ШЕСТОВ ЛЕВ (Лев Исаакович Шварцман, 1866-1938)

- философ-экзистенциалист, лит. критик. В 1884 поступил на мат., а год спустя - на юрид. ф-т Моск. ун-та; один семестр учился в Берлине; получил диплом кандидата прав в Киеве (1889). В 1895-1914 живет в осн. в Швейцарии; с 1914 - в Москве, в 1918 переезжает в Киев, где читает курс древней философии при народном ун-те. В 1920 покидает Россию и обосновывается в Париже. В первый период (приблизительно до 1914) творчество Ш., к к-рому относятся довоенные труды, вошедшие в собр. соч. (1898-1912), носит отрицающий характер (филос. манифест Ш. "Апофеоз беспочвенности", 1905); во второй период, начиная с "Sola fide" ("Только верою"), (написана в 1911-14, полностью опубликована в Париже в 1966) Ш. выступает как автор, нашедший для себя  мировоззренческие устои. Ш. - провозвестник трагич. умонастроения 20 в., выступивший с интерпретацией и развитием идей Ницше, а позднее и Кьеркегора - идей, вошедших в канон экзистенциализма. Как отклик на ситуацию, когда прежняя, бессознательная, дающаяся всем даром вера в целесообразность и осмысленность человеч. жизни рушилась, Ш., вслед за Ницше, предвосхищает мотив, доминирующий на Западе после Первой мир. войны, развеявшей иллюзорную веру в неизбежное торжество "гуманности" и "прогресса". Но если Ницше связывает трагич. положение человека с его собств. духовным выбором, христ. морализмом, подорвавшим витальные силы человечества, то Ш. пишет прежде всего об алогизме самой почвы человеч. существования. Ш. находится в русле размышлений, оппозиционных к традиц. рационалистич. системосозиданию, в русле философ, эссеистики, сосредоточенной на вопросах и условиях человеч. существования. Впитавший традиции рус. духовной культуры, Ш. понимает философию как выявление первооснов человеч. жизни, жизненной подлинности, как своего рода служение, а не как способ выражения самодовлеющего интеллектуализма. Ш. - представитель линии филос. прозы (Кьеркегор, Унамуно, Ницше, Розанов), сосредоточенной на экзистенциальном претворении идеи, т.е. жизни лица в исповедуемом им принципе. Писательская одаренность сочетается у него с публицистич. темпераментом, склонным к эпатирующему парадоксализму и афористич. форме выражения. Его слово, поскольку оно служит философии как "великой борьбе", подразумевает внут. диалог с противником (ср. установку на "чужое слово", "двуголосое слово" - подобно персонажам Достоевского в исследованиях Бахтина). Ш. выступал как защитник заброшенного в мир и порабощенного спекулятивной философией индивида. Свое творч. амплуа он раз и навсегда связал с позицией атакующего и оспаривающего. На философии Ш. лежит отблеск как ницшеанской антропологии с ее культом исключит, личности, так и философии "подпольного человека" Достоевского. От торжествующего "сверхчеловека" Ш. отказывается в пользу потерпевшего от жизни "великого страдальца", а ницшеанский аморальный дуализм "обыкновенных" и "необыкновенных" (к-рым "все позволено") индивидов у него заменяется эстетич. дуализмом "морали обыденности и морали трагедии" ("Достоевский и Ницше..."). Однако, поскольку трагич. прозрением шестовский герой обязан не только катастрофич. обстоятельствам - они, в конечном счете, перед лицом абсурдности бытия катастрофичны у всех людей, - но и своей глубинной восприимчивостью к истине существования, подлинностью своего страдания, то такой страдалец оказывается также личностью исключительной, необыкновенной. Метод настоящего философствования, по Ш., на этом первом этапе состоит в том, чтобы за успокоительными умственными построениями, за любой "проповедью" обнаружить подлинное жизненное переживание и реконструировать сокровенное "бессознательное" творца, ибо провозглашаемые перед миром убеждения суть лишь маски истинных, глубинных чувств, подвигнувших на создание худож. произведения. Литературно-филос. исследование Ш. нередко оказывается версией психол. разоблачительства (отождествление Достоевского с его нравственно-ущербными персонажами). В то же время особая отзывчивость на трагич. переживание одинокого индивида сохраняет за экзистенциальным анализом Ш. обаяние жизненной значительности. Ш. - не только российское, но и ориг. европ. явление:

уже на рубеже двух веков он, как бы в предчувствии будущих мировых катастроф, ставит те "экзистенциальные" проблемы, к-рые возникнут перед европ. мыслью лишь в 20-х гг. Ш. выражает взгляд на жизнь как на существование перед лицом "неизвестности" и "безнадежности", а прозревание этой жизненной истины неизбежно связывается у Ш. с ситуацией катастрофы, сформулированной им в работе "Шекспир и его критик Брандес", 1898; (ср. с пограничной ситуацией у Ясперса). В типе кабинетного ученого-систематика, препарирующего жизнь в интересах теор. завершенности, Ш. прозревает обездушенный, рациомеханич. тип человека, связанный с наступающей эпохой господства науки и техники. Здесь Ш. развивает одну из тем Достоевского и совпадает с мыслью Кьеркегора, изобличая "искусственного", лишенного души человека. Подобно Кьеркегору, Ш. утверждает в качестве исходного пункта философствования субъекта и субъективность (в противовес объекту и объективности) с ориентацией на существование (противопоставление ориентации на мышление); в качестве истины - глубоко личностную истину с ее принципиальной необщеобязательностью и необщезначимостью; в качестве способа познания - сознательно избираемый путь трагедии и "отчаяния" (см. "Достоевский и Ницше. Философия трагедии", 1903; "Великие кануны", 1912).

Ш. - однодум, им владеет одна "идея-страсть" (для ее выражения историко-филос. материал служит обычно только предлогом); он требует, чтобы человек стряхнул "...с себя власть бездушных, ко всему безразличных истин...", глухих к человеч. апелляции ("Афины и Иерусалим", 1951). Ill- охвачен персоналистским, антисциентистским пафосом "подпольного человека", борющегося с диктатом "законов природы и арифметики". Однако начиная борьбу против сциентификации жизни ("жизнь заменилась познаванием") и сознания ("Науке до души дальше, чем до звезд"), Ш. приходит к радикальному отрицанию знания как пути к жизненной истине. Он считает, что вся традиц. философия шла по пути "необходимости": она искала "всеобщие и необходимые истины", жаждала подчинить сознание порядку, закону и норме и тем самым найти успокоение (мотив Ницше), в то время как нет ничего более уводящего от истины, чем спокойствие и равнодушие. Философия, в частности, в требовании Спинозы "не смеяться, не плакать, а понимать" сформулировала свою полную отчужденность от проблем человеч. существования. Однако у Ш. отрицание знания как источника рабства парадоксальным образом оказывается оборотной стороной крайне рационалистич. позиции, той самой загипнотизированностью "всевластием" разума, к-рая обличалась Ш. Поскольку Ш. связывает господство в мире необходимости с установкой на познание, то онтология оказывается производной от гносеологии, - даже фактич. события зависимы от согласия человека признать их совершившимися.

Спасение от порабощающего разума Ш. ищет (во втором периоде своего творчества) в вере. Теперь познават. устремление человеч. рода Ш. называет грехопадением (человек вкусил плод с "древа познания добра и зла", предпочтя жизни и свободе знание). Традиц. филос. умозрению, берущему начало в Греции и выражающему капитуляцию падшего человека перед отвлеченными истинами, Ш. противопоставляет откровение Ветхого завета; "частному мыслителю Иову" Ш. (снова подобно Кьеркегору) отдает решит, предпочтение перед греч. "симпозионом", Кантом, Гегелем ("На весах Нова", 1929). Бог, не связанный с идеей логоса, олицетворяющего для Ш. ненавистный ему закон, или порядок, выступает как идеал всемогущего своеволия. И вера в него (здесь Ш. идет за лютеровским "Sola fide" - "Только верою") открывает перед человеком возможности, не считающиеся ни со строем бытия, ни с нормами нравственности, ставит его "по ту сторону добра и зла". Здесь объявленный фидеизм грозит превратиться в волюнтаризм и веру в абсурд. С др. стороны, абсурд оказывается таковым только перед неправомочным судом разума, потому что для Ш., к-рому близок иудейский религ. опыт, Бог - положит, животворческая сила, благодатный источник жизни. Ш. выступает как своеобр. религ. философ жизни, понятой как чудо (сверхъестественное) и требующей к себе доверия (этим Ш. существенно отличается от "канонич." экзистенциалистов с их "бунтом" против жизни). Так Ш. балансирует между принятием бытия (к-рое как созданное Богом "зело добро") и экзистенциалистским отрицанием смысловых основ мира, рассматриваемых как рез-т гносеологич. грехопадения.

Налицо - смена вех, переход от культа беспочвенности бытия и человеч. сиротства в мире к обнаружению в нем высшей силы в виде старого "живого Бога Авраама, Исаака и Иакова", однако принципиально неосмысляемого и противопоставляемого разуму. В этом русле развивается творчество Ш. на втором и последнем этапе, сохраняя прежнюю, характерную для всякой идейной мономании воинственность. Большой скачок в мировоззрении Ш. - выход из безнадежности к вере, на пути к к-рой "философия трагедии" если и не отменяется, то становится лишь этапом, помогающим обрести истину, - не только не смягчает его взглядов на роль разума в человеч. существовании, но превращает борьбу с рационализмом в тотальную войну и предмет исключит, сосредоточенности. Если до сих пор мышление в глазах Ш. было виновно в сокрытии и затемнении истины личного существования, то теперь оно оказывается причиной трагедии истор. человечества.

Идейно-творч. путь Ш. ведет от атеистич. бунта против "абсурдного" мироустройства к пафосу веры в лютеровской формулировке "Sola Fide" и ветхозаветному Богу. Однако Бог, не связанный с идеей Логоса, разума, становится (хотя и невысказанно) символом всемогущего своеволия, что открывает перед человеком возможности, не считающиеся со строем бытия и, в сущности, оставляют его, как и на первом безрелигиозном этапе, "по ту сторону добра и зла". Объявленный фидеизм оказывается, т.о., все той же верой в абсурд.

Соч.: Соч.: В 2-х Т. М., 1993; Соч. М., 1995; Sola fide. - Только верою. Париж, 1966; Апофеоз беспочвенности: Опыт адогмат. мышления. Л., 1991; Киркегард и экзистенциальная философия. М., 1992.

Лит.: Федотов Г. Рец.: Л. Шестов. На весах Иова // Числа. 1930. № 1/2; Бердяев Н. Лев Шестов и Кирке -гард//Бердяев Н.А. Собр. соч. Т. 3. Париж, 1989; Он же. Осн. идея философии Льва Шестова (Там же); Булгаков С.Н. Нек-рые черты религ. мировоззрения Л.И. Шестова //Булгаков С.Н. Соч. в 2-х тт., Т. 1. М., 1993; Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. По переписке и воспоминаниям современников. Т. 1-2. Париж, 1983; Гальцева Р.А. Иск к разуму как дело спасения индивида: Гносеологич. утопизм Л. Шестова // Гальцева Р.А. Очерки рус. утопич. мысли XX в. М., 1992; Морева Л.М. Лев Шестов. Л., 1991; Umbach R. Die Crundprobleme Leo Schestows. Munch. 1952; Fondane B. Rencontres avec Leon Chestov. P., 1967; Baranov N., Bibliographie des oeuvres de Leon Chestov. P., 1975; Idem. Bibliographie des etudes sur Leon Chestov. P., 1978; Лев Шестов: Библиогр. /Сост. Н. Баранова-Шестова. Т. 1-2. Париж, 1975-1978.

Р.А. Гальцева