Тергоровый рефлекс хищника. - Хищная любовь - Диденко Борис

Итак, вместо человеческого множества, упорядоченного по принципу «все люди братья и сестры», перед нами возникла некая «куча мала» из нормальных людей и сексуальных монстров, из мирных обывателей и асоциальных чудовищ. Поэтому очень важно как-то разобраться с хищными и нехищными индивидами в отношении их сексуальности, функционально зависимой от агрессивности, и тем самым попытаться отделить-таки зёрна пшеницы от плевел. Представляется возможным вначале выстроить некий последовательный ряд. «линейную шкалу вэаимосвязанности» этих двух человеческих эмоций (агрессивности и сексуальности),. используя «банк высказываний» на эту тему — от народной мудрости до изречений философов и мнений учёных.

«Милые бранятся — только тешатся». Так ласково издавна говорят в народе о любовных баталиях в семье. На этом «поле брани» идёт в ход лишь такое «лёгкое» оружие, как ругательства, часто матерные, и нанесение небольших травм, типа «фингалов». Без семейных скандалов, видимо, обойтись невозможно — они являются действенной психологической разрядкой, после которой теплые супружеские отношения восстанавливаются. Хотя в пьяном виде дело может дойти и до увечий, но это уже охищненное поведение. Сюда же можно отнести и столь распространённую в русском народе привычку к мату, особенно в нетрезвом состоянии, это его основная, «фоновая» агрессивность, и она имеет явно нехищный уровень, будь бы это не так — дело бы этим «фольклором» не ограничилось и разговоров об уникальном долготерпении русского народа не возникало.

Следующую ступень агрессивности развернуто и определённо описывает индус Бхагаван Шри Раджниш (Ошо) [71], попытавшийся в своих трудах достаточно своеобразно синтезировать мудрость Востока с... похабщиной непристойных анекдотов Запада. Для иллюстрации собственных положений он постоянно приводит европейские анекдоты, но зачем-то самые похабные, хотя можно было бы легко найти более пристойные и не менее остроумные примеры. Но это — к слову. А вот, что он отмечает. «Любовь и Ненависть — это одна и та же энергия любви-ненависти. Любовь может стать Ненавистью, Ненависть может стать Любовью, они обратимы, они дополняют друг друга... Если вы не можете прийти в бешенство, то как можете вы почувствовать любовь?»

Более точно и конкретно описывает эту взаимосвязь Эверет Шостром в книге «Анти-Карнеги» [14]. «Интересно то, что гнев и любовь — очень близки, они как бы растут из одного корня. И для многих необходимо сначала ощутить прилив горячего гнева, прежде чем он почувствует любовное тепло». Хотелось бы спросить у этого Эверета: для кого это именно — для каких таких «многих»?!

В приведённом пассаже психолога — «анти-карнегианца» явно чувствуется «прилив» садизма. Это уже действительно похоже на описание механизмов агрессивных чувствований и переживаний хищных гоминид (суггесторов и суперанималов) — садистов, некрофилов и т. п. Именно таковы, вероятно, чувства, испытываемые всеми теми знаменитыми сексуальными маньяками — со смертельной ненавистью убивающие, и с не менее сильно выраженной «любовью» насилующие свои жертвы. Причём совсем не то v весьма агрессивных (несомненно хищных) мужчин. Таким мужчинам свойственно пристрастие к причинению боли «объекту любви», непременно сопровождающее их оргазм. Легко предположить, что подобное сексуальное поведение должно быть присуще именно суперанималам и, возможно, некоторым суггесторам (самым наглым. «косящим» под «крутых», и в итоге привыкающим к своей роли. «окукливающимся»). Подобное завершение полового акта нередко может дополнительно сопровождаться потоком совершенно беспочвенной грязной матерной брани в адрес упомянутого сексуального объекта. Здесь можно ясно увидеть из какого именно «корешка» произрастает то — уже предельное — махровое любовно-агрессивное отправление, столь свойственное хищным, которое-то и совмещается с убийством собственной «любовной пассии».

Таким образом, сексуальная сфера более чётко выявляет глубинные инстинкты. Если в политике или в других областях, в которых «вращаются» хищные гоминиды, их подлинные чувства и переживания достаточно трудно «вычислить», то в сексуальной области — всё их нечеловеческое, зоопсихологическое нутро проявляется более непосредственно. Оно и понятно — ведь половой инстинкт является одним из стержневых в психике. Хотя и здесь социальные запреты сказываются: предельно возможная откровенность достижима далеко не всегда.

В этом «смертоубийственном» аспекте невольно возникает один очень важный вопрос. Что для хищных индивидов является «вершиной агрессии» — убийство просто, как таковое (будь то какое-нибудь политическое, или же равно — «немотивированное»: «под настроение», «под горячую руку»), или же — убийство именно сексуальное?! Взаимосвязанность агрессивности и сексуальности даёт однозначный ответ: убийство на сексуальной почве и является таковой «вершиной агрессии» для хищных гоминид. А их «убийством убийств» = «песней песен» является такое же сексуально окрашенное убийство, но — с поеданием трупа или отдельных, как это чаще всего практикуется, именно генитальных и эрогенных частей тела.

Можно сказать ещё определённее: тергоровый рефлекс хищника включает в себя две составляющие: агрессия плюс сексуальное влечение (ненависть + любовь).

Если сначала убил, то хочется ещё и изнасиловать, а если сначала насладился «любовью», то подавай затем и ненависть, вплоть до убийства. Только этим рефлексом возможно объяснить почему так мерзко относятся хищные мужчины к женщинам, да и вообще ко всем своим сексуальным партнёрам. Казалось бы, те доставили им удовольствие, нужно быть им как-то благодарными Но нет! — после этого — сразу же или чуть позже, следует физическое и/или психическое подавление, унижение объекта недавних воздыхании.

И эта их «тергоровость» стала в мире практически повсеместной, пронизывающей все взаимоотношения между мужчинами и женщинами. Считается, что женщины любят мерзавцев, и мало кто оспаривает эту закономерность, ставшую уже банальной. Но можно утверждать, что это, скорее всего, не любовь, а попадание нехищных, внушаемых женщин (а женщины очень и очень внушаемы!) в психологическую зависимость от хищных гоминид, как в плен. Как бы некая разновидность «стокгольмского синдрома», когда жертвы проникаются совершенно неадекватной симпатией и даже нежностью к террористам-чудовищам. Кстати, всё это некогда было доказано очень простыми опытами [61].

Еще задолго до появления, воцарения и засилья фрейдистской галиматьи были проведены эксперименты Бине и Фере, доказавшие появление у женщин «любовного» притяжения к подавляющим индивидам вообще и к гипнотизёрам, в частности. Причём в феномене страстной влюбляемости, доведённой до гипнотического транса пациентки сама личность гипнотизёра не имеет никакого значения. Если гипнотизёр своим влиянием отключает критическое мышление подвергшейся эксперименту женщины, то в постгипнотическом состоянии она не обязательно начинает объясняться в любви именно ему, но любому, кто, пока она была в трансе, первым до неё дотронулся: желательно до участков обнажённой кожи. Больше того. Гипнотизёр подавлял критическое мышление у очередной женщины, и до её обнажённых рук одновременно дотрагивались сразу двое ассистентов: один за левую, другой — за правую. Состояние особого влечения возникало у неё сразу к обоим, женщина оказывалась в состоянии как бы раздвоенности. Каждая половина её тянулась только к одному из ассистентов, и женщина противилась, когда левый ассистент пытался взять её за правую руку, а правый — за левую.

Но эксперименты Бине и Фере были «успешно забыты» и выведены из научного оборота. Продолжительность страстной «любви» (синонимы: любовь до гробовой доски, смертельная любовь, безумная любовь, лакейская любовь, романтическая любовь, возвышенная любовь) определяется психической силой подавляющего, интеллектуальной силой влюблённого и нравственным его чутьём. Не все в состоянии изжить в себе влечение к страстной «любви».

Уже только по одному этому «факту влюбляемости» можно судить о масштабах хищного тлетворного воздействия на человечество, а также сделать вывод о том, что людям жизненно необходимо бороться с хищными гоминидами. Женщинам же можно лишь посоветовать бежать без оглядки от всякого рода «крутых» и, особенно, пройдох-»ловкачей» (как в песне: «мне б ненавидеть его надо, а я — безумная — люблю»). И если те окажутся всего лишь попросту охищненными, то они, возможно, поймут свою неправоту и одумаются. А пока что значительная часть нехищных людей заражается этим уничижительным отношением к женщинам. Мужчины уже с детства впитывают хищную поведенческую модель «морального» подавления женской половины человечества.

Лишь материнские отношения пока держатся как цитадель. Тут хищные анти-моральные потуги, похоже, бессильны: даже в их среде институт материнства, в силу своего высокого статуса, изуродован в меньшей степени, чем другие. Даже у отпетых рецидивистов уголовников наряду с предельно уничижительным отношением к женщинам парадоксально сосущестствует сентиментальный культ матери. Но всё равно хищный уровень заметен и здесь: воспитание детей ведётся без достаточной любви, их рано отчуждают от родительской опеки, вытесняют во взрослую жизнь, или они уходят из дому сами, за что потом следует неминуемая — «как аукнется» — расплата: помещение родителей в богадельню, а не то и оставление их на произвол судьбы. Достаточно будет лишь одного примера «огромной сыновней любви» А. Райкина, некогда пытавшегося в гробу матери вывезти в Израиль несколько пудов бриллиантов, как об этом известила телепередача А. Боровика «Совершенно секретно», подтвердив давнишние слухи.

Здесь нужно как-то выделять нехищные, диффузные семьи, именуемые «неблагополучными», в которых тоже имеют место быть всяческие жуткие процессы распада семейных уз, но это — от безысходности нищеты, деградации, «острой нехватки» бриллиантов, в отличие от распрей и скандалов между хищными богатенькими родственниками, вызванных их злонравием и пресыщенностью.

Отсюда можно легко вычленить, элиминировать основную хищную агрессивную цепочку: от садистского изнасилования до некрофилии и некрофагии, — как наиболее притягательную для хищных модель поведения. Теме некрофилии, присущей многим одиозным фигурам истории, посвящено немало литературы, в частности, известная работа Э. Фромма о Гитлере, как о сублимированном в политическую деятельность некрофиле [41]. Собственно, понятие некрофилии, введённое неофрейдистами с подачи своего идейного отца Зигмунда, оперировавшего с мифическим Танатосом, есть не что иное, как неосознанное определение «духовной» сущности хищных гоминид.

По очевидной логике, наиболее оптимальным для удовлетворения комплексного сексуально-агрессивного («либидо-танатосного») влечения хищных гоминид должно явиться убийство с изнасилованием уже мёртвого объекта, ибо это есть предельно естественное для них проявление тергорового рефлекса хищника: крайнее выражение «нежности» к только что убитой жертве-партнёру. Садистическое же изнасилование с оставлением жертвы в живых, равно как и последующее её убийство с целью сокрытия следов преступления, «безо всякого на то удовольствия», — это всё редуцированные варианты, как бы «недолёты».

Существует «недолёт» и с другой стороны — это некрофилия в форме влечения к уже мёртвым, к трупам, но с непричастностью к их смерти, наиболее часто встречающаяся среди работников морга, но есть и «гробокопатели». Это — тоже явно редуцированная, неполная форма того же самого комплекса, ещё одна модификация тергорового рефлекса хищника, хотя по своей чудовищности этот «способ» — сожительство с разлагающимся или замороженным трупом — явно «дотягивает» до предельной «любовной высоты» хищных гоминид. В то же время в этом нет хищного «изящества в зверстве», а больше похоже на поведение стервятников, слетевшихся к падали на своё пиршество. «Перелёт» же в этом хищном «любовном деле» трудно представим, это уже нечто фантастическое.