августина, который писал: "Когда никто не спрашивает у меня, что есть время, – я знаю ответ, но когда я стану объяснять это вопрошающему, – я не буду этого знать".⁶

Отличительным вкладом, который внесли аналитики экзистенциального направления в разрешение этой проблемы, является то, что они, поставив время в центр психологического явления, затем предположили, что будущее, а не настоящее или прошлое, является доминантной формой времени для человека. Личность может быть постигнута исключительно на пути движения к будущему; человек может понять себя только спроецировав себя в будущее. Это логически вытекает из того факта, что человек всегда находится в процессе становления, всегда устремлен в будущее. Личность необходимо рассматривать с учетом ее потенциальных возможностей. Кьеркегор писал о том, что "личность в каждое мгновение своего существования находится в процессе становления, так как личность... – только тогда является таковой, когда она идет к тому, чтобы стать личностью". Экзистенциалисты не имеют в виду "отдаленное будущее" или использование будущего в качестве ухода от прошлого или настоящего. Они всего лишь указывают на то, что человек, поскольку он сознает себя и не теряет трудоспособности по причине тревоги или невротических ригидных установок, всегда находится в динамичном процессе самоактуализации, всегда анализирует себя, формирует себя и движется к будущему.

Экзистенциалисты отнюдь не игнорируют прошлое, но считают, что его можно понять только в свете будущего. Прошлое – это сфера влияния Umwelt, случайных естественных исторических детерминистических сил, воздействующих на нас. Но поскольку мы живем не только в Umwelt, мы никогда не являемся просто пассивными жертвами автоматического воздействия прошлого. Значимость детерминистических событий прошлого определяется настоящим и будущим. Как говорил Фрейд, нас беспокоит, как бы чего не случилось в будущем. Нищие отмечает, что "мир прошлого есть произнесенное пророчество. Только как созидатели будущего, как познавшие настоящее, вы поймете это". Любой опыт можно объяснить исторически, но трактовать прошлое через механистические определения ошибочно. Прошлое не есть "настоящее, которое было", его также нельзя назвать совокупностью разрозненных событий или же статическим резервуаром воспоминаний, прошлых воздействий или впечатлений. Предпочтительнее было бы говорить о прошлом как о сфере непредвиденных обстоятельств, в которой мы принимаем события и из которой мы выбираем события, чтобы осуществлять свой потенциал, получить удовлетворение и безопасность в обозримом будущем. Эта область прошлого, область естественного хода событий и "заброшенности", которую классический психоанализ, как подчеркивает Бинсвангер, преимущественно взял для своих исследований и изучения.

Но как только мы начинаем рассматривать исследование прошлого пациента в психоанализе, то обращаем внимание на два любопытных факта. Первое очевидное явление, наблюдаемое нами в жизни – это то, что воспоминания о прошлом, которые остались у пациента, имеют очень незначительную (или не имеют вообще никакой) связь с количеством событий, которые действительно происходили с ним в детстве. Он запоминает какой-то отдельный эпизод, связанный с неким событием в определенном возрасте, а тысячи других забывает; и даже события, которые имели место чаще всего – например как он вставал по утрам – по всей вероятности не оставят в памяти никакого следа. Альфред Адлер замечает, что память – это творческий процесс, что мы запоминаем то, что важно для нашего "образа жизни" и что вся "форма" памяти, таким образом, есть отражение образа жизни человека. То, кем стремится стать индивид, детерминирует то, что он помнит из своего прошлого. В этом смысле будущее определяет прошлое.

Второй факт: может ли пациент вспомнить важные события прошлого или не может этого сделать – зависит от его решения в отношении будущего. Каждый терапевт знает, что пациенты могут однообразно, непоследовательно, скучно излагать свои воспоминания о прошлом ad interminum, не проявляя к этому никакой заинтересованности. С экзистенциальной точки зрения проблема заключается вовсе не в том, что убогое прошлое этих пациентов случайно выдержало испытание временем, а скорее в том, что они не связывают себя с настоящим или будущим. Их прошлое не становится живым, так как ничто не имеет для них значения в будущем. Чтобы любой обнаженный фрагмент прошлого стал реальностью, необходимо иметь какую-то надежду и преданность делу для изменений в обозримом будущем – будь то преодоление тревоги или других болезненных симптомов, или интеграция личности для последующей творческой активности.

Одним из практических последствий приведенного выше анализа времени является то, что психотерапия не может основываться на обычных автоматизированных доктринах исторического прогресса. Аналитики экзистенциального направления очень серьезно относятся к истории,⁷ но при этом возражают против любой тенденции избегать в настоящий момент времени вопросов, связанных с вызывающими тревогу текущими ситуациями, прячась за детерминистической ролью прошлого. Они выступают против тех доктрин, согласно которым исторические силы автоматически увлекают с собой индивида – принимают ли эти доктрины внешние очертания религиозной веры в судьбу или провидение, черты ухудшенного марксистского исторического материализма, различных психологических детерминистических концепций или, наконец, формы наиболее распространенного в нашем обществе исторического детерминизма, каковым является вера в автоматический технический прогресс. В этой связи Кьеркегор особо подчеркивал:

"Что бы одно поколение ни узнавало от другого, но то, что является подлинно свойственным человеку, ни одно поколение не узнает от предыдущего... Таким образом, ни одно поколение не научилось у другого любви; ни одно поколение не сталкивается с более легкой задачей, чем предыдущее поколение; каждое поколение начинает с начальной точки, а не с какой-либо другой.... В этом отношении каждое поколение начинает с примитива, его задача не отличается от той, которая стояла перед любым другим из предшествующих поколении. Новое поколение также не идет дальше, за исключением тех случаев, когда предшествующее поколение перекладывает на его плечи свою задачу и вводит в заблуждение".⁸

Это особенно важно в отношении психотерапии: ведь психоанализ и другие формы психотерапии очень часто причисляются людьми к новой технической власти, которая возложит на себя бремя научить их любви. Все, что может сделать любая терапия – это, очевидно, помочь человеку устранить препятствия, которые мешают ему любить. Терапия не в состоянии любить за него, и она причиняет человеку огромный вред, если ослабляет его собственную ответственность за это.

Последний вклад экзистенциального анализа в работу над проблемой времени заключается в понимании процесса возникновения инсайта. Кьеркегор использует здесь ключевой термин Augenblick, который буквально означает "моргание" и, как правило, переводится как "важный момент". Это такой момент, когда человек внезапно в настоящем постигает значение какого-то важного события прошлого или будущего. Его значительность связана с тем фактом, что он никогда не является только мыслительным актом. Процесс осознания нового значения всегда создает возможность и необходимость принятия некоторого личного решения, некоторого сдвига гештальта, некоторого нового видения человеком мира и будущего. Большинством людей это переживается как момент максимально полной осведомленности; это тот самый опыт, который в психологической литературе описывают как момент "ага!" – опыт озарения. С философских позиций Пауль Тиллих описывает его как момент, когда "вечность соприкасается со временем", для этого он работал над развитием концепции Kairos, "времени совершенного". В религии и литературе этот момент – соприкосновения вечности со временем – известен как божественное прозрение.