ЗАКАТ МЕТАНАРРАЦИЙ

ЗАКАТ МЕТАНАРРАЦИЙ

ЗАКАТ МЕТАНАРРАЦИЙ
(или ‘закат больших нарраций’) — парадигмальное основоположение постмодернистской философии, заключающееся в отказе от фиксации приоритетных форм описания и объяснения наряду с конституированием идеала организации знания в качестве вариабельного. Идея З.М. сформулирована Лиотаром (в фундаментальной для обоснования культурной программы постмодернизма работе ‘Постмодернистское состояние: доклад о знании’) на основе идей Хабермаса и Фуко о легитимации как механизме придания знанию статуса ортодоксии, — но определению Лиотара, ‘легитимация есть процесс, посредством которого законодатель наделяется правом оглашать данный закон в качестве нормы’. На основании ‘дискурса легитимации’ в той или иной конкретной традиции оформляются, по Лиотару, ‘большие нарраций’ (или метанаррации — см.— ‘великие повествования’), задающие своего рода семантическую рамку любых нарративных практик в контексте культуры. Джеймисон в аналогичном контексте говорит о ‘доминантном повествовании’ или ‘доминантном коде’ (как ‘эпистемологических категориях’), которые функционируют в соответствующей традиции как имплицитная и нерефлексируемая система координат, парадигмальная матрица, внутри которой ‘коллективное сознание’ в рамках данного кода моделирует ‘в социально символических актах’ не что иное, как ‘культурно опосредованные артефакты’. Лиотар определяет до-постмодернистскую культуру как культуру ‘больших нарраций’ (‘метанарративов’), как определенных социокультурных доминант, своего рода властных установок, задающих легитимизацию того или иного (но обязательно одного) типа рациональности и языка. К метанаррациям Лиотар относит новоевропейские идеи эмансипации и социального прогресса, гегелевскую диалектику духа, просветительскую трактовку знания как инструмента разрешения любых проблем и т.п. В противоположность этому культура эпохи постмодерна программно ориентирована на семантическую ‘открытость существования’ (Батай), реализуемую посредством ‘поиска нестабильностей’ (Лиотар), ‘ликвидацией принципа идентичности’ (Клоссовски), парадигмальным отсутствием стабильности как на уровне средств (см. СИМУЛЯКР) и организации (см. РИЗОМА), так и на уровне семантики (см. ОЗНАЧИВАНИЕ). (Ср. с деконструкцией понятия ‘стабильная система’ в современном естествознании: синергетика и теория катастроф Р. Тома.) Эпоха постмодерна — в его рефлексивной самооценке — это эпоха З.М., крушения ‘метарассказов’ как принципа интегральной организации культуры и социальной жизни. Специфику постмодернистской культуры — с точки зрения характерной для нее организации знания — Лиотар усматривает в том, что в ее контексте ‘большие повествования утратили свою убедительность, независимо от используемых способов унификации’. Собственно, сам постмодерн может быть определен, по Лиотару, как ‘недоверие к метаповествованиям’, — современность характеризуется таким явлением, как ‘разложение больших повествований’ или ‘закат повествований’. Дискурс легитимации сменяется дискурсивным плюрализмом; санкционированный культурной традицией (т.е. репрезентированный в принятом стиле мышления) тип рациональности — вариабельностью рациональностей, фундирующей языковые игры как альтернативу языку. — ‘Великие повестования’ распадаются на мозаику локальных историй, в плюрализме которых каждая — не более чем одна из многих, ни одна из которых не претендует не только на приоритетность, но даже на предпочтительность. Само понятие ‘метанаррация’ утрачивает ореол сакральности (единственности и избранности легитимированного канона), обретая совсем иное значение: ‘метарассказ’ понимается как текст, построенный по принципу двойного кодирования (Ф.Джеймисон), что аналогично употреблению соответствующего термина у Эко: ирония как ‘метаречевая игра, пересказ в квадрате’. — Девальвированной оказывается любая (не только онтологически фундированная, но даже сугубо конвенциальная) универсальность: как пишет Лиотар, ‘конценсус стал устаревшей и подозрительной ценностью’. В условиях тотально семиотизированной и тотально хаотизированной культуры такая установка рефлексивно оценивается постмодернизмом как естественная: уже Батай отмечает, что ‘затерявшись в ночи среди болтунов... нельзя не ненавидеть видимости света, идущей от болтовни’. Постмодерн отвергает ‘все метаповествования, все системы объяснения мира’, заменяя их плюрализмом ‘фрагментарного опыта’ (И.Хассан). Идеалом культурного творчества, стиля мышления и стиля жизни становится в постмодерне коллаж как условие возможности плюрального означивания бытия. Соответственно этому, — в отличие от эпохи ‘метанарраций’, — постмодерн — это, по определению Фуко, ‘эпоха’ комментариев, которой мы принадлежим’. Постмодерн осуществляет радикальный отказ от самой идеи конституирования традиции: ни одна из возможных форм рациональности, ни одна языковая игра, ни один нарратив не является претензией на основоположение приоритетной (в перспективе — нормативной и, наконец, единственно легитимной) метанарраций. В качестве единственной традиции, конституируемой постмодерном, может быть зафиксирована, по мысли Э.Джеллнера, ‘традиция отказа от традиции’. В отличие от модернизма, постмодернизм не борется с каноном, ибо в основе этой борьбы лежит имплицитная презумпция признания власти последнего, он даже не ниспровергает само понятие канона — он его игнорирует. Как отмечают З.Бауман, С.Лаш, Дж.Урри и др., универсальным принципом построения культуры постмодерна оказывается принцип плюрализма. В частности, как показано Б.Смартом, Ф.Фехером, А.Хеллером и др., если модернизм характеризовался евроцентристскими интенциями, то постмодернизм задает ориентацию на культурный полицентризм во всех его проявлениях. (В этом контексте реализует себя практически безграничный культурно-адаптационный потен- . циал постмодерна.) Таким образом, по Лиотару, ‘эклектизм является нулевой степенью общей культуры: по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ланч идут в McDonald's, на обед — в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге’. Коллаж превращается в постмодернизме из частного приема художественной техники (типа ‘мерцизма’ К.Швиттерса в рамках дадаизма) в универсальный принцип построения культуры. Сосуществование в едином пространстве не только семантически несоединимых и аксиологически взаимоисключающих друг друга сколов различных культурных традиций порождает — в качестве своего рода аннигиляционного эффекта — ‘невозможность единого зеркала мира’, не допускающую, по мнению К.Лемерта, конституирования такой картины социальности, которая могла бы претендовать на статус новой метанарраций. По выражению Джеймисона, ‘мы обитаем сейчас скорее в синхронном, чем в диахронном /мире/’. В этом плане перманентное настоящее культуры постмодерна принципиально нелинейно: современная культурная прагматика описывается Лиотаром как ‘монстр, образуемый переплетением различных сетей разнородных классов высказываний (денотативных, предписывающих, перформативных, технических, оценочных и т.д.). Нет никакого основания полагать, что возможно определить метапредложения, общие для всех этих языковых игр, или что временный консенсус... может охватить все метапредложения, регулирующие всю совокупность высказываний, циркулирующих в человеческом коллективе. По существу, наблюдаемый сегодня закат повествований легитимации... связан с отказом от этой веры’. Апплицируясь на различные предметные области, концепция З.М. получает широкое рапространение и содержательное развитие. Так, швейцарский теолог Г.Кюнг, полагая, что история христианства (как и любой другой религии) может быть представлена как последовательная смена друг другом различных парадигм вероисповедания в рамках одного Символа веры, которые ставятся им в соответствие с метанаррациями (от ‘иудео-христианской парадигмы раннего христианства’ — до ‘просветительско-модернистской парадигмы либерального протестантизма’). Современность в этом плане выступает для Г.Кюнга эпохой З.М.: по его словам, современная культура осуществляет во всех областях поворот от моноцентризма к полицентризму, — возникающий ‘полицентристский мир’ демонстрирует ‘радикальный плюрализм’ как в концептуальной, так и в аксиологической областях, что в контексте развития веры означает, что ‘пришел конец гомогенной конфессиональной среде’. С точки зрения Кюнга, это не только предполагает решение экуменистической проблемы внутри христианства и снятие межрелигиозных коллизий на основе ‘максимальной открытости по отношению к другим религиозным традициям’, но и ‘означает... новый шанс для религии’ в смысле его адекватного места в культурном плюрализме мировоззренческих парадигм. Применительно к когнитивным стратегиям современной культуры идея З.М. инспирирует конституирование так называемой толерантной стратегии знания, или ‘стратегии взаимности’ (mutuality), — в отличие от доминировавшей до этого в западной культуре жестко нон-конформистской ‘стратегии противостояния’ (alterity). Дж.О'Нийл определяет ‘сущность постмодернизма’ именно посредством выявления присущей ему толерантной ‘политики знания’. — Согласно Дж.О'Нийлу, в западной традиции последовательно реализовали себя две ‘политики знания: политика ‘альтернативности’ и политика ‘множественности’. — Если первая, развиваемая в качестве дисциплинарной, связывается им с неклассической философией от Парсонса до М.Вебера (включая марксизм), то вторая представлена именно постмодернизмом с его стратегической ориентацией на предполагающее плюрализм версий мироинтерпретацией ‘взаимное значение’. Таким образом, постулируя повествовательные стратегии в качестве основополагающих для современной культуры, философия постмодернизма генерирует идею программного плюрализма нарративных практик: ‘постмодерн... понимается как состояние радикальной плюральности, а постмодернизм — как его концепция’ (В.Вельш). Если модернизм, по Т.Д'ану, ‘в значительной степени обосновывался авторитетом метаповествований’, намереваясь с их помощью обрести утешение перед лицом разверзшегося ‘хаоса нигилизма’, то постмодерн в своей стратегической коллажности, программной нестабильности и фундаментальной иронии основан на отказе от самообмана, от ложного постулирования возможности выразить в конечности индивидуальности усилия семантическую бесконечность сущности бытия, ибо ‘не хочет утешаться консенсусом’, но открыто и честно ‘ищет новые способы изображения... чтобы с еще большей остротой передать ощущение того, чего нельзя представить’ (Лиотар), однако различные оттенки чего можно высказать и означить в множащихся нарративах. Базисным идеалом описания и объяснения действительности выступает для постмодерна идеал принципиального программного плюрализма, фундированный идеей З.М.

История философии. 2008.