САДОМАЗОХИЗМ

(в психоанализе) — взаимодополнительность двух форм проявления сексуального влечения. Так, садизм предполагает причинение другому человеку боли, унижения. Имя термину дал французский писатель маркиз де Сад (1740—1814) — «опальный вельможа», который на собственном опыте насильника и жертвы прорабатывал парадоксы человеческого желания; детальное описание садизма как перверсии мы находим у X. Эллиса и R фон Крафт-Эбинга. Напротив, мазохизм предполагает сознательный и бессознательный поиск физической боли или морального страдания. Имя термину дал Леопольд фон Захер-Мазох ( 1836—95), австрийский писатель, многообразно описывавший мужское подчинение женщине, сопряженное с болью и унижением. Традиционно садомазохизм не был темой философии, однако современная философия начинает им интересоваться в связи с проблемами межличностных взаимодействий, тела и телесности, власти и подчинения.

У основателя психоанализа 3. Фрейда картина соотношений садизма и мазохизма никогда не была однозначной. Генезис садизма и мазохизма уходит в детство; в дальнейшем их проявления вытесняются и затем обнаруживаются в повторяющихся фантазиях, связанных с насилием и подчинением (таковы, напр., разнообразные сцены из серии «ребенка бьют», описанной Фрейдом). Иногда утверждается, что к мазохизму более склонны женщины, а к садизму — мужчины; по-видимому, правильнее предположить, что и то и другое может быть присуще обоим полам, обладающим как женскими, так и мужскими психическими признаками (Э. Дейч утверждает, напр., что фантазм родов встречается и у мужчин).

Для Фрейда размышление о судьбе садизма и мазохизма связано с трактовкой влечений. До 1920-х гг. он вообще не придавал значения человеческой агрессивности, чему потом сам же удивлялся («Недовольство культурой», 1930). В «Анализе фобии пятилетнего мальчика» (случай маленького Ганса) он размышляет о том, как агрессивное влечение может совмещаться и сосуществовать с инстинктом самосохранения. Во «Влечениях и судьбах влечений» (1915) Фрейд все еще колеблется, видя в разрушении то компонент сексуальности, то силу, от нее независимую. И лишь в «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), пересматривая свою теорию влечений, Фрейд утверждает наряду с Эросом и влечение к смерти  (оно выражается, в частности, в навязчиво повторяющихся снах о жестоких сценах); эта двойственность влечений закрепляется в последующих работах («Я и Оно», 1923). Взаимодействие и взаимодополнительность садизма и мазохизма проявляется не только в явных извращениях, но также и в обычной жизни — в поведении, в фантазиях. Фрейд, а вслед за ним и другие психоаналитики видели в садомазохизме стержень межсубъектных взаимодействий. Различные подходы к садомазохизму разрабатываются, напр., в современном фрейдизме, в неофрейдизме, в экзистенциальной философии и в ряде теорий авангардистской литературы. Типические примеры конкретной разработки этой темы следующие: 1) трактовка садомазохизма в современном фрейдизме может быть представлена Ж. Лапланшем, французским психоаналитиком, который был близок к Лакану, но во многом сохранил независимую позицию. Лапланш подчеркивает экзистенциальное и концептуальное противоречие феномена и понятия садомазохизма: удовольствие в неудовольствии (см. его статью «Своеобразное положение мазохизма в поле сексуальных влечений»). Вслед за Фрейдом, для которого удовольствие от собственного страдания более понятно, чем удовольствие от причинения страдания другому человеку, Лапланш видит в мазохизме сексуально (и логически) первичную позицию. Чтобы разрешить сам парадокс «удовольствия в неудовольствии», он уточняет понятие удовольствия (различая удовлетворение от ослабления напряжения и функциональное удовольствие в данном конкретном органе), намечает возможности сближений, размежевании, смещений между членами таких парных понятий, как «удовольствие—неудовольствие» и «наслаждение—боль», прорабатывает тонкие Градации между такими состояниями, как представление о страдающем объекте, представление о себе как страдающем объекте, принуждение объекта к страданию внутри самого себя и др. При этом, вопреки Фрейду, утверждается, что мазохизм (поиск увеличения напряжения и в этом смысле — неудовольствия) не может быть напрямую не связан с влечением к смерти (уменьшение напряжения); 2) неофрейдистский подход к садомазохизму развивает Эрих Фромм, который отказывается от мысли о первичности мазохизма в садомазохизме и о сексуальной основе садомазохизма. Если для Фрейда, рационалиста и гуманиста, представить себе сексуальный садизм и вообще садизм было труднее, чем мазохизм, то неофрейдисты иначе расставляют акценты в трактовке этой проблемы. Стремление причинить другим людям (пленным, старикам, детям, больным, представителям других рас) физическую боль типично для человека вообще, о чем одинаково свидетельствуют и римский Колизей, и современные полицейские застенки. Т. о., вопреки классическому психоанализу, для которого в основе любого насилия лежит сексуальное насилие, Фромм видит ядро садизма в желании абсолютной и полной власти над любым более слабым живым существом. При этом в цивилизованном обществе психический садизм встречается чаще, чем физический, о чем говорит власть родителей над детьми, начальников над подчиненными, учителей над учениками (если учитель беззащитен, садизм проявляют ученики). Садизм — это один из способов ответа на антропологическую проблему человеческой конечности; обычно он свойствен людям, которые чувствуют себя ущемленными. Иногда элементы садизма в характере сдерживаются и не получают развития; но при определенных условиях (биологических, социальных, психологических) формируется т. н. «садический характер» (Сталин, Гиммлер), парадоксальным образом включающий элемент трусливости и готовности к подчинению (вождю, Судьбе, Революции и др.); 3) пример экзистенциалистской версии садомазохизма мы находим у Сартра — в главе «Конкретные отношения с другими» из кн. «Бытие и ничто» (1943). В сартровской трактовке садомазохизма отобразились многие аспекты недописанной им экзистенциалистской этики, и в частности различные перипетии иитерсубъективной диалектики с ее тщетными попытками избавиться от отчуждения. В разных обстоятельствах человек оказывается тем, что существует «в-себе», «для-себя», «длядругих». И Я, и Другой равно стремятся к самоосвобождению и к порабощению другого. Взгляд Другого раздевает меня, властвует надо мной, крадет у меня мое бытие. Под тяжестью этого взгляда Я стремится раствориться в Другом, отказавшись тем самым от своей собственной субъективности. Эта первичная мазохистская установка приносит одновременно и радость (мнимого слияния с Другим), и чувство вины (перед собой и перед Другим). Однако отождествиться с Другим нам все равно до конца не удается, и это подталкивает к проработке противоположной — садической позиции. Я встречает взглядом взгляд Другого и не отводит глаз: и тогда Другой признает мою свободу и подчиняется мне. И в этой позиции Я отказывается от отождествления с Другим, стремясь к безграничной свободе, но средство для этого — ненависть или в лучшем случае безразличие к Другому. Но и эта (садическая) ненависть обречена на поражение. Даже если бы Я отменил Другого, всех других, Я не упразднил бы ни прежнего существования Другого, ни своего собственного «бытия-для-других»: ключи от моего отчуждения Другой забирает с собою в могилу. Т. о., диалектика садомазохизма прочерчивает порочный круг  противостояний в интерсубъективных взаимодействиях; 4) тема садомазохизма специально рассматривалась писателями — экзистенциалистами, неоавангардистами, постмодернистами (в частности, на примерах прототипов обеих позиций — Захер-Мазоха и де Сада). Так, П. Клоссовски видит в садомазохизме темную сторону философии Просвещения; М. Бланшо напоминает о правиле абсолютного эгоизма: поступая с другим по логике моего собственного удовольствия, я сохраняю за ним право так же поступить и со мной; Ж. Батай отмечает, что хотя обычно божественное и порочное кажутся нам отклонениями от нормы, самим средоточием человека выступает именно порок; С. де Бовуар приветствует у де Сада уход от иллюзорных отчуждающих абстракций и честный выбор жесткости перед безразличием; для А. Камю садизм и мазохизм — истоки трагедии современного общества, где свобода нравов выступает как закономерное следствие самой возможности узаконенного убийства. Свое слово в этих обсуждениях сказал и Ж. Лакан (ср. «Кант и де Сад»), подчеркнувший психоаналитические и философские парадоксы соотношений между обеими формами желания и законом: выдвижение де Садом универсальных требований (пусть к телу, а не к душе) предполагает следование кантовскому категорическому императиву — ведь недаром «Философия в будуаре» появилась почти одновременно с «Критикой чистого разума». Современные дискуссии о садомазохизме вводят эту тему в контекст социально-властных отношений.

Соч.: Фрейд 3. Недовольство культурой.— В кн.: Он же. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992; Он же. По ту сторону принципа удовольствия. М., 1992; Доплати Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу. М., 1996; Захер-МазохЛ. фон. Венера в мехах. М., 1992; Маркиз де Сад и XX век. М., 1992; iaplancheJ. Agressivite et sadomasochisme.— La vie et la mort en psychanalyse. P., 1970; Fromm E. The Anatomy of Human Destructiveness. N. Y.—L., 1974; Sartre J.-P. Letre et le neant. P., 1943; Lacan J. Kant avec Sade.— Lacan J. Ecrits. R, 1966; Chemama. R. (dir.). Dictionnaire de la psychanalyse. P., 1993; Kauftnan P. (dir.). lApport freudien. Elements pour une encyclopedie de la psychanalyse. P.,1993.

H. С. Автономова