КНИГА ЭККЛЕСИАСТ

"Книга Экклесиаст" – одна из самых поздних, если не самая поздняя книга, вошедшая в канон Библии. Даже помимо того, что в ней встречаются слова, относящиеся к административной практике, введенной впервые персидской династией Ахеменидов (VI – IV вв. до н. э.), само употребление слов в иных значениях, чем в других частях Библии, или вовсе в них не известных, обилие арамейских оборотов, связанных с тем, что арамейский успел стать вторым разговорным языком в Палестине, делают "Книгу Экклесиаст" более близкой по языку к первым комментариям к Библии ("Мишна", II в. н. э.), чем к древнееврейскому эпохи двух независимых царств (X – VI вв. до н. э.). По всей видимости, книга была написана в первой половине III в. до н. э., когда Палестина входила в состав Птолемеевского Египта, хотя Иерусалим имел свое полудуховное, полусветское самоуправление. "Книга Экклесиаст" вошла в древнейший греческий перевод Ветхого завета – "Септуагинту" (II в. до н. э.) – и, как мы теперь знаем по находкам рукописей Мертвого моря, читалась и переписывалась и в Палестине наравне с другими каноническими книгами уже во II–I вв. до н. э.; она была, несомненно, известна уже и Иисусу, сыну Сирахову, чья "Премудрость" довольно надежно датируется 190-180 гг. до н. э.

К моменту составления канона Ветхого завета (конец I в. н. э.) никто не сомневался в том, что автором этой книги, называемым в ней "Проповедующим в собрании, сыном Давидовым, царем в Иерусалиме", был не кто иной, как древний царь Соломон, которому давняя легенда приписывала исключительную мудрость; весьма вероятно, что авторство Соломона признавалось за "Книгой Экклесиаст" и еще ранее. Однако исторический Соломон жил в первой половине Х в. до н. э., и возможность его авторства в действительности совершенно исключена. Да и сам автор не отождествляет себя с Соломоном. Правда, он называет себя (или редактор называет его) "сыном Давида", но это может значить всего лишь, что он причислял себя к потомкам царя Давида, – а претендентов на родство с домом Давида всегда было много. Современники автора не могли, конечно, обмануться и тем, что он называл себя "царем в Иерусалиме" (кстати говоря, исторический Соломон такого титула не носил): им было прекрасно известно, что в Палестине с VI в. до н. э. не было царей (они опять появились ненадолго только в конце II–I в. до н. э.), поэтому это выражение надо было понимать в переносном смысле, как указание на то, что автор занимал весьма выдающееся общественное положение в родном городе. Какое? Он называет свою должность кохёлет (в женском роде, как нередко случается с названиями должностей, ср. русское "судья", арабское халифа – "халиф" и т. п.), что означает"собирающий собрание или совет", или, может быть, "говорящий", или "председательствующий в собрании". Это звание неизвестно нам из других памятников, но оно соответствует тому, что мы знаем о теократически-республиканском устройстве иерусалимской общины этого времени. Греческое слово экклесиастэс является точным переводом этого термина. Мы условно перевели "Проповедующий в собрании", или просто "Проповедующий".

Такая полуанонимность автора имела многообразное значение. Во-первых, в условиях, когда древность любого сочинения казалась всем гарантией его мудрости и истинности его учения, подобная анонимность позволяла, не выдавая себя прямо за древнего мудреца, предоставить читателю возможность самому строить догадки о том, сколь древним был сочинитель. Мы теперь знаем, что отождествление автора с Соломоном – что обеспечило "Книге Экклесиаст" особую авторитетность – произошло уже через несколько поколений после ее написания, может быть, почти сразу. Во-вторых, в условиях иноземного владычества анонимному автору было легче высказывать горькие истины о царской власти и ее окружении – из чего, между прочим, ясно видно, что при всей своей знатности и богатстве автор "Экклесиаста" отнюдь не был царем. Наконец, эта анонимность вполне соответствовала традиционным восточным представлениям о мудрецах и их премудрости: помимо морального или житейского поучения премудрость должна была содержать и элемент головоломки. Отсюда – помимо странного самообозначения автора – и многие метафорические, двусмысленные и просто темные его высказывания. Игру слов, намеренно вводимую им, в переводе чаще всего не удалось передать в достаточной мере, но переводчик к этому и не очень стремился, стараясь, напротив, каждый раз донести до современного читателя основную мысль древнего мудреца, а не сбивать читателя с толку. Однако мы старались приводить в примечании и другое возможное понимание подобного темного места.

Несмотря на то что уже во II в. до н. э. "Книга Экклесиаст" читалась и изучалась наряду с другими библейскими книгами, а к концу I в. н. э. вошла в окончательный библейский канон, все же и после этого в иудейской среде раздавались голоса сомнения в боговдохновенности этой книги. Причиной этому был не ее скептицизм по отношению к вере в загробную жизнь и воздаяние, так поражавший позднейших читателей, возросших в христианской традиции, – вера в загробную жизнь в первоначальной иудейской религии не играла роли, – и не сомнения в ее авторстве – их не было, – а ее мнимая противоречивость: впечатление, складывающееся из-за темноты и двусмысленности многих выражений. На этом основании некоторые богословы считали, что "Книга Экклесиаст" выражает мнение только самого Соломона, а не бога. В действительности Кохелет не отрицает бытия бога – притом единого бога, – но это бог грозный, страшный, безразличный к человеческим страданиям и действующий по непонятным человеку, собственным, далеким от людского мира побуждениям. Его надо бояться, на его милость можно надеяться, но нельзя рассчитывать на его награду за какие бы то ни было дела или помыслы: если человеку следует быть мудрым и благочестивым, то не потому, что это повлечет воздаяние бога, а потому лишь, что разумное обращение с силами общества и природы, в том числе и с главной силой – божеством, скорее предохранит от бедствий, чем неразумное; однако удача, благополучие, счастье – это произвольный дар божества, которое может и не ниспослать его, несмотря на мудрость и благочестие человека. Поэтому надо, пока возможно, радоваться жизни и своему повседневному делу, предоставив божеству, как року, решать остальное.

"Книга Экклесиаст" вобрала в себя обширную традицию древневосточного мудрствования: на это указывают почти дословные совпадения с "Эпосом о Гильгамеше" и рядом египетских поучений; вероятно, эта близость – не результат прямого знакомства с вавилонскими и египетскими поучениями, а последствия общей для всего Ближнего Востока традиции. Неразвитость философской и вообще абстрактной терминологии в древневосточной литературе (например, неразличение понятий "хороший", "добрый", "приятный","счастливый" и др.) делает перевод "Экклесиаста" на современные языки делом весьма трудным и не свободным от субъективности.

Как и другие произведения ораторского искусства древнего Востока. "Книга Экклесиаст" написана для ритмизованного произнесения; текст делится на стихи – или из двух-трех стоп с двумя-тремя логическими ударениями, или из четырех стоп с цезурой после второй стопы, либо из пяти или шести стоп (с двумя цезурами или с одной). Короткие стихи обычно стоят в паузе. Они не совпадают с делением на библейские "стихи", обозначенные нумерацией и восходящие к гораздо более поздней рукописной традиции (ср. нумерацию на полях в нашем переводе).

1. I, 2. Переводчик не счел возможным изменить эту знаменитую фразу, вошедшую в пословицу, однако в остальных случаях он переводил слово хэбэл не "суета", а "тщета", "тщетный", так как"суета" и "суетный" в современном русском языке слишком ассоциируется с понятиями "суетиться" и "суетный" в смысле "тщеславный". Так же XII, 8.

2. I, 14. Эта фраза стала крылатой в другом переводе: "И вот – все это суета и томление духа". Надо учесть многозначность слова руах – "ветер", "дух", "побуждение", "душа" и др. Значение характерного для "Книги Экклесиаст" слова рэ'ут неясно: оно может происходить либо от pa'a – "стремиться к чему-либо", "стараться о чем-либо" (может быть, арамеизм: в арамейском этот глагол соответствует древнееврейск. раца – "желать", "хотеть"; "интересоваться чем-либо", "удовлетворяться"), либо от глагола pa'a – "пасти", "погонять". При желании читатель может здесь и далее при употреблении этого оборота подставить и такой перевод. Однако в тексте библейской "Книги Осии" так сказано о Северном Израильском царстве, пытавшемся политически опереться на расположенную севернее его великую державу – Ассирию: оно pa'a руах цафон, – "гонится за северным ветром". Отсюда следует, что при глаголе pa'a и его производных руах означает не "дух", а "ветер", а рэ'ут руах означает: "стремление гнаться за ветром", "погоня за ветром". Из переводчиков нового времени именно так это место переводил Мартин Лютер, а вслед за ним некоторые новейшие немецкие исследователи.

3. II, 7. Дословно: "сыновья дома". Это может означать как родичей, работавших на главу семьи, так и рабов, "рожденных в доме", особо ценившихся рабовладельцами.

4. II, 8. Перевод условный: последние слова этого стиха в дошедшем до нас древнееврейском тексте непонятны.

5. V. В каноническом (масоретском) тексте Библии и в большинстве переводов глава V начинается там, где у нас стих IV, 16. Соответственно, нумерация всех стихов V главы меняется на одну единицу.

6. V, 6. Речь идет о посланце, приходящем от храма за обещанным даром.

7. VII, 7. Фрагмент "Книги Экклесиаст", найденный среди рукописей Мертвого моря, показывает, что в каноническом тексте здесь пропущена строка. Текст ее восполнен переводчиком по смыслу.

8. VII, 12. Дословно: "Под сенью серебра (денег)". Смысл тот, что мудрость защищает человека не хуже богатства.

9. VIII, 3. В подлиннике – двусмысленно; можно понять и иначе: "не страшись от него уйти".

10. IX, 8–9. Почти точная цитата из "Эпоса о Гильгамеше" (IV, VI, 6).

11. X, 16. Дословно: "отрок" (в смысле "раб"), однако большинство переводов нового времени поняли это слово буквально, и в некоторых языках это изречение вошло в пословицу в этом неправильном толковании ("Горе стране, где царь – ребенок"). Ср. X, 17.

12. XI. 1. Новейшие комментаторы – как нам кажется, ошибочно – относили этот отрывок к заморской торговле Палестины и ростовщическим операциям. Более вероятно единодушное мнение комментаторов старинных, понимавших этот отрывок как призыв к благотворительности и ко взаимопомощи людей.

13. XII, 2 – 6. Развернутая метафора старости и смерти. После XII, 8 идет прозаическая приписка древнего редактора книги – может быть, ученика автора – со стихотворной вставкой.

Из кн.: Дьяконов М. М., Дьяконов И. М. Избранные переводы.
М., Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", 1985.