Идеологические и социокультурные следствия доктрины схоластического рационализма

Поскольку такой способ структуризации мира приучал мысль восходить от низшего к высшему, в конечном счете — к Первоначалу всего сущего, он приобретал значимость, несопоставимую с той, которая приписывается концептуальной схеме как таковой, даже если истинность последней не вызывает сомнений. Логика, ведущая не только к познанию мира, но и способствующая спасению души, неизбежно обретает черты, свойственные религиозной истине и религиозному догмату.

В религии — при формулировке догматов, в молитве, богослужении — используются слова, зачастую те же самые, что и для выражения результатов рационального познания. В религиозных целях, как отмечалось при анализе символического знания, используются даже абстрактные философские понятия. Все это создает иллюзию близости и взаимопроникновения двух типов знания: религиозного и рационального. Но в действительности вербальные способы выражения выполняют в них совершенно различные функции. Назначение молитвы, символических образов, богословских догматов — опираясь на знакомые слова и стоящие за ними представления и переживания, направить внимание человека не на познание явлений, обозначаемых этими словами, а на свою душу, с целью обретения более высокого духовного состояния. Хотя употребляемые с этой целью слова имеют определенные значения, критический анализ этих значений, обсуждение их соответствия или несоответствия реальности, уточнение их смысла и выяснение логических соотношений, короче, вся аналитическая работа, без которой немыслима любая познавательная деятельность, здесь неуместны (что не исключает размышлений и сомнений в момент формулировки текста, предназначенного служить целям религиозного назидания, но и они касаются прежде всего возможного воздействия текста на душу человека). Человек, начинающий, вместо того чтобы молиться, размышлять о том, что такое Бог, каким образом он существует, как воздействует на мир, уже не находится в той плоскости бытия, где его может ожидать непосредственная встреча с Богом. Интеллектуальный интерес, философские споры и логические доводы могут побудить человека обратить внимание на неизвестные ему стороны бытия, но, чтобы реально продвинуться в этом направлении, ему нужно действовать совсем другими методами. Аналогичная ситуация имеет место и в познавательной деятельности. Если исследователь, вместо критической проверки научных теорий, относится к ним как к догматам, не подлежащим пересмотру, он покидает область рационального мышления.

В обществе, стремившемся придать религиозной установке сознания универсальную значимость, рациональные утверждения философского и научного характера приобретали подчас силу догматов. Ряду фундаментальных положений был придан статус постулатов, не подлежащих обсуждению: таковы, например, тезисы о начале и конце мира, о сотворенности материи, об особом положении Земли в системе мироздания — ведь именно здесь, согласно Библии, происходили события, имевшие решающее значение для судеб всего мира. Но не только необходимостью согласования своих выводов с положениями, содержащимися в Священном Писании и постановлениях Вселенских Соборов, ограничивалась свобода философского и научного исследования. Предпочтение, отдаваемое в религии авторитету, высказыванию, освященному традицией, перед мнением, изложенным от своего лица, побуждало к аналогичному поведению и в сфере философского творчества. Ведущим жанром философской и научной литературы в средние века  был жанр комментариев к произведениям, игравшим роль общепризнанных руководств в соответствующих областях знания. Это предопределяло основной акцент на осмысление и интерпретацию положений, уже вошедших в корпус знания, а не на расширение последнего.

Однако отсутствие четкого представления о грани, разделяющей религиозную и рациональную составляющие сознания, побуждало и к формулам, имеющим религиозный смысл, подходить с критериями, заимствованными из норм рационального мышления. Эти формулы воспринимались как суждения о том, что можно оценивать по шкале истины и лжи. Отсюда — непримиримые догматические споры и разногласия, ожесточенная полемика с "еретиками". Разделение вероисповедных положений на канонические и еретические свидетельствовало о том, что они стали предметом обсуждения и точных формулировок, утратив собственно религиозные, в разъясненном выше смысле, функции.

В рациональном познании точность языка и тонкость различении являются важнейшим, иной раз решающим фактором, обеспечивающим объяснительную силу теории. Поэтому борьба за оттенки мысли и скрупулезность в определениях здесь вполне уместна и оправданна. Когда с теми же мерками стали подходить и к вопросам вероучения, формулируя на понятийном языке религиозную доктрину, то спор относительно понимания и определения ее содержания приобрел накал, свойственный проблемам, затрагивающим основы человеческого бытия, и потому малейшее отступление от исповедуемой истины рассматривалось как имеющее пагубные последствия в самом важном деле — деле спасения человеческой души, обрекающее на тяжкие испытания и даже, быть может, на вечные муки. Поэтому борьба с "разномыслием" носила столь ожесточенный и непримиримый характер.

Такими трагическими последствиями обернулся тезис о том, что постигаемая человеческим умом сущность вещей и есть истинная суть их бытия, что, следовательно, Бог творит вещи именно такими, как они открываются рациональному познанию. Этот тезис в Новое время, в эпоху рождения гораздо более эффективных методов научного познания, чем те, которые знало средневековье, обернулся против религии, хотя выдвинут и обоснован он был в религиозной философии. В картине мира, созданной средствами математического естествознания, отсутствовала религиозно-иерархическая структура, поскольку логические родо-видовые отношения не играли в ней определяющей роли. Невозможность доказать религиозно значимые истины, пользуясь рационально-понятийными средствами, побуждала людей, приученных в той или иной мере отождествлять религиозную доктрину с системой рационально познаваемых истин, к атеистическим выводам. Понадобился радикальный пересмотр основных посылок, на которые опиралось средневековое мышление, чтобы показать возможность и необходимость сосуществования двух противоположных, взаимоисключающих установок сознания. Этот пересмотр произвел Кант. Он показал, что рациональное познание имеет дело не с внутренней сутью самих вещей, а с теми образами, в которых она предстает перед человеком, регистрирующим, с позиции внешнего наблюдателя, результаты скрытого творческого процесса, порождающего вещь, процесса, недоступного наблюдателю и принципиально отличающегося по своей структуре от всего, что может быть выражено с помощью понятий. Вещь-сама-по-себе непознаваема с помощью рациональных средств. Знание о ней становится доступным человеку, живущему религиозно-нравственной жизнью, имеющей совсем иные законы, чем законы познавательной деятельности.