Межличностная ситуация развития

— конкретная система межличностных отношений субъекта с его окружением и, прежде всего, с членами различных референтных групп, в которые входит данная личность одновременно и на чье мнение она ориентируется в процессе как своей актуальной жизнедеятельности, так и в логике перспектив своего социального и социально-психологического развития. При этом межличностная ситуация развития по сути своей может рассматриваться и, как правило, рассматривается в качестве конкретизации индивидуальной модели реализации социальной ситуации развития. Так, А. Л. Венгер отмечает, что «социальная ситуация развития, соответствующая тому или иному возрасту, вырабатывается в ходе исторического развития общества. Также как культура в целом, она не выбирается ни ребенком, ни окружающими его взрослыми, а принимается ими. Однако в каждом отдельном случае она имеет свою специфику, зависящую от микрокультурных факторов, внутрисемейных отношений, конкретных жизненных обстоятельств и т. п. Эта специфика и описывается понятием “межличностная ситуация развития”... В отличие от социальной ситуации развития, определяющей общевозрастные закономерности психического и личностного развития ребенка, межличностная ситуация развития определяет возникновение и последующие изменения индивидуальных психологических особенностей, развитие различных психологических синдромов». Понятно, что в логике социально-психологического знания соотнесенность понятий «социальная ситуация развития» и «межличностная ситуация развития» остается, по сути дела, неизменной. В содержательном плане наиболее отчетливо и последовательно данная связка прописана в психосоциальной схеме Э. Эриксона.

В своих работах Э. Эриксон неоднократно проводит прямую параллель между проблемами, составляющими суть описываемых им кризисов детства, и общественными институтами характерными или, даже точнее сказать, традиционными во всяком случае, для европейской культуры: «Каждая следующая стадия и каждый следующий кризис имеют определенную связь с одним из базисных институциональных стремлений человека по той простой причине, что жизненный цикл человека и социальные институты развивались одновременно. Между ними двойная связь: каждое поколение привносит в эти институты пережитки инфантильных потребностей и юношеского пыла и берет от них — пока они, естественно в состоянии поддерживать свою институциональную витальность — специфическое подкрепление детской витальности»1. В логике психосоциального подхода механизм взаимосвязи онто- и социогенетического развития представляется простым и понятным. В более или менее продуктивно функционирующем обществе создаются условия, способствующие в целом, благоприятному, разрешению возрастных кризисов индивида. В результате такого разрешения развиваются и оформляются элементы идентичности, адекватные как внутренним потребностям развития личности, так и фундаментальным составляющим общественной традиции, материализованным и кодифицированным в виде базисных социальных институтов (социальная ситуация развития). Позитивное разрешение каждого кризиса индивидуального развития означает обретение индивидом специфической эго-силы, энергию которой он в свою очередь в процессе социального функционирования вкладывает в соответствующие институты общества, поддерживая, тем самым, витальность последних. При этом непосредственным каналом такого взаимного обмена на каждом этапе развития служат определенные референтные фигуры и группы (межличностная ситуация развития).

Так, базисным социальным институтом, соответствующим первой стадии развития личности, Э. Эриксон считает религию. Религия как социальный институт действительно подкрепляет базисное доверие по той простой причине, что как на индивидуальном, так и на социальном уровне она призвана снижать уровень неопределенности и неуверенности, т. е. факторов, стимулирующих иррациональную тревожность и страх, а следовательно, и недоверие к миру. Существующие теории происхождения религии при всем их многообразии сводятся в конечном счете к двум известным идеям: божественного откровения и субъективно-иррационального объяснения явлений природы и причины которых неочевидны отдельному индивиду, либо группе. Легко заметить, что как в первом, так и во втором случаях, возникшая система представлений, точнее сказать, верований на субъективном уровне делает мир более понятным, а значит, менее пугающим и больше заслуживающим доверия даже в его объективно неблагоприятных для субъекта или группы проявлениях.

Референтной фигурой, определяющей межличностную ситуацию развития на первой стадии эпигенетичекого цикла является материнская персона. Именно качеством взаимодействия с матерью определяется, с точки зрения Э. Эриксона, разрешение первого психосоциального кризиса индивидуального развития. Чувство базисного доверия связано со способностью матери не только проявлять систематическую заботу об удовлетворении индивидуальных потребностей ребенка (причем как физиологических, так и потребности в новых впечатлениях, являющейся, по мнению Л. И. Божович, определяющей с точки зрения развития личности), но и передать ему твердую убежденность, что она сама является надежным, заслуживающим доверия объектом: «Матери формируют у своих детей доверие при таком типе отношения к ребенку, который сочетает тонкую реакцию на индивидуальные запросы младенца и твердое чувство собственной уверенности в контексте взаимного доверия их совместного стиля жизни. Это формирует у ребенка исходные основания чувства идентичности, которые позже войдут в ощущение того, что “все в порядке”, чувство, что ты есть ты, что ты становишься тем, кем, другие верят, ты станешь»1. В свою очередь типичное отчуждение данной стадии обусловлено, прежде всего, сознательным или неосознанным материнским отвержением ребенка, что «способствует появлению у него психосоциальной установки страха, подозрительности и опасений за свое благополучие. Данная установка направлена как на мир в целом, так и на отднльных людей; она будет проявляться во всей полноте и на более поздних стадиях личностного развития»2.

Второй стадии развития в эпигенетической схеме на уровне социальных институтов соответствуют институт права и тесно связанный с ним институт политики, в которых свое институциональное оформление получает принцип законности и порядка. Содержательная связь права как социального института с проблемой автономии индивида достаточно очевидна. По самой своей природе право призвано устанавливать и оберегать границы — личностные и групповые, тем самым, подкрепляя личностную автономию, поскольку квинтэссенцией проблемы автономии выступает именно проблема границ. Это справедливо как с точки зрения поддержания баланса между свободой воли индивида и неизбежными ограничениями, накладываемыми социальным окружением, так и в более широком контексте, в частности, межгрупповом. Для последнего особенно важен институт политики тесно связанный, как уже отмечалось, с институтом права.

При этом базисная дихотомия — автономия против стыда и сомнения имплицитно присуща институтам права и политики. В истории человечества было и остается немало примеров правовых и политических систем, ставящих во главу угла тотальный контроль над личностью. Само понятие слежки, устойчиво ассоциируется с тем, что за индивидом наблюдают тайно, «со спины», находясь вне пределов его собственного поля зрения. Очевидно в этом случае институты политики и права выступают как деструктивная альтернатива своей изначальной роли и продуцируют стыд и сомнение как на уровне социальной реальности, так и на уровне отдельного индивида в данном сообществе.

Референтными фигурами на второй стадии эпигенетического цикла являются родительские персоны. При этом, «как показывают последние сравнительные исследования, характер и степень чувства автономии, которые родители могут сформировать у своего малыша, зависят от их чувства собственного достоинства и личностной независимости. ...Для ребенка не столь важны наши отдельные поступки, его, в первую очередь волнует наша жизненная позиция: живем ли мы как любящие, помогающие и твердые в своих убеждениях люди или что-то делает нас злыми, тревожными, внутренне раздвоенными»1. Что касается собственно специфики межличностной ситуации развития на данном этапе, то «с точки зрения Эриксона, удовлетворительное разрешение психосоциального кризиса на этой стадии зависит, прежде всего, от готовности родителей постепенно предоставлять детям свободу самим осуществлять контроль над своими действиями. В то же время он подчеркивает, что родители должны ненавязчиво, но четко ограничивать ребенка в тех сферах жизни, которые потенциально или актуально представляются опасными как для самих детей, так и для окружающих. Автономия не означает, что ребенок получает неограниченную свободу. Скорее она означает, что родители должны удерживать возрастающую способность ребенка делать выбор в пределах определенных “степеней свободы”»2.

Третьей стадии развития в эпигенетической схеме соответствует институт экономики. В содержательном плане взаимосвязь экономики как социального института с индивидуальным чувством инициативы представляется вполне очевидной. Не случайно словосочетание «предпринимательская (деловая) инициатива» является устойчивой идиомой во многих языках. По словам Э. Эриксона, индивид с развитым чувством инициативы «...выглядит очень активным, владеющим избытком энергии, что позволяет ему быстро забывать свои поражения и, не страшась опасности, шаг за шагом смело идти вперед, осваивая новые манящие пространства»3. Не вызывает сомнений, что именно такие люди способны проявлять деятельную готовность к риску, постоянному изменению существующего положения вещей, конкуренции, во все времена являющуюся необходимым условием предпринимательской активности и экономической эффективности.

Референтными фигурами на данном этапе остаются, прежде всего, родители, но к ним добавляются и другие члены семьи — бабушки, дедушки, старшие сиблинги. Как отмечает Э. Эриксон, «сравнительный подход к проблеме воспитания детей предлагает нашему вниманию факт огромной важности для развития идентичности, а именно то, что родители собственным примером, рассказами о жизни и о том, что для них значит великое прошлое, передают детям этого возраста страстно заряженный этос действий в форме идеальных типов людей или техник настолько чарующих, что они способны заменить детям героев волшебных сказок1. Собственно межличностная ситуация развития на данном этапе, с точки зрения Э. Эриксона, характеризуется тем, что «...в совместной деятельности и понятных ребенку играх может развиваться сотрудничество между отцом и сыном, матерью и дочерью, накапливаться важный опыт признания равенства ценности обеих сторон, несмотря на неравенство графиков развития. Такое сотрудничество — надолго остающееся богатство не только для родителей и ребенка, но и для общества в целом, потому что служит противосилой для той глубоко спрятанной ненависти, которая идет просто от разницы в величине или возрасте»2. Еще раз подчеркнем, что все сказанное справедливо в контексте межличностной ситуации развития на данном этапе не только применительно к взаимодействию ребенка с родителями, но и с другими членами семьи, а также с воспитателями детских садов.

Четвертой стадии индивидуального развития на уровне социогенеза в концепции Э. Эриксона соответствует институт технологии. Понятие «технология» в данном случае предполагает включение «techne», в смысле высочайшего уровня мастерства и умения в какой-либо сфере человеческой деятельности, в широкий социальный контекст. Ее функция, с точки зрения общественного развития, заключается в обеспечении возможности для широкого круга представителей данного социума выступать как потребителями результатов квалифицированного труда в той или иной области, так и субъектами данной деятельности.

На этой стадии круг референтных фигур существенно расширяется. В него включаются школьные учителя, соседи, одноклассники. Согласно Э. Эриксону, «в этот период дети привязываются к учителям и родителям своих друзей, они хотят наблюдать и имитировать такие занятия людей, которые они могут постичь — пожарного и полицейского, садовника, водопроводчика и мусорщика... Именно в этот момент широкое социальное окружение становится значимым для ребенка...»3. Межличностная ситуация развития на этой стадии обусловлена способностью и готовностью социального окружения поддерживать у ребенка чувство трудолюбия и потребность в созидании. «Термин “трудолюбие” отражает в себе основную тему данного периода развития, поскольку дети в это время поглощены тем, что стремятся узнать, что из чего получается и как оно действует. Интерес этот подкрепляется и удовлетворяется окружающими людьми и школой, где им дают первоначальные знания о “технологических элементах” социального мира, обучая их и трудясь с ними. ... Опасность на этой стадии кроется в возможности появления чувства неполноценности, или некомпетентности. Например, если дети сомневаются в своих способностях или статусе в среде сверстников, это может отбить у них охоту учиться дальше.... Чувство неполноценности может также развиваться в том случае, если дети обнаруживают, что их пол, раса, религия или социально-экономическое положение, а вовсе не уровень знаний и мотивация, определяют их личностную значимость и достоинство. В результате они могут утратить способность эффективно функционировать в существующем мире»1.

В качестве социального института, соответствующего пятой стадии развития, Э. Эриксон называет идеологию: «Именно через идеологию социальные системы проникают в характер следующего поколения и стремятся “растворить в его крови” живительную силу молодости»2. В свою очередь и господствующая в том или ином обществе идеология непосредственно зависит от индивидуальности представителей молодого поколения данной социальной общности, поскольку «...молодежь может предложить свою лояльность и энергию как сохранению того, что продолжает казаться истинным, так и революционному изменению того, что утратило свою обновляющую значимость»3.

Референтными фигурами на данной стадии развития выступают сверстники и неформальные лидеры групп членства. Специфика межличностной ситуации развития, характерной для этого этапа, обусловлена в первую очередь тем, что «...юным нужна уверенность в том, что выработанная ими раньше внутренняя целостность будет принята другими людьми, значимыми для них. В той степени, в какой они могут не осознавть как свои Я-концепции, так и свои социальные образы, их появляющемуся чувству самотождественности могут противостоять сомнения, робость и апатия»4. Для того чтобы эти негативные чувства не возобладали, приведя к спутанности идентичности, «их восприятие себя должно подтверждаться опытом межличностного общения посредством обратной связи»5.

Заметим, что если межличностные ситуации развития, характерные для пяти первых стадий эпигенетического цикла при всем их своеобразии, тем не менее обусловлены главным образом потребностью индивида в персонализации и готовностью референтных фигур и групп воспринимать его как субъекта в процессе взаимодействия, то по завершении формирования идентичности и вступлении индивида во взрослую жизнь на первый план выступает его собственная способность и готовность воспринимать других как полноценных субъектов.

Кризис шестой стадии жизненного цикла Э. Эриксон обозначил как кризис интимности. Под интимностью он понимал нечто более широкое чем сексуальная интимность. Зрелая психологическая интимность интерпретируется Э. Эриксоном через понятие «любовь». При этом любовь понимается как «взаимная преданность», которая «...выпускает антагонизм, присущий половой и функциональной поляризации, и являет собой витальную силу ранней взрослости. Любовь охраняет ту неуловимую и, однако, всепроникающую мощь власти культурного и личностного стиля, которая связывает в единый “способ жизни” соревнование и кооперацию, продуктивную деятельность и деторождение»6.

Социальным институтом, призванным поддерживать интимность, является семья. Именно семья задает и поддерживает границы социального пространства, наиболее адекватного полноценному развитию интимных отношений, включающих сексуальную близость, совместное целеполагание и деятельность в самом широком смысле, при сохранении реальной субъектности обоих партнеров, исключающей симбиотическую зависимость. Предназначение семьи как социального института — оформление и поддержка идентичности двух идентичностей — мужчины и женщины.

Референтными фигурами на этой стадии являются супруги, сексуальные партнеры, друзья, а межличностная ситуация развития определяется способностью партнеров к установлению полноценных и адекватных отношений близости.

Суть седьмой стадии эпигенетического цикла составляет проблема генеративности. Генеративность, по определению Э. Эриксона — «это, прежде всего, забота о становлении следующего поколения», поскольку «зрелому человеку необходимо, чтобы в нем нуждались, и зрелость ведома природой того, о чем следует заботиться»1. Генеративность, таким образом, выступает в качестве механизма взаимодействия витальностей поколений. Старшие поколения передают младшим жизненный опыт, знания, духовные и материальные ресурсы. Младшие поколения в свою очередь не просто делают жизнь старших более осмысленной и ценной самим фактом своего существования в сочетании с потребностью в заботе, но энергетизируют и обогащают ее своим энтузиазмом, непосредственностью, наивностью. Если же этого не происходит, то имеет место «...регресс к навязчивой потребности в псевдоинтимности, часто пропитанной чувством стагнации, скукой и оскудением межличностных контактов. Индивиды тогда начинают потворствовать самим себе, как если бы они были своими собственными или друг другу единственными чадами; и там, где условия этому способствуют, носителем заботы о самом себе становится ранняя инвалидность, физическая или психологическая». При этом, по мнению Э. Эриксона, все социальные институты «систематизируют этику генеративной преемственности»2. Данный тезис представляется вполне справедливым в том смысле, что каждый из рассмотренных институтов общества действительно призван обеспечивать взаимодействие и преемственность поколений в рамках регулируемых им социальных отношений.

Если же все-таки попытаться выделить социальный институт, на который обществом сознательно и целенаправленно возлагается задача обеспечения генеративной преемственности, становится ясно, что речь идет об образовании.

Референтными же фигурами выступают члены семьи и коллеги по работе. Межличностная ситуация развития при этом определяется как готовностью представителей старших поколений проявлять адекватную и зрелую заботу о младших, так и готовностью последних принимать эту заботу от старших и учиться у них.

Наконец, последняя, восьмая стадия жизненного цикла, по мысли Э. Эриксона, характеризуется новой формой целостности — интегративностью, объединяющей завоевания всех предшествующих стадий. Деструктивной альтернативой интегративности выступает безысходность и тесно связанное с нею чувство отчаяния. В этом случае, «...судьба не принимается как обрамление жизни, а смерть — как ее последняя граница. Отчаяние вызывается, прежде всего, временной ограниченностью дееспособности периода жизни человека, в течение которого он не имеет возможности испытать иные пути, ведущие к интеграции»3.

Интегративность на уровне социальных институтов поддерживается в первую очередь культурой. Культура не только с очевидностью является наиболее широким, интегративным понятием по отношению ко всем рассмотренным институтам общества, но и в буквальном смысле в наибольшей степени содержательно соответствует формуле: «Я есть то, что меня переживет», отражающей завоевание последней стадии эпигенетического цикла.

Референтными фигурами на данной стадии выступают философские и религиозные авторитеты, а в конечном счете, и все человечество. Межличностная ситуация развития обусловлена сформированностью у индивида готовности и способности к принятию «...одного-единственного жизненного цикла с определенным кругом лиц, входящих в него». Эта способность «... подразумевает новую и совершенно иную любовь к своим родителям, принятие их такими, какие они есть, и восприятие жизни в целом как личной ответственности. Это чувство дружеской связи с мужчинами и женщинами разных времен и разных профессий, которые создавали окружающий их мир. Обладатель интегративности готов защищать свой собственный жизненный стиль перед лицом любых физических и экономических угроз, при этом не порицая стиль жизни других людей. Он уверен, что индивидуальная жизнь есть случайное совпадение единственного жизненного цикла с единственным сегментом истории и что вся человеческая интегративность существует и исчезает вместе с тем уникальным стилем интегративности, к которой он причастен»1.

Мы столь подробно остановились на интерпретации связки «социальная ситуация развития — межличностная ситуация развития» с позиций психосоциального подхода поскольку это дает практическому социальному психологу, особенно работающему в сфере образования, мощные интерпритационные «ключи», позволяющие достоверно оценивать обе эти ситуации применительно к конкретному индивиду в конкретном сообществе.

В то же время следует специально отметить, что межличностная ситуация развития, если речь идет собственно о социально-психологическом ракурсе рассмотрения проблемы, не может быть адекватно проанализирована и оценена без учета того, на какой фазе вхождения в референтное окружение оказывается та или иная личность — адаптация, индивидуализация или интеграция. Вне зависимости от возраста индивида и социально-психологических особенностей группы его членства он поставлен, по сути дела, перед фатальной необходимостью пройти четко определенные фазы вхождения в общность, последовательно решая встающие перед ними по мере нарастания потребности быть личностью личностной задачи. На первом этапе внутригрупповой жизни индивида (эту стадию традиционно обозначают как фазу адаптации) основные его усилия направлены на усвоение господствующих в данном конкретном сообществе норм и правил, на ознакомление со специфическими для группы ценностями, на овладение теми способами и средствами активности, которыми уже владеют его новые партнеры по взаимодействию и общению. Иначе говоря, у индивида возникает в большей или меньшей степени выраженная потребность «быть таким, как все», стремление не отличаться от других, в определенном смысле раствориться в группе, чувствовать себя ее полноправным членом и ощущать признание этого факта остальными членами сообщества. В то же время решение чисто адаптационных задач на определенном этапе вступает в явное противоречие со свойственным каждой личности стремлением подчеркнуть свою индивидуальность, неповторимость, утвердиться теми своими особенностями, которые она расценивает как наиболее для себя ценные и значимые. Это тем более важно в связи с тем, что успешная адаптация индивида в группе, достижение им цели «быть так, как все» нередко приводит к субъективно переживаемому им самим чувству некоей личностной растворенности в сообществе, к иллюзии потери своей индивидуальности. Все это на определенном этапе внутригрупповой жизни данного индивида предопределяет принципиальную смену его личностной задачи: стремление «быть таким, как все», окрашивающее весь этап адаптации, оказывается разрушенным мощной установкой на доказательство своей уникальности — на первый план выступает стремление «быть не таким, как все», что, в конечном счете и является психологической сутью второго этапа вхождения личности в группу — стадии индивидуализации. Понятно, что в ситуации, когда личность оказывается способной привести свою потребность в персонализации в соответствие с готовностью группы принять лишь те личностные проявления своего нового члена, которые обеспечивают ей поступательное развитие и облегчают решение общегрупповых задач ее жизнедеятельности, вполне закономерно говорить о факте интеграции такого индивида в группе своего членства. При этом индивид оказывается в различных значимых для него сообществах на разных стадиях вхождения. В связи с этим адекватно оценить характер межличностной ситуации развития конкретного индивида возможно, лишь учитывая всю многоаспектность его социального и социально-психологического положения. Именно исчерпывающая картина всей мозаики референтных взаимосвязей личности позволяет не только констатировать то, что есть «здесь и сейчас», но и представить себе вполне реальную ситуацию «завтрашнего дня» развивающейся личности.

Практический социальный психолог, профессионально курирующий конкретную группу или организацию, при формировании своей поддерживающе-сопроводительной программы должен учитывать, на каком этапе вхождения в сообщество находится каждый из его подопечных, а также и то, насколько данная общность выступает в качестве референтной для конкретной личности.