ГИПНОТИЧЕСКИ ОРИЕНТИРОВАННАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ ПРИ ОРГАНИЧЕСКОМ ЗАБОЛЕВАНИИ МОЗГА (дополнение) - Стратегия психотерапии - Милтон Эриксон

     American journal of clinical hypnosis, 1964, No 6, pp. 361--362.

     Совершенно очевидно, что  в основе  психотерапии  случая, описанного  в

предыдущей работе, лежало использование эмоций пациентки. Каждый новый сеанс

гипнотерапии в какой-то  степени пробуждал  эмоциональные реакции, позиции и

состояния,   иногда  приятные,  а   иногда  и  отвратительные,  и  они  были

использованы   как   стимуляторы  ее   больших   усилий,   направленных   на

восстановление  навыков,  утраченных  в  результате  тяжелого  органического

поражения мозга. В какой-то мере она в ходе терапии осознавала необходимость

таких манипуляций и переносила это довольно легко, хотя зачастую и неохотно.

     В  то  время  автор  думал  о  том,  как повлияет  на  пациентку  любая

катастрофическая эмоция,  связанная  с семейными  обстоятельствами,  чьей-то

болезнью  или смертью, о чем на сеансах говорилось, как о  весьма  вероятных

случайностях. Пациентка  доказала,  что она вполне может справиться  с таким

типом  стресса. Однако мы не  думали о проявлении такой ошеломляющей эмоции,

связанной с катастрофой национального масштаба, какую  ей  пришлось испытать

при  известии  об  убийстве  президента  Кеннеди.  Пациентка  была  страшной

спорщицей  и поклонницей покойного президента,  и объявление  о  его  смерти

крайне отрицательно повлияло на  ее  состояние.  Через несколько часов у нее

вновь  обострился таламический синдром, усилилась  боль, появилась слабость,

ухудшилась  походка;  в  течение трех  дней  она  потеряла  в весе  около  8

килограммов,  поскольку   процесс  приема  пищи  для   нее  вновь   оказался

затруднительным. Она  потом так описывала это состояние: "Я глотаю несколько

кусочков, потом что-то случается, я теряю аппетит, я пытаюсь съесть еще один

кусочек, у меня начинает болеть желудок,  пытаюсь  сделать  еще один глоток,

теряю  вес.  Я съедаю  только  один-два  кусочка, подожду  немного,  пытаюсь

сделать еще один глоток, ем все время понемногу, не должна терять в весе, но

быстро теряю его, ужасно быстро, я так слаба, так  устала, мне так больно, я

совсем не сплю,  почти так же, как когда я приехала  к вам  в первый раз,  я

боюсь, мне хочется лечь и никогда не вставать".

     Ее  привезли  к  автору  через  неделю  после того, как  вновь началось

ухудшение.  После  того, как автору  рассказали  о  случившемся, была быстро

проверена  ее способность говорить,  читать  и писать;  оказалось, что здесь

заметных потерь  не было. Ее двигательные  способности  заметно  ухудшились.

Правосторонняя гиперэстезия резко повысилась.

     Ее  интерес к  пище,  что  когда-то  было предметом страстного желания,

исчез. Даже разговор о ее прежде любимых блюдах вызывал у нее тошноту.

     Ее прежние  сиделки  были косвенно  упомянуты  в разговоре,  но  это не

вызвало  у нее никакого интереса. Исключение  составило  упоминание о второй

сиделке, робкой  застенчивой девушке,  которая  пробуждала  в  ней  защитные

материнские  чувства. К  другим она проявила безразличие и  даже  антипатию,

которая,  как оказалось,  была  связана  с  последующими  событиями, которые

произошли в их жизни с тех пор,  когда они были ее сиделками.  (Она и ее муж

поддерживали контакт  с ними.)  Еще более удивительными  были перемены в  ее

отношениях к  своему мужу и детям. В отличие  от  своей обычной  материнской

заботы, она проявляла безразличие ко  всем, кроме самой младшей дочери, хотя

и это  отношение можно было назвать только легким интересом. Ее отношение  к

своему мужу было холодным, безразличным, что серьезно отличалось от  чувства

живой теплой любви, которую она испытывала к нему раньше.

     Непроизвольное заявление мужа носило более информативный  характер.  Он

сказал  следующее:  "Вам  нужно  что-то с ней сделать.  Я уже однажды прошел

через это, терял  всякую надежду, всякую  веру.  Я наблюдал почти целый год,

как она  катится вниз.  А сейчас она опять почти в том же положении, если не

считать способности говорить, как когда мы  впервые приехали к вам (1956 г.)

У меня нет сил пройти через это снова, и у нее  тоже. Сделайте что-нибудь, и

сделайте это  побыстрее.  Заставьте  ее  есть.  Она пытается,  но не  может.

Заставьте ее почувствовать себя живой, в реальной жизни".

     Вместо  каких-то  хорошо  сформулированных  и  тщательно  разработанных

планов  и поскольку  пациентка становилась  апатичной  и  беспокойной, автор

отпустил  мужа и начал  с ней беседовать, живо обсуждая убийство президента,

его  возможные  непосредственные  и исторические  последствия. Медленно,  но

эффективно  у пациентки пробуждался  интерес, сначала  за счет  почти грубой

откровенности, а потом  он  поддерживался  вдумчивым и  широким  обсуждением

проблем, связанных с убийством президента.

     Постепенно автор перешел к вопросу о заинтересованности  младшего  сына

пациентки  к  этой проблеме,  а затем  к  вопросу  о  склонности  ребенка  к

перееданию  и   неправильных,  требующих   немедленного  исправления  дурных

привычек  питания,  особенно избыточного потребления сладкого.  Затем  очень

осторожно, косвенным путем пациентке  внушили, что ее сыну  следует подавать

хороший пример  поведения за столом,  так чтобы он не съедал  большой порции

десерта  перед мясом и  овощами, и чтобы научить его правильному отношению к

типу и качеству пищи. Обо всем этом говорилось очень долго, косвенно и очень

осторожно,  и в конце концов пациентка ушла из  кабинета в более  стабильном

физическом состоянии, чем тоща,  когда  она  вошла  туда. Ее озабоченность и

настоятельное требование, чтобы муж поскорее отвез  ее домой для того, чтобы

она смогла приготовить обед для младшего сына, явилось ярким контрастом тому

поведению, с которым она вошла в кабинет.

     Автор быстро  и незаметно  сказал ее мужу,  чтобы  он  все ее действия,

поступки  и слова принимал  как само  собой разумеющееся, не задавал никаких

вопросов и  не строил никаких  предположений. В дальнейшем  боли у пациентки

уменьшились до предыдущего низкого уровня, и уже  не было явных показаний на

наличие  неадекватной  реакции  на  нашу  национальную  трагедию.  Очевидно,

обращение к  ее материнскому инстинкту,  которое  было  таким эффективным  в

случае со второй сиделкой, снова оказалось эффективным приемом в пробуждении

к  жизни ее прежних навыков  и забот. Месяцем позже пациентка  снова была  в

хорошем  состоянии,  хотя  еще  и  не  набрала  свой вес. Аппетит  у нее был

отличным,  но ее  муж заметил,  что  время от  времени  ей становится трудно

глотать.   Он   рассказывал,  что  "в  такие  моменты   ее  лицо  становится

отсутствующим,  кажется,  что она  забывает, где она находится, она не видит

нас;  потом  как  бы  просыпается,  но  не  знает, что  с  ней случилось,  и

продолжает есть. Я думаю, что она на  какое-то мгновение впадает в состояние

транса,  поэтому никто из  нас не  говорит ей ни слова. Но она действительно

что-то делает с ненормальным аппетитом мальчика".

     "Она больше не расстраивается, и ее  боли уменьшились. Я хочу  сказать,

что она  вернулась к прежнему состоянию:  единственное -- она похудела на 10

фунтов (4 кг), может быть, чуть больше. Она в порядке!"

     Нужно сказать, что на этот  раз  на работу  с пациенткой было потрачено

менее 4 часов.

Заключение

     Значение  эмоциональной  травмы  в  нарушении  адаптации индивидуума  к

реальной   действительности  признается   всеми  специалистами   в   области

психиатрии и невропатологии.  В  этом уникальном случае тяжелое органическое

поражение   мозга  удалось  успешно  корректировать  в   основном  благодаря

восстановлению   утраченных   и  приобретению   новых   навыков,   используя

индивидуальные  эмоциональные  реакции   пациентки.   Национальная  трагедия

вызвала  у нее  сильную  отрицательную эмоциональную  реакцию с  последующей

декомпенсацией. Следует заметить,  что даже случай  смерти в ее  семье и два

других семейных серьезных несчастья не были ею так восприняты.