Глава девятнадцатая. Пришествие строфарии. - Истые галюцинации - Т.Маккена

В которой мы с Ив расстаемся, а гриб произносит речь, превращаясь в объект подпольного разведения.

 Вот что занимало меня все эти годы, вплоть до настоящего времени. Но два года - после второго возвращения из Ла Чорреры и до выхода в свет "Невидимого ландшафта" - я не сидел сложа руки.

 Мы с братом пришли к выводу, что истинно новым элементом, кандидатом на роль причинного фактора в Ла Чоррере был гриб. Именно Stropharia cubensis стояла за всеми теми воздействиями, которые нам довелось испытать на себе. По мере того как эта уверенность крепла, мы все яснее понимали: новую экспедицию в мир невообразимого можно затевать только в том случае, если удастся обеспечить достаточный запас грибов. Так вышло, что во время второго путешествия в Ла Чорреру грибов там оказалось куда меньше, чем в первый раз. Их нехватка навела меня на мысль собрать споры с тех немногих экземпляров, которые нам тогда попадались. На протяжении всех лет, пока мы с братом продолжали учебу в университете и писали книгу, споры оставались в замороженном состоянии.

 В то время мы носились с мыслью разводить строфарию, но единственным источником по этой теме оказалась работа Уоссона ,и Хейма, опубликованная на французском языке, да и вся затея показалась нам не слишком многообещающей и технически сложной. Весной 1972 года мы уже выделили мицелий гриба и пытались выращивать его на агаре в чашках Петри. Но у нас ничего не вышло. Позднее, весной 1975 года, нам попалась статья, в которой подробно описывался метод выращивания грибов в консервных банках на ржаном субстрате при очень тщательно контролируемых параметрах. "А не подойдет ли этот метод для строфарии?" - подумали мы и возобновили приостановленное исследование невидимого мира.

 С Ив мы расстались раньше в начале 1975 года. Нашей необременительной связи, зародившейся в пути, не пошло на пользу возвращение в университетскую среду, к трудовым будням. В отличие от меня. Ив быстро нашла работу. Позже она поступила в школу секретарей, а я вернулся в Калифорнию, заканчивать диссертацию по охране природных ресурсов. Как далеко все это было от величественных картин, открывавшихся нам в Ла Чоррере... В материальном, плане мы едва сводили концы с концами, в интеллектуальном ощущали какую-то скованность, и постепенно личные привязанности и интересы развели нас в разные стороны. Когда наконец грянул разрыв, все складывалось противно и тяжело. Может, нам и удалось заглянуть в сердце Тайны, но, когда дело дошло до собственных сердечных дел, оказалось, что мы ничуть не мудрее остальных. Ив исчезла из моей жизни в обществе моего старого друга, которого я знал еще со времен экспериментального колледжа, а я остался один, выбитый из колеи и расстроенный, ощущая себя жертвой двойного предательства.

 Столь печальный конец нашего длительного романа принес мне мучительные головные боли и тяготы холостяцкой жизни. Я заканчивал учебу, которая изрядно затянулась, если учесть, что в этот срок вошли семилетние скитания по свету. То было время одиночества, поисков себя и денежных неурядиц. В те недели, когда мы с Ив жили в постоянной борьбе, пытаясь обрести хоть какое-то подобие равновесия, я погружался в состояние гиперманиакальной деятельности, пытаясь во что бы то ни стало вырастить грибы. А потом, когда мы расстались окончательно, совершенно забросил это дело и целыми неделями просиживал, уставясь в стену, или часами бродил по холмам Беркли и Земляничному каньону.

 Однажды, вернувшись с одной из долгих, наполненных раздумьями прогулок, я вспомнил о забытом эксперименте, в котором опробовал новый метод выращивания грибов на грядках из стерилизованной ржи. Теперь грядки в маленькой заброшенной теплице на заднем дворе наверняка пересохли или наоборот загнили. "Нужно очистить теплицу и опорожнить экспериментальные грядки, - подумал я. - Если я это сделаю, то, может быть, и моя до невозможности сумбурная и несчастливая душевная жизнь тоже начнет очищаться". Я не заглядывал в теплицу уже больше двух недель. Дверь разбухла и с трудом поддалась, издав душераздирающий скрип.

 И что же? Передо мной красовались десятки, сотни огромных, образцовых экземпляров строфарии Мои мысли бесцельно блуждали в потемках души, а они тем временем росли и хорошели, пока не достигли совершенства. Я просто купался в алхимическом золоте! Из гиперпространства мне на помощь снова явились легионы эльфов. Спасен! Я опустился на колени и стал осматривать один великолепный экземпляр за другим, а слезы радости так и струились у меня по щекам. Теперь я понял: договор все еще не расторгнут, самое главное приключение впереди.

 Я продолжал работать в тесном контакте с Деннисом - он к тому времени вернулся в Боулдер, - и через несколько недель мы убедились, что при использовании новой методики прекрасная строфария не только растет и созревает, ее к тому же еще и выращивать гораздо легче, чем те съедобные виды Agaricas (пластинчатые грибы), которые продают в овощных лавках. Все это мы обсуждали в бесконечных телефонных разговорах.

 Начиная с весны 1975 года мой запас строфарии никогда не иссякал. В мой мир, унылый и тоскливый, внезапно вошел усовершенствованный метод выращивания того самого организма, который четыре года назад открыл перед нами измерение контакта. Из спор, собранных в Ла Чоррере, теперь, вырабатывая псилоцибин, бешено росли грибы - прямо у меня дома! Весной я несколько раз экспериментировал с малыми дозами. Ощущение покоя и легкости, которые я связывал с безмятежными днями в Ла Чоррере, несомненно вернулись, как и голос учителя,, и возобновление контакта с некой космической организацией, преследующей разнообразные цели.

 Всю весну и лето 1975 года я принимал грибы в дозах по пять граммов сухого вещества или по пятьдесят свежего; периодичность приема я установил, исходя из соображений благоразумия, что составляло один раз в две недели. Каждое из этих событий становилось для меня уроком - упоительными, обжигающим прыжком в океан мыслеобразов. Собственный разум расстилался передо мной топологическим множеством, он приглашал побродить, разглядывая мысленные сплетения прошлого и будущего, которое представляет собой каждый человек. В этих видениях мне благоволили инопланетные существа и транслингвистические эльфы. Я живо ощущал древний возраст гриба, его глубокое понимание игры исторических сил во множестве цивилизаций на протяжении тысячелетий. В зримых образах преобладали картины прошлого и будущего.

 Однажды я очутился на холме, в толпе народа. Оттуда открывался вид на волнистую равнину. Мы находились внутри космической колонии - то было сооружение цилиндрической формы диаметром в несколько миль, где огромные застекленные пространства перемежались с сельскохозяйственными угодьями и городами, разбросанными по дну долин. Откуда-то мне было известно, что в том будущем, куда я заглянул, в таких цилиндрических мирах живут сотни миллионов людей. Планеты-муравейники, населяющие галактику в воображении наших писателей-фантастов, оказались воссозданы в шаре диаметром всего лишь двенадцать световых часов, в центре которого находилось Солнце. Тысячи независимых сообществ, заключенных в этом шаре, следовали своей судьбе и своей эволюции, тысячи независимых цилиндрических миров роились вокруг огромной энергетической печи - Солнца. Какой же могущественной, бесконечно созидательной силой стало человечество, вырвавшись за пределы своей планеты! Через огромные окна я видел, как создаются новейшие сверкающие обсидианом аппараты, - аппараты, сотворенные, чтобы бросить вызов ошеломляющим расстояниям, что лежат между нами и солнцами Кентавра. Передо мной развертывались сцены подготовки звездолета к старту. В ушах у меня звучали Коплендовы "Фанфары для простого парня". Бывали случаи, когда я видел иные варианты будущего, в которых мудрость гриба не была сплавлена с безудержным экспансионизмом человеческого рода. Я видел планету, населенную сообществом симбионтов - организмов, в которых сосуществовали рабы-труженики и орудия труда. Видел жизнь североамериканского общества на протяжении нескольких сотен лет переворотов и политических перемен - картину, напоминающую огромный театр военных действий. Сращение фашизма и демократии, как ярмо повисло на шее Северной Америки. Снова и снова кошмарный фашистский режим полицейского государства грязным пенящимся валом набегал на чаяния народных масс, и снова и снова народная смекалка противостояла глупости угнетателей. Люди поднимались на кровную, неистовую борьбу, стремясь отвоевать место для будущих поколений, чтобы те смогли предпринять попытки демократических преобразований общества.

 Гриб постоянно возвращался к одной теме: он утверждал, что ему ведомы пути эволюции и потому он благожелательно настроен к симбиотическому союзу с теми, кого он называл "человеческими созданиями". Он стремился передать мне свое понимание того, как устроен мир, понимание, которое развивалось на протяжении миллионов лет сознательной жизни у него, разумного организма, распространяющего свой вид в галактике. По его утверждению, гриб - более древний биологический вид, и в качестве такового он предлагает свой зрелый опыт энергичной, но наивной младенческой расе, которая впервые стоит на пороге космических полетов. Наблюдая, как наше воображение стремится ввысь, пытаясь представить, что где-то в усеянной звездами галактике существует некое Иное, это Иное открывается нам в псилоцибиновых видениях как аспект нас самих. Феномен строфарии дарует нам встречу с разумной и внешне чужеродной формой жизни, правда, не такой, как мы ее себе обычно рисуем. И тем не менее это разумная форма жизни, хоть и чужеродная. Наша поп-культура предчувствовала даже столь неожиданный поворот событий, хоть зачастую и в свойственном ей комическом духе. В низкопробном кинобоевике "Нашествие людей-грибов" - очередной коммерческой дешевке, состряпанной той же командой, которая осчастливила нас "Годзиллой", присутствует следующая финальная сцена: группа японских ученых, ведущая исследования где-то в Азии, в непроходимых джунглях, неузнаваемо преображается, превращаясь в компанию поющих грибов.

 Только застарелое невежество может привести к выводу, что разумные инопланетные существа хотя бы отдаленно похожи на нас. Эволюция - это нескончаемый поток форм и вариантов приспособляемости к конкретным условиям среды; в еще большей степени это относится к культуре. Гораздо более вероятно, что чуждый разум предстанет перед нами в едва узнаваемом облике, а не ошарашит нас внешним сходством с человеком и близким знакомством с нашей грубой технической цивилизацией. Можно предположить, что виды, доросшие до межпланетных полетов, обладают глубокими познаниями в генетике и функции ДНК, а потому вовсе необязательно, что они явятся нам в том облике, который им придала эволюция, свойственная жизни на их родной планете. Вполне возможно, они могут принимать любой облик, который пожелают. Гриб, привыкший перерабатывать неживую органическую материю, раскинувший под землей тонкую, как паутина, сеть мицелия, кажется организмом, созданным для того, чтобы соблюдать буддийскую заповедь ненанесения вреда и невмешательства в окружающую среду.

 В конце лета 1975 года мы с Деннисом решили, что мир, который мы исследуем, стоит того, чтобы познакомить с ним более широкую публику. Мы надеялись организовать общину, которая разделяла бы наши идеи. С этой целью мы написали и опубликовали методику, которую разработали, культивируя строфарию. В начале этой книжки я изложил то, что было известно лично нам о мире гриба: Гриб разговаривает с нами, и наше мнение основано на том, что он так красноречиво поведал нам о себе в прохладных сумерках сознания: "Я стар, гораздо старше, чем мыслительная способность вашего вида, который сам в пятьдесят раз старше собственной истории. Хотя я и живу на земле уже много веков, родом я со звезд. И родина моя - не какая-то одна планета, ибо во множестве миров, рассеянных по сверкающему диску галактики, есть условия, позволяющие моим спорам сохранять жизнь. Тот гриб, который вы видите ~ это лишь часть моего тела, назначение которого - наслаждаться радостями секса и греться на солнышке. Настоящее же тело - это тончайшая сеть пронизывающих почву волокон. Ее переплетения могут покрывать целые акры земли, образуя больше соединений, чем их существует в человеческом мозге. Сеть моего мицелия почти бессмертна, стереть ее с лица земли может только внезапное отравление всей планеты или взрыв ее солнца. Есть способы - объяснить их я не могу из-за некоторых несообразностей в вашей модели реальности, - которые обеспечивают мне сверхсветовую связь через пространство и время. Тело мицелия хрупко, как паутина, но коллективные гиперразум и память - это гигантский исторический архив хода эволюции разумных видов на многих планетах нашего спирального звездного роя.

 Поймите: Космос - это безбрежный океан для тех существ, которые способны размножаться спорами; ведь споры покрыты самым твердым из известных органических веществ. Множество спорообразующих организмов миллионы лет носятся по просторам пространства и времени, тая в себе искру жизни, пока не встретят подходящую для себя среду. Некоторые из них разумны, но лишь я и мои ближайшие сородичи, недавно достигшие этой ступени эволюции, наделены способностью гиперкоммуникации и памятью, которые отводят нам ведущее место в сообществе галактического разума. Как действует режим гиперкоммуникации, - это тайна, которую людям будет не так легко разгадать. Но средство очевидно: именно псилоцибин и псилоцин, присутствующие в биосинтетических проводящих путях моего организма, открывают для меня и моих симбионтов окна, позволяющие заглянуть в иные миры. Вы как индивиды и человечество как вид стоите на подступах к созданию симбиотической связи с моим генетическим материалом, который в итоге выведет род человеческий и планету Земля на галактический фарватер высших цивилизаций.

 Поскольку вам нелегко распознать другие разновидности разумных существ, ваши самые передовые политические и социальные теории не пошли дальше понятия коллективизма, но за рамками сплочения членов вида в единый социальный организм кроются куда более значимые, хоть и более нетрадиционные возможности эволюции. И одна из них - симбиоз. Симбиоз есть отношение взаимной зависимости и конкретных благ для обоих участвующих в нем видов. За долгие годы своего развития я уже много раз и во многих местах вступал в симбиотическую связь с цивилизованными видами высших животных. И связь эта была полезна для обеих сторон: в моей памяти хранятся сведения о кораблях с фотонными двигателями и технологии их постройки. Я бы. мог предоставить эти сведения взамен на бесплатный проезд до новых планет, что вращаются вокруг солнц, менее захолустных и расположенных поближе к центру галактики. Дабы обеспечить себе вечное плавание по бескрайней реке космического времени, я снова и снова предлагаю этот договор высшим существам - таким образом, за долгие тысячелетия мне удалось распространиться по всей галактике. У сети мицелия нет органов, чтобы перевернуть мир, нет рук, но высшие животные, обладающие такими способностями, могут стать моими партнерами, я поделюсь с ними своими знаниями о звездах. И если они распорядятся ими во благо, то смогут вместе со своим скромным наставником-грибом вернуться в миллионы, миров: ведь они по праву принадлежат всем обитателям звездного роя".

 Нечто, утверждающее, что оно столь же хрупко и прозрачно, как паутина, - ибо именно таков мицелий гриба, - сумело не только установить со мной контакт, но и передать мне видения, наделенные таким величием, такой безграничной надеждой, о каких я не мог и мечтать. Все это тревожило и захватывало, вот только было ли это правдой?

 Моя собственная реакция на заявления гриба о внеземном происхождении триптаминовых галлюциногенов и видениях, которые они вызывают, была неоднозначной. Возможно, некоторые из этих веществ действительно представляют собой "посеянные гены", которые много эпох назад внесли в космическую среду автоматические межпланетные зонды, запущенные к нам какой-то иной галактической цивилизацией. Эти гены могли быть занесены с геном гриба или какого-то другого растения, только и ждавшего пришествия иного разума, который бы их обнаружил, чтобы начать распространять свое послание, открывающееся вместе с причудливым измерением, знакомым всем шаманам. Суть такого послания могла стать ясна только после того, как те, кому оно предназначено, достигнут достаточного уровня технического развития, чтобы суметь его оценить. Небывалый рост аналитических методов, произошедший в прошлом веке, может означать, что теперь мы приближаемся к этому уровню. Я полагаю, что итоговым содержанием послания будут инструкции - их назовут "открытием" - о том, как построить передатчик материи или какое-то другое устройство, которое позволит нам установить прямой контакт с цивилизацией, столько эпох назад отправившей на Землю несущие послание галлюциногены. Из видений следует, что такая цивилизация владеет способом передавать информацию - если не саму материю - со скоростью, превышающей скорость света, однако в пункте получения необходимо иметь приемник, иначе инопланетная составляющая гриба окажется так же ограничена рамками общей относительности, как и мы сами.

 Кто-то или что-то засеяло межгалактическое пространство биомеханическими зондами-автоматами. По нашим меркам эти зонды - сложнейшие творения технической мысли; они могут приспосабливать несущие послание галлюциногены к конкретным условиям среды, в которую может попасть зонд, и выпускать вирусоподобные псевдоорганизмы, способные вносить искусственные гены в нуклеоплазму видов-мишеней и имплантировать их там. Это куда более долговечная разновидность послания, нежели незыблемый монолит на Луне или орбитальный монитор. Искусственные гены могут переноситься потоком эволюции буквально на сотни миллионов лет, причем их послание при этом существенно не пострадает. Послание, которое зонды доставляют, а галлюциногены передают, меняется в зависимости от потребностей разумных существ той планеты, с которой устанавливается контакт. Постепенно акцент .информации, которую может предоставить зонд, смещается. Предсказание удачной охоты, незатейливые исходы гаданий - к примеру, как найти потерянное, - и советы по врачеванию мало-помалу уступают место откровениям о внеземном источнике этих сведений и скрытой за ними цели, которая состоит в создании звездной антенны и последующем вступлении в Логос галактической цивилизации.

 Что ни говори, идеи довольно фантастические! Но, как ни странно, многие из самых современных расчетов и теорий, посвященных плотности распространения жизни и разума в галактике, ставят перед экзобиологами вопрос: почему с нами до сих пор никто не вступил в контакт? В "Научных перспективах внеземной связи" Сирилла Поннамперумы и А.-Г.-У. Камерона дан прекрасный обзор современных взглядов на этот вопрос. Статья Р.-Н. Брейсуэлла, напечатанная в этой же книге, стала основой для моей теории о межпланетных зондах.

 Подводя итог, можно сказать: современная наука приходит к выводу, что пик возникновения разумной жизни в галактике был достигнут от десяти до ста миллионов лет назад и что населяющие галактику народы в большинстве своем очень стары и мудры. Трудно сказать, чтобы такие существа появились под пение фанфар над каждым городом Земли. Войти в историю подобным образом - все равно что ввалиться в чужой дом без всякого предупреждения, и такого поступка едва ли можно ожидать от представителей древней, умудренной опытом галактической цивилизации. А может быть, они всегда были здесь или, скорее, здесь всегда было их присутствие, скрытое в галлюциногенах, и когда мы сами поймем это, то тем самым подадим им сигнал: мы готовы к контакту.

 Но послать этот сигнал мы сможем лишь в том случае, если, последовав содержащимся в посеянных генах инструкциям, построим необходимую аппаратуру, социальную систему или звездолет. И когда мы это сделаем, где-то в галактике вспыхнет послание: еще одна из многих миллионов засеянных планет подошла к порогу галактического сообщества. По современным оценкам даже в изобилующей разумом галактике разумные виды минуют этот' порог лишь раз в сто тысяч лет. И это счастливый миг для всех членов сообщества. Если вышеизложенные соображения хоть в какой-то мере соответствуют истине, то сам факт, что они увидели свет, означает заключительный миг стадии, предшествующей контакту, и еще он означает настоятельную потребность исследовать псилоцибиновые видения и понять ту роль, которую они играют в психологии человеческого рода.

 Недавно был пролит новый свет на феномен звучащих в мозгу голосов и роли, которую они могут играть в эволюции сознания. В 1977 году Джулиан Джейнс из Принстонского университета опубликовал на редкость дерзкую книгу "Происхождение сознания в процессе краха двухпалатного ума". Джейнсу понадобилось сто сорок пять страниц, чтобы изложить свои идеи о той роли, которую галлюцинации, в частности, слуховые, сыграли в процессе структурирования разума. Джейнс считает, что до времени создания "Илиады", то есть приблизительно до 1400 года до н.э., не существовало ничего похожего на современное эгоцентрическое, индивидуализированное сознание. Он утверждает, что люди вели себя, как автоматы или общественные насекомые, бессознательно работающие на благо своего улья. И такая система нарушалась лишь в моменты сильных потрясений и личной опасности. В такие мгновения безличный разум, находящийся за пределами повседневного опыта, начинал проявляться как голос. Согласно теории Джейнса, такие голоса на протяжении тысячелетий служили для человеческого общества путеводными огнями, кому бы их ни приписывали: живому, но отсутствующему царю, покойному царю, вездесущему Богу или личному божеству. Миграции и крушение культурной обособленности ранней человеческой цивилизации положили конец связи индивида с двухпалатным умом - этим термином Джейнс обозначает кибернетическое богоподобное присутствие, ощущаемое за звучащими в галлюцинациях голосами. В современную эпоху социальные предрассудки, направленные против общения с двухпалатным умом, превратили феномен "голосов" в мистическое откровение или в серьезное психическое отклонение - в любом случае, явление весьма редкое.

 Заинтересованному читателю я посоветую отнестись к труду Джейнса очень осторожно, поскольку в книге, посвященной роли галлюциногенов в человеческой истории, он так и не сумел дать мало-мальски серьезное описание использования галлюциногенных растений. Это существенный недостаток, в особенности если предположить, что вызываемый псилоцибином эффект не является, как полагаю я, контактом с разумным существом, совершенно отличным от нас. Теория Джейнса подразумевает возможность, что псилоцибин восстанавливает связь человека с трансперсональным Иным, которая на каком-то уровне воспроизводит состояние ума, характерное для ранних человеческих популяций. Было бы логично предположить, что звучащий в мозгу голос, который древние принимали за глас Божий, современный неискушенный человек может принять за телепатический контакт с инопланетянами. Какие бы факты ни открылись нам в конце концов, псилоцибин предлагает средство, позволяющее непосредственно воспринимать этот голос, способный дать на все ответы, этот Логос Иного.