СИМУЛАКРУМ

(simulare - притворяться) - термин имеет два различных значения в зависимости от репрезентативной и нерепрезентативной модели применения. Платон применяет репрезентативную модель и определяет С. как копию копии, отражение отражения, удвоение удвоения, которое, так же как и копия, претендует на обозначение оригинала, подлинника. В философии Платона С. строится в зависимости от онтологии, поскольку критерием различения копии от С. выступает сходство или несходство с истиной бытия или идеей вещи. He-истина копии копии связывается с истиной присутствующего референта, т. е. идеей вещи, действительным повторением которой выступает первая копия. Тогда как копия обладает сходством с референтом, поскольку строит себя по образцу идеи, С. - это копия копии, лишенная подобия. Внутри философского дискурса С. осуждается как подделка, вымысел. Это, как говорит Делез, "интериоризованное несходство". Но уже внутри платоновской репрезентативной модели действует нерепрезентативная модель - С. без присутствующего референта, поскольку возможность С. изначально вписана в структуру реальности. Проблема уже не касается отношения присутствия и репрезентации. В самом деле, нерепрезентативный С., удваивая оппозицию оригинала, подлинника и копии, не предполагает никакого референта, присутствия, а смещает метафизическую оппозицию копии и оригинала, и копии копии в совершенно другую область. "Здесь недостаточным будет даже обращение к модели "иного", ибо в головокружительной бездне симулякра теряется любая модель" (Делез). Поскольку симуляция оказывается имманентной реальности, то не представляется возможным говорить о каком-то присутствии, основании, оригинале. Наиболее последовательно нерепрезентативная модель С. представлена в работах Ж. Бодрийяра, Ж. Делеза и Ж. Деррида.

По Бодрийяру, симулировать не значит притворяться. Тот, кто притворяется больным, может просто претендовать на то, что он болен. Тот, кто симулирует болезнь, проявляет в себе некоторые "истинные" симптомы болезни. Т. е., притворство не задевает принципа реальности, достаточно четкое различие между реальностью и "болезнью" сохраняет силу, поскольку отношение между реальностью и болезнью носит чисто внешний характер: реальность просто маскируется. Во втором случае С. подрывает различие между "истиной" и "ложью", между "реальным" и "воображаемым". Но если человек, который симулирует болезнь, проявляет действительные симптомы болезни, то в действительности он/она болен? Симуляция не может рассматриваться как объективный процесс. Тот, кто симулирует болезнь, не может рассматриваться объективно ни как больной, ни как небольной. В данном случае медицина и психология бессмысленны. Ибо если какой-то симптом действительно может "проявляться", причем не как естественная данность, тогда любая болезнь может рассматриваться как симулированная и симулируемая, и вполне понятно, что медицина в этом случае неуместна, поскольку собственные процедуры лечения она применяет только при обнаружении "истинной" болезни. "Репрезентация начинается с принципа, утверждающего, что знак и реальность эквивалентны, даже если эта эквивалентность и утопична, она все же является фундаментальной аксиомой. Симуляция начинается с утопии этого принципа эквивалентности, с радикального отрицания знака как ценности, с понимания знака как реверсии и вынесения смертного приговора любой референции". В этом случае, когда репрезентация пытается абсорбировать симуляцию, интерпретируя ее как ложную репрезентацию, симуляция включает в себя всю репрезентацию как единое целое, понимаемую как С. Бодрийяр выделяет несколько этапов процесса симуляции: знак первоначально представляет собой отражение некой субстанциональной реальности, впоследствии он начинает искажать ее, на следующем этапе он уже маскирует не что иное, как отсутствие подобной субстанциональной реальности, наконец, он обращается в свой собственный С. и утрачивает всякое отношение к какой-то реальности. В первом случае репрезентация относится к порядку причастия, таинства, во втором - к порядку извращения, в третьем - к порядку волшебства, колдовства, и только в четвертом - к порядку симуляции. Важнейшим поворотным пунктом в этом процессе симуляции является переход от знаков, диссимилирующих нечто к знакам, скрывающим от нас тот факт, что они не означают ничего. Первое предполагает теологию истины, второе знаменует век симуляции и С. На смену реальности приходит гиперреальность, когда всякая возможность познать реальное утопична и одновременно возрастает ностальгия по некоей подлинности, удовлетворить которую в принципе невозможно, поскольку ностальгия эта приводит к дальнейшей эскалации и интенсификации симуляции.

Диснейленд является превосходной моделью различных порядков симуляции. "Диснейленд существует как желание, утверждение того, что он является "реальной" страной, "реальной" Америкой. Диснейленд представляется как воображаемый для того, чтобы мы поверили, что все остальное - реально, в то время как весь Лос-Анджелес и окружающая его американская территория являются не реальными, а, скорее, гиперреальными или симулятивными" (Бодрийяр). Речь в данном случае идет не о ложной репрезентации реальности, а о принятии того факта, что реальность как таковая изначально включает в собственную структуру симуляцию, репрезентацию, фикцию и, тем самым, спасает сама себя. И точно также Уотергейт скрывает факт гиперреализации окружающей его страны. Несколько иную версию С. представили Ж. Делез и Ж. Деррида. Делезовский С. - это постоянное движение сил, порождающих беспрерывное изменение мира, становление и различие. В то время как подобие строится на сходстве копии и оригинала или идеи вещи, С. строится на несоответствии, на различии. Идея управляет сходством копии и оригинала. Достаточно четкая связь истины и бытия. Симуляция же предполагает совсем другую онтологию, другую идею, другую истину. "Симулякр не есть деградировавшая копия, он содержит в себе позитивный заряд, который отрицает и оригинал, и копию, и образец, и репродукцию. Из как минимум двух дивергентных серий, интериоризованных в симулякре, ни одна не может считаться оригиналом, ни одна не может считаться копией" (Делез). С. не закладывает никакого нового основания: он опрокидывает всякое основание. Делез замечает, что С. включает в себя угол зрения наблюдателя, т. е. сам наблюдатель является составляющей частью С., и именно в точке наблюдения возможны всякого рода деформации и искажения. В С. наличествует безумное становление, вечно иное становление, глубинное субверсивное становление, умеющее ускользнуть от равного, от предела, от "того же самого" или от "подобного": всегда и больше и меньше одновременно, но никогда не столько же. Свой тезис относительно С. Делез подтверждает идеей "вечного возвращения" Ницше: "...Возвращается не бытие, но скорее, напротив, возвращение и составляет бытие в той мере, в какой оно утверждает становление и преходящесть. Дело не в том, что возвращается одна и та же вещь, а в том, что возвращение само утверждается прохождением различности и многообразия. Иными словами, идентичность в вечном возвращении обозначает не природу того, что возвращается, но, наоборот, факт возвращающегося различия" (Делез). В работе "О грамматологии" Деррида говорит о том, что реальность обретает свой онтологический статус благодаря возможности структурно необходимого повторения, удвоения. Т. е. первоначальное удвоение инициирует и в то же время смещает метафизическую оппозицию оригинала и копии, и копии копии в совершенно другую область. Удвоение не производно от бытия. Более того, фантазмы, образы и С. производятся именно в удвоении. Последнее избегает бинарной логики. Как дислоцированное тождество, т. е. тождество, которое всегда относится к другому, С. не подчиняется логике оппозиции и противоречия. Негация в данном случае не покрывает игру С.: наоборот, ее статус заключается в том, чтобы удвоить игру негатива и вписать в собственную структуру как одну из возможностей. Функция такого первоначального повторения заключается в установлении одновременной возможности и невозможности присутствия. "Присутствие, чтобы быть присутствием и самоприсутствием, оказывается всегда уже начавшим представлять себя, всегда уже початым" (Деррида). Присутствие начинается с повторения самого себя. Оно начинается в своем собственном комментарии и сопровождается своим собственным представлением. Складка, внутреннее сдваивание крадет простое присутствие в неодолимом движении повторения. Вписывание в собственную структуру "один раз" как возможность собственного повторения является непременным условием присутствия, "Один раз" означает загадку того, что не имеет места, не имеет никакого смысла, никакой читаемости. "Один раз" означает, что присутствие в истине, в присутствии своего тождества и в тождестве своего присутствия повторяется, удваивается как только оно начинает представлять себя. Оно является в своей сущности как "возможность своей собственной не-истины, псевдоистины, представленной в иконах, фантазмах или симулякрах" (Деррида).

Т. X. Керимов