Одиннадцатое путешествие - Работа с образами и символами в психологическом консультированиии - Стюарт В.

Исследование депрессии

Лимб депрессии

Как и при рассмотрении тревоги, депрессия будет рассматриваться в основном как  сопутствующее обстоятельство болезни или повреждения, а не как психологическое нарушение по праву. Но чтобы сделать это, необходимо прежде всего исследовать принципы депрессии. Некоторые понятия, которые будут введены впоследствии, вполне традиционны; другие нелегко укладываются в одну из “школ” психопатологии. Я умышленно использую широкий подход к этому причиняющему страдание состоянию, потому что за него нужно браться по возможности на широком фронте. Наше знание о депрессии обширно; но понимание этого состояния никогда не будет полностью удовлетворительным. В данном разделе я пытаюсь проникнуть возможно дальше в глубины бездонной ямы депрессии.

В исследовании тревоги я предложил аналогию с топчаком. Там человека постоянно побуждают к изнуряющей деятельности. Во многих отношениях депрессия противоположна этому состоянию люди пойманы в ловушку, которая отрезает их от привычной среды, таким образом мешая им соответственно реагировать на нее и взаимодействовать в ней с людьми.

Именно это чувство оторванности — неспособности вступать в эмоциональный контакт — привело меня к аналогии: лимб депрессии. Лимб (по-латыни limbus) означает “граница” или “край”. В католической теологии лимб — это жилище мертвых, чьи души отлучены от Небес без какой-либо их вины; те, кто умер до рождения Христа и кто умер без Спасения. Название возникло из древнего верования, что это место расположено на краю ада.

Теологи различают два вида лимба: лимб отцов,  где души просто находятся в заточении до того, как Христом будет совершено их искупление; и лимб детей, где души некрещеных детей и другие, свободные от личного греха, наслаждаются естественным блаженством, но им отказано в сверхъестественном блаженстве Небес. Это также место некрещеных детей и людей, чье умственное состояние не позволяет им отличать хорошее от дурного. Некоторые теологи убеждены, что дети в лимбе до некоторой степени подвержены печали, потому что они чувствуют лишение.

Люди, которые угнетены, жалуются на потерю радости жизни, печаль, вину и никчемность. Они испытывают параноидальные чувства, потерю энергии и интереса, нарушение сна нарушение аппетита и веса, нарушенное чувство времени. У них наблюдаются  суицидальные тенденции, тревога и навязчивые идеи, нарушение сексуальной функции, замедление телесных функций и возбуждение. Далее будут рассмотрены только некоторые из этих симптомов.

Печаль

Печаль — это несчастье, сниженное по степени. Многие люди знают, что такое несчастье. Многим знакомо чувство печали. Не все понимают глубокую, длительную, лишающую способностей печаль человека, подавленного до состояния, когда он чувствует себя “выжатым лимоном”, и слезы — целебные при обычной грусти — высыхают на глазах прежде, чем их  удается пролить.

Предполагается, что печаль депрессии берет начало в потере ценимого человека, владения или статуса; в способе, которым мы придаем значение нашим понятиям, чувствам, идеалам и обстоятельствам, в ощущении недостатка или утраты положительных эмоций, таких, как любовь, самоуважение и чувство удовлетворения; в чувствах лишения, пессимизма и самокритики.

Хотя печаль — это нормальный и здоровый ответ на любую неудачу и он является обычной, грусть, которая не уменьшается с течением времени, носит патологический характер. Люди, которые испытывают нормальную печаль, обычно способны говорить о ней, знать, почему они печальны, и все же испытывают надежду, что печаль рассеется. Депрессия наступает, когда обычные обмены отсутствуют или значительно ослаблены. Слова, которые выразили бы, как чувствует себя подавленный человек, блокированы высушенными слезами. О печали также говорят как о “психической боли” — боли не физической, а умственной. Если печаль — это психическая боль, способна ли психика вытерпеть в одиночку так много боли? Возможно ли, что превышение психической боли трансформируется в другие чувства — тревогу, гнев, ярость и психосоматические проявления?

Печаль, особенно если она следует за определенным событием, таким, как смерть, представляет собой некий вид компенсации, хотя обновление может занять долгое время. В людях, которые переходят от нормальной печали к депрессии, по-видимому, не происходит возмещающей работы горя; они не могут проделывать “работу печали”. Возможно, такие люди психологически плохо экипированы (потому что жизненный опыт не подготовил их), чтобы разрешить свое горе или печаль.

Печаль — характерная черта подавленного состояния, и подавленные люди, к какой бы культуре они ни принадлежали, вполне согласованны по манере, в которой они используют образный язык, чтобы описать свои чувства: их сердце может быть “тяжелым”, “темным”, “стянутым”, “погруженным”. Клиент может чувствовать себя так, как будто у него “камень на сердце”, “темная туча нависает над головой”. Печаль возглавляет список многих исследований депрессии.

Потеря радости

Сразу за печалью следуют “потеря радости”, “неспособность наслаждаться”, “отсутствие удовольствия”. Именно эти чувства так близко соотносятся с печалью, что их полезно рассматривать вместе. У подавленных людей нарастает неспособность наслаждаться. Это отражается на их отношениях с родственниками; увлечения становятся скучными; понимание искусства и музыки, которыми они прежде наслаждались, теряет свою привлекательность; мир природы и звуков тускл и пресен. Тот факт, что жизнь тускла и мрачна, причиняет им беспокойство. Они знают, что радость ушла, но не могут понять, откуда и как вернуть ее обратно. Не все подавленные люди способны выразить такое ощущение спонтанно, но когда им помогают это сделать, становится очевидным, что они переживают эту потерю.

То, что человек не находит удовольствия в вещах или людях, приводит к его или ее эмоциональному отчуждению от деятельности и людей, которые обычно стимулировали бы ее. Именно данное чувство безрадостности порождает проблемы, что неудивительно. Когда какое-либо настроение отделяет мужа от жены, родителей от детей, коллегу от сослуживцев, соседа от соседа, и когда эти отношения поражаются все разом, наш эмоциональный мир настолько сужается, что мы сами превращаемся в ничто. Именно так люди выражают глубину чувства изоляции, которое приносит депрессия. Подавленные люди оказываются одинокими, отделенными от всех человеческих  контактов в мире, который принимает враждебное обличье. Каждый человек может описать свой опыт с помощью образа, и все эти образы имеют один общий признак — подавленный человек видит себя заключенным в изоляции, из которой нет выхода.

Одна из характерных черт депрессии состоит в том, что она заразительна. Консультанты вполне могут обнаружить, что, “подбирая” печаль и реагируя на нее, они сами становятся печальными и теряют свою собственную радость. Воздействие, которое подавленные люди оказывают на других, — важный фактор их растущей изоляции. С одной стороны, подавленные люди все же отчаянно нуждаются в человеческом контакте, с другой, очень мало тех, кому они могут предложить установить или поддерживать дружеские отношения. Возможно, что при депрессии повреждается способность человека любить и быть любимым. Мера этого состояния, усиливающая чувство изоляции, — снижение либидо. Снижение может ранжироваться от “малого желания” до “полной неспособности” и “импотенции”. У пар, которые прежде в полной мере наслаждались удовлетворяющим сексом, потеря желания или неспособность к сексу может подвергнуть отношения серьезной деформации.

Еще одна сторона  отношений привязанности — это общение. Однако глубокое чувство изоляции обычно затрудняет общение. Общение становится бременем. Одна из трудностей, о которых говорят подавленные люди, состоит в том, что разговоры других людей действуют на нервы, их нормальный смех кажется абсолютно неуместным, их попытки “помочь делу” становятся источником раздражения. Волны общения искажаются подавленными чувствами. Общение — в любом смысле — фактически прекращается. Это может сделать консультирование трудным, особенно там, где процесс сильно зависит от “разговора”.

Вина и никчемность

В случае тяжелой депрессии человека поглощают чувства вины и никчемности: “Я ничего не стою”, “мир бессмыслен”, “будущее безнадежно”. Другие принимают относительно  обнадеживающий взгляд на будущее и верят, что у них все будет хорошо. На это, очевидно, до некоторой степени влияет основа их личности и та поддержка, которую они получают. Люди, которые всегда были негативно и пессимистично настроены, могут быть более склонны к принятию пессимистического взгляда на свою депрессию. Тот, у кого есть поддержка любящей и заботливой семьи, имеет более положительный взгляд, чем тот, кто живет один. Люди, которые “думают”, что они оправятся, чувствуют себя лучше, чем те, кто “чувствует”, что могли бы оправиться. Может быть, на этом стоит сфокусироваться в консультировании, скорее используя когнитивный подход сильного утверждения, чем постоянно исследуя чувства.

В самых тяжелых случаях депрессии эти чувства вины и никчемности принимают раздутые иллюзорные размеры. В таких случаях веру нельзя опрокинуть, доказывая противоположное, несмотря на то, что эта вера может не согласовываться с социальным или образовательным фоном личности. Второстепенные проступки и упущения могут быть раздуты до громадных нарушений моральных норм. Иллюзорные ответы нередко включают в себя стойкое убеждение, что человек является худшим из возможных грешников: он совершил “грех, которому нет прощения”, виноват в состоянии, в котором находится мир и так далее. Кажется, что при подавленности наши обычные чувства сомнения становятся настолько преувеличенными, что “захватывают власть” и вытесняют разумные мысли и чувства.

Самооценка

Самооценка — это степень, до которой человек чувствует себя ценным, достойным или компетентным. Очень низкая самооценка равна ощущению никчемности. Болезнь или инвалидность изменяет самооценку человека, но человека, обладающего низкой самооценкой, она может погрузить в состояние депрессии.

Сниженная самооценка по-видимому, будет сопровождаться чувствами несчастья, гнева, ощущениями угрозы, утомления, ухода, напряжения, расстройства, чувством принуждения, конфликта и торможения. Высокая самооценка равна ощущениям интеграции, свободы, положительным эмоциям и доступности энергии. Первый список напрямую уравнивается со списком симптомов депрессии, и помочь нельзя ничем, остается только размышлять над местом самооценки в начале и ходе депрессии.

Существует тесная связь между родительским теплом, принятием, уважением и ясно определенным набором ограничений и положительной самооценкой у детей. Дети, от которых ожидают, что они будут соответствовать сомнительным ограничивающим нормам, склонны оставаться зависимыми или склонными к уходу. Ребенок, выращенный вообще без ограничений, всегда будет стремиться убежать от дикости широкого мира, в котором он заблудится, так как еще не готов к этому опыту.

Можно сказать, что люди с высокой самооценкой сохраняют в себе любящих родителей, а люди с низкой самооценкой — нелюбящих. Если это так, такие люди, вероятно, станут личностями, уязвимыми в жизни, склонными попадать в зыбучий песок депрессии. Также верно, что оценка других людей так же необходима, как и оценка самого себя. Люди, у которых недостаточная самооценка или оценка других, уже запрограммированы чувствовать беспомощность или безнадежность перед лицом потери. Самооценка влияет на способ, которым человек обходится с потерей; низкая самооценка ведет к всеобщей безнадежности.

Тревога и депрессия

Симптомы тревоги и симптомы депрессии обычно сопутствуют друг другу. Отличительные признаки тревожных, подавленных людей таковы: они склонны быть напряженными, нервозными, раздражительными и боязливыми, беспокоящимися о тривиальных вопросах и мучающимися над решениями. По-видимому, большинство тревожных людей, которые становятся пациентами, также подавлены. Повторим, тревога — это эмоциональная реакция на ожидание опасности или вреда. Когда событие произошло — например, смерть любимого человека или потеря работы — а вред уже причинен, в результате возникает печаль. Но у многих людей тревога захватывается чувством печали, таким образом мешая выполнению “работы горя”.

Наконец, тревога связана с напряженностью, а эта напряженность может отразиться в чувстве внутреннего беспокойства, особенно в неспособности расслабиться. Если тревогу и депрессия — сестры-близнецы, а беспокойство и напряженность содействуют неспособности расслабиться, тогда казалось бы логичным, что единственным для клиентов способом контролирования собственного самочувствия является способность к релаксации и умение упражняться в ней регулярно.

Вновь посещенный лимб

Картина подавленного человека, которую я нарисовал, может выглядеть мрачной и, возможно, подавляющей. Именно такое действие оказывает депрессия. Очень часто мы узнаем своей интуицией и чувствами то, что не всегда способны описать словами, потому что именно подобной радару интуицией мы пытаемся пронзить мрачность лимба, окружающего подавленного человека. Один из моментов, касающихся лимба, состоит в том, что это тюрьма: тюрьма, из которой единственный выход находится в вечности. Ничего не может сделать приговоренная  душа. Ни молитвы, ни жертвоприношения — ее самой, или других, кто еще находится в этом мире — не могут привести ее к выходу. Душа бессильна бежать из тьмы. В лимбе нет света. Мильтон в “Потерянном рае” противопоставляет ад (а с ним и лимб) Небесам. Первый — темный и наказывающий. Небеса совершенны.

Ранее было представлено “Колесо эмоционального осознания”. Четверти колеса олицетворяли четыре времени года. Эмоциональное содержание постепенно становится более негативным, когда человек движется от “пессимизма” к “оптимизму”. Многие чувства, описанные на предыдущих страницах, должны быть найдены в нижней части колеса. В моей теории я предполагаю, что это так, потому что человек удален дальше от света, а значит становится подверженным действию холода. Я бы предположил, что их вытаскивает (или выталкивает) в это состояние негативизм одной или нескольких субличностей.

Депрессия становится призраком, который приходит незваным, и чье присутствие портит любой праздник. Депрессия заключает человека в невидимые, но непроницаемые стены. Картины мира, нарисованные людьми, это изображения темных тюремных камер, того, кто находится в глубокой, темной норе, того, кто завернут в непроницаемую ткань и находится в обширной пустыне; огорожен толстым звуконепроницаемым стеклом. Образы меняются, но концепция, лежащая в их основе, одна и та же: человек в одиночном заключении. По мере того как проходят дни, пытка становится хуже, и человек делается совершенно поглощенным порочностью негативного мышления.

Никто из нас не является целиком свободным от негативных мыслей о самих себе и о других, но если наше мышление и реакции будут по большей части негативными, мы станем тратить все больше и больше времени (и эмоциональной энергии) в темных залах лимба, олицетворенных нижней половиной эмоционального колеса. Это тюрьма депрессии.

Теоретики когнитивности рассматривают депрессию и другие расстройства настроения как порождение нерационального мышления. Человек интерпретирует события, свою собственную самоценность и ожидаемый результат событий в негативной манере. Если эта точка зрения правильна (а было бы мудро сохранять здоровый скептицизм по поводу того, что любая теория имеет “ответ”), она предполагает: человек приобретает нечто из такой философии.

Модель депрессии как “усвоенной беспомощности” поддерживает то обстоятельство,  что сталкиваясь с ситуацией, результатом не возможно управлять, мы узнаем, что реагировать тщетно. Кто-то может вывести из этого следующее заключение: мы становимся жертвой обстоятельств и не можем нести ответственность за то, что происходит. Следовательно, мы научаемся эксплуатировать свою слабость и недуги, чтобы вынудить других дать нам то, что хотим. Но это двигает нас еще глубже в темноту и дальше изолирует от других. Каждая манипуляция, имеющая результатом увеличенную изоляцию, усиливает негативный взгляд на самих себя, который мы сохраняем.

Случай Дженни

Дженни была направлена ко мне ее врачом общей практики по поводу депрессии, последовавшей за вторым выкидышем. Дженни была замужем за Беном два года (второй брак Бена). Дженни исполнилось 21 год, Бену 25. Первый выкидыш случился на 12 неделе за год до второго, который произошел на 16 неделе. Врач сказал: “Дженни лечится с момента выкидыша, который произошел восемь недель назад. Лечение, кажется, не помогает. Думаю, ей может помочь более умелое консультирование, чем в клинике. Я был бы благодарен за ваше мнение и обратную связь”.

Выкидыш — это травмирующее, подавляющее и вызывающее отчаяние событие. Около 30 процентов всех беременностей заканчиваются выкидышем. Хотя большинство выкидышей случается до 12 недель, чем дольше длится беременность, тем разрушительней выкидыш. Опустошение часто действует подавляюще, потому что это потеря жизни внутри: как если бы часть самого человека умерла вместе с нерожденным ребенком. Если выкидыш сопровождается бесплодием, потеря становится горчайшей пилюлей. Профессиональные врачи и медсестры не всегда могут помочь в этих случаях. Для многих из них выкидыш — это рутинное явление, и они не всегда понимают его полного воздействия на заинтересованную пару.

Выкидыш — потеря жизни, надежд и планов; это означает, что горе будет естественным ответом. Горе — это цена, которую мы платим за то, что любим. Когда беременность подтверждена, узы любви уже значительно сформированы и разрывание на куски прежних связей порождает боль смерти перед тем, как дать жизнь. Ситуация не облегчается отсутствием понимания со стороны многих людей, которые ожидают, что женщина “возьмет себя в руки”: как будто то, что случилось, не более чем отсрочка. Повторяющиеся выкидыши увеличивают бремя сомнений и вины, которую многие женщины чувствуют после выкидыша. Каждый выкидыш может воскрешать горе и вину предыдущих неразрешенных потерь.

Когда я познакомился с Дженни, то был сразу же поражен ее тотальной печалью, и много раз мне казалось, что она вытаскивает слова из глубины какой-то бездонной ямы. Я сказал ей об этом, и она призналась, что так оно и есть. Вот диалог:

Дженни: Это не яма, это подземная тюрьма, какую я видела где-то в замке.

Вильям: А где находитесь вы?

Дженни: Сижу на полу в углу сжавшись, подтянув вверх колени, а голова — на коленях. Я делала это, когда была ребенком, когда … (Она остановилась.)

Вильям: Оглядитесь вокруг: где окно, а где дверь?

Дженни: Нет ни окна, ни двери.

Вильям: Тогда все, что есть, это вы, абсолютно одна единственная в этой каменной темнице, без света и какого-либо способа выйти?

Дженни: Это правда, и потолок очень высоко.

Вильям: Дженни, а вы чувствуете себя запертой там?

Дженни: Да, замерзшей, напуганной и такой одинокой.

Вильям: А чего бы вы больше всего хотели?

Дженни: Выбраться отсюда. Снова вернуться во внешний мир.

Вильям: Но нет ни окна, ни двери. Как же вы могли бы выбраться?

Дженни: Я не знаю. Может быть, я никогда не выберусь. Кого это вообще волнует?

Вильям: Дженни, ваша история напоминает мне о Графе Монте-Кристо. Вы знаете эту историю? (Она качает головой.) Французский дворянин по ложному обвинению был заключен в тюрьму на острове на много лет. Он был обречен на одиночное заключение в темной камере. В конце концов другой заключенный вступил с ним в контакт, постучав по стене. Дворянин устраивает свой побег, находит остров с сокровищем на нем и проводит остаток своей жизни, мстя своим врагам.

Дженни: Да, это я.

(Хотя Дженни и почувствовала, что картина ей подходит, энтузиазма было мало.)

Вильям: Дженни, как вы попали сюда?

Дженни: Я сделала это. Я построила стены, чтобы сохранить себя в безопасности, но не смогла остановиться, потом это все закрылось сверху, и меня поймали.

Вильям: Вы что, почувствовали, что должны защитить себя от кого-то  или чего-то, а теперь выход опять стал бы для вас опасным?

Дженни: Да. Это слишком опасно.

(Я услышал, как говорит очень испуганная маленькая девочка. Опыт научил меня, что, когда человек воображает самого себя в ловушке, клетке или, как теперь, в темнице, будет лучше сконцентрироваться на совершении освобождения, выхода. Исследование всех других пунктов можно оставить на потом.)

Вильям: Дженни, кажется, что вы, как граф, находитесь в этой темнице долгое время?

Дженни: Годы.

Вильям: Дженни, когда вы были маленькой девочкой, вы любили волшебные сказки?

Дженни: Любила и проводила часы за книгами; они были безопасными.

(Я услышал слово “безопасными”, подумал, есть ли возможная связь со сказанным раньше “Я делала это, когда была ребенком”, и отложил эти догадки в сторону для возможного будущего использования.)

Вильям: Дженни, какая была ваша любимая история?

Дженни: Про Золушку.

Вильям: Почему?

(Я надеялся, что, проникая в прошлое, она притянет энергию из какого-либо счастливого воспоминания.)

Дженни: Мне нравилось, когда фея-крестная пришла и превратила тыкву в карету, а мышей в коней. (В первый раз в ее голосе появилась искорка.)

Вильям: Значит, вы хотели бы, чтобы она взмахнула своей волшебной палочкой и забрала все это, или сделала что-нибудь подобное?

Дженни: (вздох): Это было бы славно, если только...

Вильям: Почему бы не попросить вашу фею-крестную прийти и посмотреть, что происходит?

Дженни: Она пришла, вся блестящая и сверкающая. Что мне теперь делать?

Вильям: Расскажите ей вашу историю и спросите, может ли она что-нибудь сделать, чтобы помочь вам.

(Она повторила многое из того, что рассказала мне, закончив словами: “Как вы можете вытащить меня из этой беды?”)

Вильям: Дженни, и что она говорит?

Дженни: Проклятье!  Она говорит, что не может вытащить меня отсюда просто как-нибудь. Мне придется кое-что сделать самой. Я сердита на нее. Я думала, она использует свое волшебство.

(Мне это показалось интересным, потому что психика Дженни брала на себя  контроль. Хотя волшебство часто полезно, не следует полагаться на него все время. Психика Дженни говорила ей именно это: фея-крестная может помочь, но ее освобождение зависит от сотрудничества.)

Вильям: Если ваша фея-крестная может помочь вам, как она могла бы помочь вам выбраться?

Дженни: Если бы было окно, она могла бы достать лестницу.

Вильям: А это в ее власти — сделать для вас окно, а потом предоставить лестницу?

Дженни: Я попрошу ее. Теперь есть окно, но оно так высоко; значит, я должна лезть.

Вильям: Значит, теперь у вас есть выбор. Остаться здесь, где безопасно, но темно, мрачно, и грустно, или вырваться туда, где по-прежнему существует некая опасность. Что бы вы взяли с собой как талисман? Что может дать вам ваша фея-крестная?

Дженни: Я попрошу у нее что-нибудь, чтобы защитить меня, когда выберусь. Она дает мне одно из своих колец. Я надеваю его и чувствую себя действительно сильной.

Дженни взобралась по лестнице, хотя это оказалось нелегко. Когда она добралась до верха, окно открылось само. Она выбралась наружу, в сад, который знала в детстве. Когда она рассказывала об этом, то заплакала: оказалось, что в возрасте шести лет ее изнасиловал ее дядя. Она пыталась тогда рассказать об этом своей матери, но ей не поверили. Ее дядя был еще жив, и она закончила сеанс словами: “Второй ребенок должен был родиться в день его рождения”.

Обсуждение случая Дженни

Дженни сама установила связь между опытом злоупотребления и выкидышем; она сделала это впервые. Казалось, ей стало легче, и она сказала, что ей придется вновь противостоять своей матери. Я был вполне искренне разочарован, когда Дженни решила, что не желает продолжать консультирование, заявив: “Я не могу входить во все это снова. Это слишком больно”. Я признал ее боль и ее трудности и сказал, что чувствую: у нее хватило смелости взяться за это так, как она взялась, и добавил, что в будущем может наступить время, когда она почувствует, что ей придется поднять там, где она бросила.

Особенно важным мне казалось то, что, хотя она с юного возраста строила вокруг себя свои “крепкие защиты” и хотела бы, чтобы волшебная сказка закончила все ее неприятности, ей пришлось поработать над этим. Я надеюсь, что, хотя она и решила не продолжать, но получила как раз достаточно понимания, чтобы видеть себя.

Резюме

Эти примеры и рассуждения не были трактатом по депрессивным неврозам и их лечению. Это не было обсуждением классификации депрессии с ее “эндогенной” и “экзогенной”, “монополярной” и “биполярной” типологиями. Я попытался нарисовать картину депрессии, а не представить психиатрическое заболевание.

Суицид не обсуждался; одна из причин, почему он сюда не включен, заключается в том, что для меня это очень широкая и сложная тема, чтобы обсуждать ее в настоящей книге. Другая причина, по которой суицид сюда не включен, состоит в том, что это увело бы всю дискуссию слишком далеко — в обсуждении депрессии как психиатрического заболевания.

Повторяющаяся тема — это изоляция, которую чувствуют подавленные люди, отрезанные от эмоционального контакта, каковыми они и являются. В некотором смысле подавленные люди заранее приобретают и заранее переживают собственную смерть — последнюю изоляцию. Отношения между консультантом и клиентом являются решающим фактором в поддержании контактов и, вследствие этого, снижающими риск изоляции. Человеческий контакт обладает успокаивающим действие на сердечно-сосудистую систему человека, испытывающего стресс. Таким образом, вполне возможно, что само наше присутствие дает столько же или больше, чем наши не менее глубокие советы.

Консультируя, мы предлагаем самих себя в отношения, которые сами по себе ничего не требуют. Когда нам удается установить эмоциональный контакт с подавленными людьми, мы прорываемся через невидимый барьер, который держит их в изоляции. Этот эмоциональный контакт строит мост. По мосту они могут уйти из своего лимба.