19. И они родились - Сборник - Сатпрем

   Он спустился в равнины.

   Долго бродил он вдоль великой Реки, которая уносила течением свой розовый

и черный ил, свои гирлянды, свои останки и свой смех, свои труды, потерянные

и снова найденные - это было  как  всегда.  И  гонг  времен,  который  снова

призывал вечную Музыку - но эта вечность была в его сердце.

   Он уже заметно постарел, этот Бигарно былых времен,  и,  однако,  он  был

совершенно юным внутри, совершенно  свежим  и  музыкальным.  Одна  маленькая

снежная секунда, и все было там: Века - как подмигивание улыбающегося глаза,

печали - как Огонь зовущего тела, и было еще Да во всех этих внешних  людях,

которые страдали, не зная, которые потеряли свою дорогу и свою музыку.

   Он так хотел высказать, этот старый  Бигарно,  так  хотел  пронести  свою

молчаливую песню, свою Волну Нежности,  которая  катилась  через  вселенные,

которая журчала и ждала под каждым маленьким камнем,  под  каждым  маленьким

человеком,  в  каждом  клочке  пены,  которая  вспыхивала  на  мгновение   и

присоединялась к ритму солнц и крику коршунов в  их  кружении.  И  все  было

связано, все ожидало своего возгласа  слияния,  своей  никогда  неизведанной

любви, своей  радости,  никогда  не  пившей  своей  капли.  Как  такое  было

возможно? Как могли они жить в их стенах и в их шуме?

   И Бигарно, старый Бигарно, оставался в недоумении на берегу Реки, на краю

пристани, так похожей на Ганг или Нил или старые золотые прииски Амазонии  -

но никто не знал  ни  золота  своего  сердца,  ни  биения  крыльев,  которые

увлекали за собой, ни того, что нужно привести в движение все это и наметить

неизведанный путь, чтобы внезапно достичь точки слияния и  этого  крика.  Но

все улыбающиеся маленькие клетки знали это, и терпели и  ждали,  и  еще  раз

умирали, чтобы надеяться.

   Он хотел бы говорить и говорить, этот старый  Бигарно,  пропеть  то,  чем

следует жить несмотря ни на что; пропеть  то,  что  делает  другую  Жизнь  и

другого человека - нового человека под какой-то звездой и  совершенно  новую

Землю под ее старыми годами. Что, стало  быть,  нужно,  чтобы  вывести  этих

прохожих из их гипноза, этих старых прохожих стольких смертей, которые знали

лишь несколько секунд жизни и уходили с большими глазами  нежности?  Значит,

нужны были еще руины и жестокие Ночи, тогда как вся  любовь  и  вся  Сила  к

изменению есть там?

   Она сказала "это будет позднее", и он еще чувствовал этот запах жимолости

как на  тропинках  Семафора  много  десятилетий  назад;  он  был  в  "легком

Времени", он мог летать, но здешнее время  было  тяжелым,  таким  тяжелым  и

грозным. И он хорошо понимал, о! полностью понимал, почему Она сказала  "это

будет позднее"... К чему было взлетать на бетонных дорогах, удивляя зевак, и

разглаживать старые морщины  лучом  новым  и  сияющим,  что  соберет  шумную

толпу... на мгновение. Устраивать балаган за балаганом и показывать  фокусы?

- но кто покажет этим бедным существам, таким бедным, таким обездоленным, их

настоящий "фокус" и их настоящий шаг, чтобы  стать  тем,  чем  нужно,  и  их

настоящий маленький легкий водопад, их маленький  источник,  который  уходит

далеко-далеко,  через  пространство  и  время,  их  настоящие  глаза  и  эти

маленькие улыбающиеся клетки, которые могут переделать их тело и  весь  мир.

Никого не научишь их настоящим крыльям и их песни, которая восхитит их  всех

- надо было делать  шаги,  один  за  другим,  надо  было  найти  собственное

настоящее средство!

   Но что, стало быть, требуется, чтобы они нашли то, чем нужно жить?... Еще

Черные Вагоны? У них так много наук и так много внеземных чудес и  спасений,

они  бороздят  пространство,  они  летают  на  планеты,  но  они  не   знают

собственного настоящего  Чуда,  не  знают  ни  единой  маленькой  клетки  их

собственного тела, которая содержит все вселенные, и все пути Грядущего  уже

там;  им  неведома  единственная  точка  слияния  всего  и  Музыка,  которая

относится ко всему. Центр вселенной везде! ключ, улыбающееся  Чудо.  Но  все

было организовано, чтобы задушить эту Музыку. А!  что,  стало  быть,  нужно,

чтобы они открыли глаза собственного тела?

   И Бигарно, старец стольких страданий, оставался сидеть на своей пристани,

он толок и толок эту старую материю со своим телом -  это  было  сокрушающе,

все более и более сокрушающе. И, быть может, собирался он забить  ключом  на

другой стороне всей этой корки Лжи, этого Обмана, и всего мира вместе с ним?

Это было бы таким прекрасным сном! возможно, это был сон  всей  этой  старой

Материи,  которая  не  могла   больше   быть   обманутой   и   осмеянной   и

фальсифицированной...

   Конечно, он мог выйти по желанию из этого старого скелета, он так уставал

иногда,  и  снова  родиться   ребенком...   еще   более   темным   и   более

фальсифицированным, и снова повторить все шаг за шагом, все пристани одну за

другой, чтобы снова открыть то, что его старое "я" знало всегда? Сколько уже

раз он знал это и забывал, снова узнавал и снова забывал?

   И он упорствовал, упорствовала дикая Птица. Он не мог сказать "нет".

   "Это будет позднее", это не могло быть  слишком  поздно,  он  не  оставил

больше ничего из этой бедной земли и этих опустошенных людей...

   Вдруг появилась Новость: больше нет новостей!

   Великая Авария.

   Больше нет сообщений.

   Больше ничто не работает...

   Это было оцепенение, почти как паника.

   Но тогда, но тогда?... что?

   Люди останавливались на улице, смотрели друг на друга,  смотрели  на  это

внезапное ничто, это было ошеломительней, чем война, чем революция.

   Это была революция Ничего - зияющий нуль.

   Больше ничего, но и больше ничто не работало: не было больше новостей, не

было радио, газет, не было ни поездов, ни самолетов,  с  шумом  проносящихся

над миром... великая пустая тишина. Главы Государств не могли объявить ни  о

своих последних реформах грядущей эпохи, ни о своей борьбе с бедностью, ни о

снижении цен -  это  больше  ничего  не  значило!  Мировая  Мафия  не  могла

устраивать свои разборки, невозможно было нарушить "права человека"  -  дела

больше не шли. Неизвестно было, где же человек во всем этом,  никто  не  мог

сказать это; никто не мог сказать, кто беден, а кто богат или  с  кем  дурно

обошлись - кто есть кто? Смолкли призывы к "священной войне", не было больше

ни святейшеств, ни тех, кого надо освятить или предать анафеме. Проповедники

больше не болтали с экранов телевизоров, больше не нужно было кому-то читать

морали или кого-то деморализовывать. Последние открытия больше  не  были  ни

открытиями, ни новыми бедствиями,  а  рентгенография  больше  не  определяла

больных людей - больше не было болезней, великая  болезнь  была  уничтожена.

Больше не было ни убийств, ни взрывов, больше не было ни Списков умерших, ни

скряг-соседей - никто больше не дрожал от страха, никто больше не приходил в

отчаяние, никто не внушал отвращения. Великое отвращение было уничтожено.

   Это было великое молчание, ошеломляющее.

   Невозможно было спекулировать на чем-либо, ничто больше ничего не стоило,

даже автоматы калашникова и чиновники,  а  также  военные  советы  и  мирные

советы - нигде больше не было столиц, больше не было гипнотических лозунгов,

каждый был своей столицей, больше не было ни курса рубля, ни курса  доллара,

больше не было ничего. Всегда была только повозка,  запряженная  волами,  да

картофельное  поле  рядом.  А  для  срочных  сообщений  всегда  можно   было

использовать почтовых голубей - но не было больше ничего срочного, кроме как

растерянно смотреть друг другу в глаза. Весь мир  был  ничем  и  не  понимал

больше ничего. Даже у астронавтов все остановилось под их скафандрами, и они

могли только ходить по небу, чтобы  наблюдать...  что?  Нечего  было  больше

наблюдать, кроме собственного пупа в отдалении.

   Однако это не  было  концом  мира,  но  это  был  катаклизм,  страшный  и

молчаливый, как если бы ничто больше не существовало, кроме курятника соседа

и крика коршуна, который описывал в воздухе свои круги. Не было больше  даже

стетоскопа, чтобы наблюдать биения собственного сердца - однако, сердце  еще

билось, совсем одиноко. Это было совсем одиноко, внезапно. Это было  ужасно.

Сразу же не стало безработицы, каждый должен был ходить на своих двух  ногах

и работать своими руками, нигде больше не было границ.

   Думающие ракообразные больше не знали, что  думать.  Затем  внезапно  все

пошло к лучшему.

   Не было больше теорий - каждый должен был делать собственную, чтобы жить.

Это было страшно.

   Но простые сердца, осажденные  тела,  внезапно  почувствовали,  как  упал

невидимый груз, и жизненное беспокойство ушло в другой Ритм.

   Это была другая жизнь, ей нужно было учиться совсем другим образом.

   А маленький соловей пел, и смеющаяся чайка летела над пеной нового мира.

   12 февраля 1997

   Сарасвати

   * Во французском  языке  слово  bigorneau  многозначное:  так  называется

литторина (род моллюска), а в разговорной речи это слово  употребляется  как

синоним к словам "олух", "идиот", то есть, так  называют  человека,  который

выглядит каким-то странным или придурковатым в глазах  окружающих.  -  прим.

перев.

   ** Род морского моллюска. - прим.перев.

   * Belle-Ile - в дословном переводе "прекрасный отров". - прим. перев.

   ** Сорт вина. - прим. перев.

   * Цветок. - прим. перев.

   * Большой парус. - прим. перев.

   ** Маленький парус. - прим.перев.

   * Род моллюска. - прим. перев.