ЕВРАЗИЙСТВО

ЕВРАЗИЙСТВО

ЕВРАЗИЙСТВО
идеократическое геополитическое и социально-философское учение, морфологический комплекс идей и интеллектуальное движение, конституировавшиеся в 1921 в среде российской эмиграции и сохраняющие идейно-политический потенциал до начала 21 в. Основателями и ведущими идеологами движения Е. выступили Флоровский, Карсавин, Н.Н.Алексеев, Вернадский, Б.Вышеславцев, Н.С.Трубецкой, Р.Якобсон, В.Н.Ильин и др. Возникает как определенное возрождение идей славянофильства, дополненного научно-философскими концептами конца 19 — начала 20 вв. (см., например, программу Струве в статье ‘Великая Россия’, опубликованной в январе 1908: возрождение России на идеях нации и отечества, частной собственности, духовной крепости и свободы лица, мощи и величия государства.) Отличительной характеристикой Е. выступает также ‘феноменологически обостренное восприятие времени’ (Ф.Степун) во всех его психологически окрашенных модусах: горечь поражений в мировой и гражданской войнах, бесприютность эмиграции, завороженность возможным будущим. Программными документами Е. явились сборники ‘Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев’ (София, 1920—1921), ‘На путях’ (1922), ‘Россия и латинство’ (1923), а также манифесты ‘Евразийство (опыт систематического изложения)’ (1926), ‘Евразийство (формулировка 1927 года) (1927), Декларация Первого съезда Евразийской организации (Прага, 1932). Е. располагало собственной периодической печатью (‘Евразийская хроника’; а также газета ‘Евразия’, изначально с 1929, правда, дезавуированная как орган движения Алексеевым, В.Н.Ильиным и П.Н.Савицким) и разнообразными просветительскими программами. На первом этапе задачей Е. предполагалось ‘выключить из русской революционной динамики марксистско-коммунистическую идеологию как заведомо негодную, устарелую и реакционную’, а впоследствии ‘включиться в революционный процесс на основании подлинно новой... обязательно динамической, свежей и молодой идеи’. В ‘позднем’ (конец 1930-х) варианте идеология и теория Е., связываемые также с именами П.Сувчинского, С.Эфрона, П.Арапова и др., нередко трактуются (В.Н.Ильин) как вырождение ‘русской идеи’ в идеал ‘гегемонии кремлевской мафии над миром’. Как организованное и самоосознающее движение, Е. прекратило свое существование во второй половине 1930-х ввиду явного утопизма идей трансформации сталинского режима в СССР в ‘евразийском духе’. По мнению представителей Е., правомерно определенное ассоциирование ‘срединной части’ Евразии как географического понятия (а именно территории между линией Балтика — Адриатика и Кавказским хребтом, включающей Среднюю Азию, ограниченной Курилами и границей с Китаем на востоке и юго-востоке), с одной стороны, и ‘местоположения’ особой евразийской культуры, ядром которой выступает культура восточно-славянских народов — русских, украинцев, белорусов, с другой стороны. (У Н.Н.Алексеева Россия — центральное ‘Солнце’ Евразии.) По мнению представителей Е., Россия-Евразия характеризуется не только общностью исторических судеб населяющих ее народов и их родственных культур (идея и концепция ‘месторазвития’ Савицкого), но и несомненным единым экономико-политическим будущим. Во вступительной редакционной статье ‘Исхода к Востоку’ отмечалось: ‘Культура ‘романо-германской’ Европы отмечена приверженностью к ‘мудрости систем’, стремлением наличное возвести в незыблемую норму... Мы чтим прошлое и настоящее западно-европейской культуры, но не ее мы видим в будущем. С трепетной радостью, с дрожью боязни предаться опустошающей гордыни, — мы чувствуем, вместе с Герценом, что ныне ‘история толкается в наши ворота’. Толкается не для того, чтобы породить какое-либо зоологическое наше ‘самоопределение’, — но для того, чтобы в великом подвиге труда и свершения Россия также раскрыла миру некую общечеловеческую правду, как раскрывали ее величайшие народы прошлого и настоящего’. Опираясь на социологическо-географические выводы Ключевского, Данилевского, С. Соловьева, теоретики Е. акцентировали не только актуальность противопоставления России-Евразии и Западной Европы, но и подчеркивали потенциальную значимость основополагающих традиционной и модернизированной триад российской ментальности: ‘православие — самодержавие — народность’, ‘централизация — дисциплина — самопожертвование’. Рассматривая экспансию ‘русской’ (восточно-славянской) культуры на всю территорию Евразии как ипостась глобального процесса обретения народами Евразии территориальной целостности, геополитического самосознания и государственности, идеологи движения уделяли особое внимание высокоэффективному культурному и генетическому синтезу ‘русского’ и ‘туранского’ начал евразийской культуры. (В этом контексте очевидны мотивы придания идеологами Е. ‘огромной историко-геополитической роли’ типично евразийской науке — кочевниковедению.) По мнению многих из теоретиков Е., попытки ‘модернизаций’ по западно-европейским сценариям в конечном счете оказывались и всегда будут оказываться разрушительными для жизненного уклада евразийских народов. Гипотеза Е. о том, что перспективный этнопсихологический евразийский тип формируется преимущественно на основе языковой палитры восточно-славянских народов, с одной стороны, и ‘азиатского’ культурно-этнического типа, с другой, содействовала легитимизации идеи об особой значимости империи великих ордынских ханов для конституирования традиций евразийской государственности. (Киевская Русь трактовалась идеологами Е. лишь как духовно-нравственная ‘колыбель’ Евразийской цивилизации.) По мнению идеологов Е. (манифест 1926), ‘мы усматриваем форму симфонически-личного бытия евразийско-русского мира в его государственности... С нашей точки зрения, революция привела к созданию наилучшим образом выражающей евразийскую идею форме — к форме федерации. Ведь федеративное устройство не только внешне отмечает многочисленность евразийской культуры, вместе с тем сохраняя ее единство. Оно способствует развитию и расцвету отдельных национально-культурных областей, окончательно и решительно порывая с тенденциями безумного русификаторства. Это — сдвиг культурного самосознания, несомненное и важное его расширение и обогащение’. В контексте философии истории и теории этногенеза значимую роль в процессах возрождения идей Е. в конце 20 ст. сыграло творчество Гумилева, работы которого аккумулировали обширный исторический, этнографический материал и подходы ‘психологии народов’ применительно к единому евразийскому пространству. Одновременно, реальные геополитические процессы в ‘Евразии’ конца 20 в. (распад СССР и СФРЮ, крушение системы социалистического лагеря, идеологическая и военно-политическая экспансия Запада) результировались в резком повышении общественного интереса к идеалам Е. Основными характерными чертами идеологии, теории и практики общественного и государственного строительства современного Е. (во многом созвучного Е. ‘классическому’) правомерно полагать следующее: 1) Идеократия как фундамент государства и общества (по В.Н. Ильину, идеократия — ‘стиль управления страной — именно путем идеологической информации масс или, если угодно, путем идеологического их инструктирования, что должно обязательно сопровождаться их заинтересовыванием и пробуждением в них идеологических симпатий, равно как и идеологической динамики’; в основании такой идеологии лежат ‘идеи-силы’ и ‘идеи-ценности’). 2) Признание сильного государственного властного начала обязательным источником и двигателем социально-экономических реформ, осуществляемых в интересах большинства населения. 3) Отказ от политической конфронтации ‘на местах’, формирование структур исполнительской власти ‘сверху вниз’. 4) Возложение ответственности за основной массив стратегических решений вкупе с ‘направленностью и духом’ законодательных инициатив на избираемого главу государства; согласно Алексееву, ‘по духу своему мы, пожалуй, первый тип русского ордена... кажется, прототипом нашего объединения было ‘старчество’ (Зосима) у Достоевского’. 5) Наделение представительных органов функциями-правами детальной проработки и канонизирования персонифицированных решений лидера нации и государства; согласно В.Н.Ильину, идеократия ‘ослабляет и отодвигает на задний план обычную государственную и государственно-парламентарную жизнь нынешних государственно-социально-политических комплексов’. 6) Ориентация на гармоничное сочетание государственной и частной собственности, не допускающая подмену практики регулярных волеизъявлений и актов политической воли лидера государства по проблемам общенациональной значимости — осуществлением политических программ в интересах различных финансово-экономических групп; по мнению Алексеева, ‘...с точки зрения ‘социальной правды’, капитализм никак нельзя защитить. Вернувшись к капитализму... русский народ примет капиталистическую систему условно, не веря в нее и не считая ее ‘праведной’. Но русский народ есть народ, ищущий правды и не могущий жить без правды... Где же он будет искать ее при возвращении к капитализму? Опять в социализме... Принести гекатомбу жертв, чтобы ввести систему коммунизма, потом отвергнуть ее, как невозможную и несправедливую, чтобы опять начать верить в социализм... Можно наверняка сказать, что этого в России не будет. Русский народ примет правду коммунизма и отринет его кривду. Он, пo-прежнему, будет бороться с эксплуатацией и рабством во имя человеческой свободы, но уже не в коммунистических целях и не коммунистическими средствами... Здоровье будущего русского государства обусловлено тем, что оно также должно быть ‘государством правды’ (‘системой государственно-частного хозяйства’). 7) Приоритет интересов сотрудничающих общественных групп в противовес неограниченным индивидуальным потребностям по природе своей асоциальных индивидов. 8) Стремление к достижению сбалансированности между нравственными ценностями и ‘чистой’ экономической целесообразностью. 9) Доминирование православия как религии, органично интегрирующей значимую совокупность догматов евразийских региональных вероисповеданий и т.д. Пафос концепции Е. — мечта о едином ‘богочеловеке’, о всеедином’ человечестве — стремится противостоять в начале 3 тысячелетия процессам ‘вестернизации’ мира. Тезис многих идеологов последней о естественном стационарном ‘эшелонированном’ ранжировании государств (производителей преимущественно: а) либо новых идей и технологий; б) либо товаров массового потребления; в) либо сырья и вредных материалов) не совместим с русской идеей земного братства людей. (По мнению Н.С.Трубецкого, общезападный шовинизм и общезападный космополитизм тождественны: под ‘цивилизованным человечеством’ их представители понимают ту цивилизацию, которую ‘в совместной работе выработали романские и германские народы Европы’; под ‘цивилизованными народами — прежде всего опять-таки тех же романцев и германцев, а затем и другие народы, которые приняли европейскую культуру’; ‘та культура, которая по мнению космополитов должна господствовать в мире, упразднив все прочие культуры, есть культура такой же определенной этнографически-антропологической единицы, как и та единица, о господстве которой мечтает шовинист’.) Определенные центростремительные тенденции в геополитическом пространстве Евразии рубежа 20—21 вв. как результат усилий ряда политических деятелей, ориентирующихся в своей активности на принципиально нетрадиционный обновленческий пафос 21 ст., демонстрируют глобальный потенциал идеи Е.: по выражению Аверинцева, ‘мыслительного движения на опасной грани философствования и политики’, — независимо от его оценок различными идейными течениями, философско-социологическими школами и геополитическими структурами.

История философии. 2008.