САМООБМАН

- 1) целенаправленное действие по избежанию неприятных истин и неприятных тем, связанных с самим человеком либо окружающим его миром; 2) ненамеренные процессы отрицания, избегания или искаженного восприятия; 3) психические состояния, вытекающие из таких действий либо процессов, как невежество, ложные убеждения, выдавание желаемого за действительное, неоправданные мнения, недостаток ясного осознания ситуации. Так, родители склонны к преувеличению достоинств своих детей; люди, умирающие от рака, Убеждают себя, что их здоровье улучшается и т. п.

В клинической практике понятие "самообман" почти не используется, при этом его ближайшими эквивалентами являются "отрицание", "репрессия", "иллюзорное мышление". Парадоксально, что, несмотря на свою очевидную близость психоаналитическому способу рассуждения, он редко встречается и в психоанализе. Единственное исключение, насколько нам известно, представляют тексты влиятельного американского психоаналитика Р. Шафера. Феномен психологической защиты пациента от неприятных или стыдных переживаний он описывает в свое работе "Новый язык для психоанализа" (1967) как то, что "некто не знает, что что-то знает, чего-то желает, относится к чему-то эмоционально или делает или сделал некоторое другое действие; он предохраняет себя от открытия, что он не знает и т. д, обманывая себя в одном отношении; и он предохраняет себя от открытия, что и как он обманывает себя упомянутым способом ("неосознанная защита"), поэтому обманывая себя второй раз или во втором отношении".

Куда чаще этот термин встречается в литературном и философском дискурсе. Некоторые считают, что он является "общим местом" и в повседневных разговорах. В своих более сложных формах С. представляет собой хроническую предрасположенность личности, обусловливая систему ее мотивов, представление о себе, предпочтения и действия. В экзистенциалистской мысли, и прежде всего в работах Ж. П. Сартра, С., или "дурная вера" (см. об этом отдельную статью), занимает центральное место. Только самосознающие существа могут обмануть себя. Это возможно постольку, поскольку, будучи отстранены от своих переживаний, они могут описать их правдиво или ложно, включая и описание самих себя. Они побуждены к С. страхом собственной свободы. Они предпочитают скорее сами перед собой притворяться, что связаны необходимостью либо моральными обязательствами, чем мужественно втретить факт их собственных свободы и ответственности.

По мнению ряда философов и психологов, в некоторых ситуациях С. нейтрален и не должен вызывать критику. Он может быть даже желателен, помогая совладать с трудностями, выжить в экстремальной ситуации либо чувствовать себя счастливым. Так, согласно М. Мартину (коллективная монография "Самообман и самопонимание", 1985), С. позволяет людям ограничить совокупность событий, за которые они чувствуют себя ответственными. Это избавляет их от чувства вины в отношении бесконечно широкого перечня событий, за которые они чувствуют себя ответственными. В этом смысле С. помогает сохранить относительно высокую самооценку, будучи тесно связанным с процессом представления "я" окружающим в форме повествований. О. Флэнеген подразделяет две различные, но глубоко взаимосвязанные цели самопрезентации. Первая заключается в том, что сапопрезентация предпринимается ради самопонимания. Это история, которую мы рассказываем самим себе, чтобы понять себя, понять, кто мы есть. Идеальным здесь будет совпадение между самопрезентацией и приемлемой версией истории нашей действительной идентичности. Вторая связана с публичным распространением образа нашего "я", цель здесь - достижение безопасности и обеспечение успешного социального взаимодействия. Они тесно связаны. Нередки случаи, когда фиктивный и надуманный подход к собственному "я" приводит к складыванию ложного "имиджа" личности, претенциозного, заслоняющего от других ее реальные достояния. Но, как это ни парадоксально, самопрезентация первого типа, предназначенная только "для внутреннего употребления", а потому, как можно надеяться, более правдивая и согласованная, вдруг начинает подтверждать этот ложный имидж. У деятельности по самопрезентации есть существенная когнитивная сторона. В экспериментальной психологии показано, что когнитивных усилий требует уже элементарное вычленение человеком данного переживания из множества остальных его переживаний в данный момент. Во сто крат увеличивается значимость когнитивной деятельности, когда необходимо вычленить собственную идентичность, потому что реальная идентичность персоны, выступая как когнитивный объект, в процессе самопрезентации не остается неизменной. Поскольку саморепрезентация продолжается во времени, она перекраивает, переконструирует структуры, уже имеющие место. У представляемого "я" велик также мотивационный элемент. Сознательный контроль человека за собой, продолжение им какой-то совокупности действий включены в кругооборот мотивов, где образ "я" может существенно модифицироваться. Интересны в этом отношении случаи множественного С. Здесь "я", как публичное, так и внутреннее, оказывается связанным в основном только с деятельностью самопрезентации и мало с чем еще в психологической и поведенческой сферах жизни персоны. Однако и такая "заблуждающаяся" самопрезентация помогает конституировать идентичность персоны.

Ряд социальных психологов (Гилберт и Купер) показывают, что С. тесно связан с формированием социального "я". Поскольку все мы определяем себя с т. зр. исполняемых социальных ролей, то именно за счет других людей, отражающих и подтверждающих наше ролевое поведение,  мы обретаем твердое чувство "я". Чтобы другие подтвердили желательные для нас образы самих себя, мы практикуем С., представляя им свои поведенческие стратегии. Ряд ментальных состояний, по-видимому, не достигают фазы своего осознания по другим, нежели вытеснение, причинам. Тонкие и незаметно действующие социальные предписания, по сути, требует, чтобы мы обманывали себя относительно некоторых из своих состояний. Так социально разрабатываемые правила на тот счет, что должен чувствовать человек в тех или иных ситуациях, говорят о том, какие чувства являются подобающими в различных социальных контекстах. Мы можем обманываться на тот счет, что испытываем эти чувства. Нравственно оправданная форма С. есть поиск в жизни золотой середины между недостатками и излишествами.

В других ситуациях и связанных с ними теоретических контекстах С. имеет негативный смысл и связан с такими феноменами, как дурная вера, ложное сознание или внутреннее лицемерие (впервые описано Д. Батлером), представляющее собой отказ признать собственные неправоту, недостатки характера и пр. Экзистенциалистские философы (Кьеркегор, Хайдеггер и в особенности Сартр) отрицали С. как неаутентичный (нечестный, предательский) отказ воспринять болезненные, но значимые истины о свободе, ответственности и смерти. В то же время Г. Фингаретт доказывает, что С. есть нравственно расплывчатое понятие, поскольку в ряде ситуаций обусловленное им разрушение способности действовать рационально, не подпадает под однозначные квалификации невинного либо осуждаемого. Наряду с этим Фингаретт показывает, что между С. и самооценкой может существовать и иная связь: к примеру, в той степени, в какой алкоголик обманывает себя относительно меры собственной ответственности за свой порок, полагая, что он "болен", он утрачивает собственные автономность и уважение к себе как к личности.

М. Мартин в работе "Самообман и мораль" (1986) показывает парадоксальность намеренного обманывания себя. Парадокс состоит в том, что, обманывая других людей, я, как правило, знаю правду, которой и руководствуюсь, формулируя противоречащее ей ложное заявление с целью ввести этих других в заблуждение. Экстраполяция же этого момента на обман самого себя ведет, по меньшей мере, к пяти трудностям. Во-первых, в случае обмана других данный человек знает что-то, что эти другие не знают. Между тем обманывающий сам себя человек, зная истину, по-видимому, не может использовать ее для введения себя же в заблуждение. Одно решение состоит в том, что С. происходит с течением времени, когда истина, в прошлом ясная, начинает постепенно размываться. Либо человек скорее предполагает, чем знает, истину. Во-вторых, если обладание сознанием предполагает осознание действий, совершаемых человеком, то сознательное решение обмануть самого себя было бы невыполнимо, ибо человек продолжал бы отдавать себе отчет в истине, от которой стремился отойти. По мнению Ж. П. Сартра, С. есть спонтанный и ускользающий от рефлексии акт. Версия 3. Фрейда заключалась в том, что самообман есть бессознательная репрессия. В-третьих, кажется, что люди, практикующие С., верят в истину, в которую они одновременно умудряются не верить, но как такое возможно? Возможно, за счет того, что одно из этих конфликтующих убеждений функционирует в их психике неосознанно или не вполне осознанно. В-четвертых, С. предполагает создание человеком собственных верований и убеждений, но это вряд ли возможно, поскольку и верования и убеждения далеко не всегда могут быть избраны произвольно. Возможно, верования в этом состоянии подвергаются непрямой манипуляции на основе избирательного отбора и обращения к тем, а не иным очевидностям. Наконец, в-пятых, не исключено, что одна часть личности (обманщик) манипулирует другой ее частью (жертвой), но такое расщепление связано скорее уже с психическим расстройством, именуемым "синдром множественной персональности", нежели с феноменом С. Возможно, мы созданы из нескольких суб-"я", или суб-личностей, или мы представляем собой комплексы различных социальных "я" ("я" бизнесмена, "я" родителя). Каждое суб-"я", либо, по другой терминологии, социальное "я", следует своим собственным правилам, поэтому, в случае, когда одно из них действует неприемлемым для другого образом, конфликт между ними чреват С. Философ Дж. Кинг-Фарлоу в статье "Самообманщики и Сартровы соблазнители" (1963) интересно характеризует момент растворенности С. в повседневности: "желая сохранить наш пирог и желая съесть его; в одиночку и поделив; предложить это для последнего выпуска журнала "Анализ" (хотя знаем, что у нас просто нет времени держаться на плаву из-за всего этого чтения) и сжечь это как жертвоприношение Годо, и т. д. и т. п.; поскольку мы часто вполне осознаем все эти соперничающие резоны или цели, и поскольку мы в курсе, что каждый из нас должен иметь осознанный приоритет, на личность, с точки зрения ее сознания, часто с пользой смотрят как на большой и широкий комитет. Председатель здесь сменяется наиболее нерегулярно. Члены вопрошают, предупреждают, прославляют и обманывают друг друга: тот, кто в настоящий момент председательствует (и это не надо отождествлять с сознанием или полным согласием) - в наилучшей позиции для того, чтобы запугивать или дурачить других. Они обсуждают, обмениваются шутками, перепроверяют факты о вчерашних сенсациях и выполняют групповую деятельность очень похоже на то, как это делала бы группа индивидов из плоти и крови. Некоторые время от времени дремлют, а некоторые схвачены стражами различных фракций внутри комитета и выставлены в коридор..." Однако, несмотря на очевидную привлекательность уподобления практикующего С. человека "комитету", члены которого находятся в конфликте и соперничают между собой, несмотря на то, что случаи С. ставят под вопрос распространенное традиционное понятие о "я" как об едином источнике деятельности, следует подчеркнуть, что они в то же время и предполагают это понятие. Ибо "я", которому небезразличен самообман, скорее и представляет собой единый агент, нежели "широкую конфедерацию агентов" (Р. Рорти). Или, возможно, в этом пункте межличностный обман уже вряд ли годится в качестве модели для интерпретации С.

Не исключено, что одной из причин склонности человека к С. является когнитивный диссонас, порождаемый некоторого рода знанием, умственный дискофорт, вырастающий из сосуществования в сознании конфликтующих убеждений либо отношений.

Идея С. представляет трудности для тех философов, которые убеждены в том, что сознанию полностью открыто собственное содержание. Согласно такой позиции, мы не в состоянии обмануть сами себя, поскольку непосредственно осведомлены о собственных внутренних переживаниях и представлениях. Между тем в современной экспериментальной философии установлено, что на поведение людей в значительной мере влияют стимулы, восприятие которых субъектом происходит незаметным для него самого образом. Более того, функционирование такой способности, как память, а также основанного на памяти распознавания по существу недоступно осознанию: мы можем осознавать только результат действия памяти - знание. Вторым, коренящимся в эмпирической психологии моментом, подтверждающим то, что переживание человеком собственного "я" далеко не совпадает с сознанием, а потому задает определенные предпосылки к С., являются разнообразные дисгармонические состояния, которые мы переживаем почти повседневно. Философ Г. Франфурт описал как специфически человеческое качество переживание т. н. "желаний второго порядка", то есть желаний о том, чего мы хотим желать. Если мы объясняем чье-то поведение в терминах желаний второго порядка, мы рассуждаем примерно так: "Он сделал это потому, что хотел, чтоб она задумалась над тем, что он не понимает, как она может быть настолько самоуверенной". На более привычном языке в таких случаях говорят о конфликте между желаниями и ценностями. Практически не встречаются люди, желания которых находятся постоянно в гармонии и непротиворечиво согласуются между собой. Большинство склонно поддаваться неконтролируемым импульсам, действуя вопреки упомянутым желаниям второго порядка. Мы способны предаваться заведомо невыполнимым мечтам, многие наши мысли и воспоминания часто приходят к нам непрошеными. В каждый данный момент времени мы испытываем одновременно множество переживаний и состояний. Но если во многих случаях описанная гетерогенность "я", выражающаяся, в частности, в том, что человек придерживается противоречащих верований и желаний, не вызывает особых проблем, больше того, кажется универсальной и не кажется ни загадочной, ни странной, то сочетание несопоставимых желаний и убеждений, лежащее в основе феноменов С. и т. н. "акразии" (слабости воли), является источником многочисленных теоретических затруднений.

Рассмотрение непоследовательных, или несопоставимых, желаний раскрывает в них много сходных черт с несопоставимыми убеждениями. Так, экономисты и социальные психологи раскрыли ряд непоследовательностей в системах предпочтений, проявляемых избирателями и покупателями. К примеру, описаны "перестановки предпочтений", когда люди делают свой выбор так: они предпочитают А по сравнению с В, несмотря на то, что А=В. По мнению ученых, это зависит от того, каким образом описан, или "обрамлен" выбор. Однако куда труднее объяснить случай, когда люди знают, что имеют несопоставимые предпочтения.

Вернемся еще раз к "желаниям второго порядка". Это качество человека связано с его способностью иметь, помимо "желаний о желаниях", убеждения по поводу убеждений, убеждения по поводу желаний, желания убеждений, отношения к ценностям, надежды, связанные с того или иного рода намерениями. Чем сильнее во внутренней жизни индивида представлены упомянутые состояния "второго порядка", тем выше степень его психологической интегрированности. Желания первого порядка могут быть объектом желаний второго порядка, с той оговоркой, что эти последние могут принадлежат, а могут и не принадлежать самому человеку. Так, успешная пропаганда, умелое промывание мозгов препятствуют поддержанию интегрированности личности, угрожая ее способности культивировать эти состояния тогда, когда это особенно важно, в частности, при решении моральных проблем: когда сталкиваются конфликтующие желания, когда необходимо решить, как поступать. Влияние группы или "значимого другого", алкоголь, наркотики, стремление следовать или устанавливать "порядок" могут притупить способность занимать самостоятельную моральную позицию. Показателен в этой связи анализ британского философа К. Уилкса в статье "Психология и политика: ложь, проклятая ложь и самообман" (1996) случая, когда нравственно нормальный человек становится наемником. В ходе анализа выявляется, что его личность, метафорически говоря, раздваивается или даже "растраивается". Представим, - предлагает К. Уилкс, человека, имеющего работу и семью и попавшего в армию прямо из офиса. Он после выполнения "боевых заданий" возвращается в казарму, смотрит ТВ и испытывает негодование и ярость, когда кто-то на "его" стороне подвергается изнасилованию и пыткам, при этом он сам "на работе" осуществляет то же самое в отношении людей с "их" стороны. Он может найти факторы, объясняющие то, что он сделал, проблему для него составляет оправдание этих действий перед самим собой (в отличие от того оправдания его действиям, которое мог бы дать независимый наблюдатель). Если он в последнем преуспевает, то, по мнению исследовательницы, перед нами - крайняя форма С., и есть смысл рассматривать этот случай по модели двух или более агентов, функционирующих в пределах одной личности (несмотря на трудности в понимании персональной интегрированности, которые отсюда следуют). Ибо этот человек был не только подвигнут к С. обманом со стороны других (пропаганда), но и "внутри" его психики на его прежние убеждения, предпочтения, ценности, способность к рациональному рассуждению наложился другой набор ценностей и предпочтений, вступив с первоначальным в конфликт. Поскольку имеет место конфликт и поскольку мы считаем, что этот человек был нормальным, положим, клерком, то он будет противопоставлять один набор ценностей (или его компоненты) другому Что, считает Уилкс дает нам "два" его.

Откуда же берется еще и "третий"? Самоанализ этой дилеммы в подобном случае представлял бы собой настолько болезненное дело, а заключения, к которым индивид бы пришел, были столь неудобны, что, скорее всего, включилась бы сильная мотивация вообще этим не заниматься, отодвинув проблему на край сознания. "Третий" агент и занимается блокированием некоторых мыслей или выводов на основе некоторого знания или подозрения, что идти путем самоанализа было бы слишком болезненно "Как-то" знать или подозревать это - означает знать, по меньшей мере примерно, что произойдет, если данный человек путем самоанализа пройдет до конца. Поэтому, зная это, этот третий агент, действуя как "цензор", также должен практиковать С.

В итоге анализа Уилкс приходит к весьма радикальному выводу, что С невозможно объяснить, придерживаясь представления о едином действующем и рационально мыслящем "я", что еще более проблематизирует современное представление о том, что значит быть личностью. Феномен С. представляет особую сложность для философского постижения по той причине, что рациональное понимание такого типа поведения требует демонстрации, что оно может быть понято в общепринятых психологических терминах, а это, в свою очередь, далеко не всегда возможно.

Е. Г. Трубина