эпистемология романтизма

эпистемология романтизма
        ЭПИСТЕМОЛОГИЯ РОМАНТИЗМА — важный аспект философии романтизма. Э. р. подчинена центральной цели романтического проекта — исцелению культуры и общества Нового времени от недуга отчуждения во всех его ипостасях; отчуждения человека от самого себя (от глубин своего собственного внутреннего мира), от др. людей и от природы. Соответственно, набор высших ценностей романтического этоса включал в себя самопознание и самореализацию; любовь, интенсивность эмоционального переживания человеческих отношений; открытость миру и природе как царству красоты и тайны.
        Основными мишенями критики со стороны Э. р. были:
        1) свойственное новой науке противопоставление субъекта познания его объект) (когнитивный дуализм);
        2) когнитивное отчуждение человека от вещей-в-себе, созданное Кантовым учением о непознаваемости ноуменов; 3) представление о научной объективности как когнитивной сверхценности, имеющей универсальную принудительную силу; 4) идеология механицизма, сопровождавшая развитие Ньютоновой физики.
        Когнитивному дуализму романтизм противопоставил так называемую эпистемологию соучастия (participatory epistemology). Ее суть, пожалуй, лучше всего выражена Новалисом в его «Общем черновике (1798/1799)»: «[Этот метод] позволяет нам интуитивно познавать (ahnden) природу, или внешний мир, как человеческое существо. Он показывает, что мы можем и должны познавать всё лишь таким образом, каким мы понимаем самих себя и своих возлюбленных — меня и тебя... (Вместо [Фихтева] Не-Я — Ты)» (Фрагмент 820).
        Э. р. исходит из философии Канта и Фихте, но одновременно в некотором отношении «преодолевает» их; а именно: природа в процессе познания не противопоставляется познающему, как это имеет место у Канта (и тем более не подвергается познающим «пытке» — обычная метафора познания в науке 17 в., напр., у Галилея); и она также не «постулируется» в качестве не-Я, как это имеет место у Фихте. Вместо этого, она «переживается», или интуитивно понимается, познающим — в качестве подобного ему «человека», в контексте человеческой связи Я и Ты, где инструментом познания становится интуиция любви.
        Этой интуицией любви (или трансцендентальной симпатией) по отношению к предметам внешнего мира обладает, в первую очередь, поэт (или, шире, — художник вообще); он, по Новалису, обладает способностью «пробуждать в себе истину чужой индивидуальности и не быть вводимым в заблуждение поверхностной имитацией... Эта способность основывается на в высшей степени удивительном проникновении [в предмет] и на духовном мимезисе». Иными словами, поэт оказывается способным проходить сквозь стены феноменального мира и добывать ноуменальное знание, исцеляя, таким образом, человечество от когнитивного отчуждения от вещей-в-себе. За это Новалис называет поэзию «великим искусством построения трансцендентального здоровья. Поэт же, стало быть, есть трансцендентальный врач».
        Однако это центральное достижение эпистемологии соучастия оказывается пораженным серьезнейшей двусмысленностью. С одной стороны, упоминания о «трансцендентальном здоровье» и «трансцендентальном враче» (вкупе с др. ремарками Новалиса о поэтическом философе как творце эмпирической реальности мира, о необходимости «романтизации» мира, о «магическом идеализме» и «магическом реализме») свидетельствуют о желании опереться на Кантов трансцендентализм, в соответствии с которым все пространственно-временное упорядочение природы не столько «считывается» нашим когнитивным аппаратом с природы, сколько проецируется им на нее. С др. стороны, разговоры об «истине чужой индивидуальности» и о «проникновении в предмет» наводят на мысль о заявке на действительное познание предмета (т.е. вещи-в-себе), а не о проецировании «всего лишь» работы наших когнитивных особенностей. Эта двусмысленность в высшей степени характерна для Э. р. в целом. В сущности, она является ее самой фундаментальной проблемой, с которой она — если судить по стандартным критериям научной объективности — так никогда и не справилась.
        Однако пытаться судить об успехах Э. р. на основе этих критериев — значит, недооценивать радикальность ее проекта, решающей частью которого являлось: 1) радикальная коррекция характерного для эпохи Просвещения представления о научной объективности как о когнитивной сверхценности, имеющей универсальную принудительную силу, и, соответственно, 2) построение нового равновесия между Я и миром, между субъективностью и объективностью в познании. Если бы эти две задачи были успешно и в полной мере выполнены, то к оценке фундаментальной проблемы Э. р. нам пришлось бы подходить совершенно с иными мерками, а именно с мерками нового когнитивного равновесия. Однако современные исследователи романтизма предпочитают говорить всего лишь о «трагической — и иронической — борьбе» романтических поэтов-философов за их выполнение (X. Кун).
        Э. р. оказала прямое или опосредованное влияние на такие разнородные культурные явления, как нем. и брит, наука первой половины 19 в.; психоанализ; историзм, органицизм и культурный релятивизм в социальных и гуманитарных дисциплинах; многие последующие трактовки когнитивных аспектов искусства и литературы; эпистемология Ф. Ницше, М. Хайдеггера и Л. Витгенштейна; философия персонализма и современная экологическая философия.
        АЛ. Блинов
        Лит.: Ballard E.G. On the Nature of Romanticism // Tulane Studies in Philosophy. Vol. VIII. New Orleans, 1959. P. 61—95; Besset M. Novalis et la Pensee Mystique. P., 1947; Engell J. The Creative Imagination: Enlightenment to Romanticism. Cambridge, Mass., 1981; Haym R. Die romantische Schule. В., 1870; Kuhn H. «Poetische Synthesis» — Novalis. Darmstadt, 1970. S. 203—258; Romanticism and the Sciences. Cambridge, 199 0.

Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация». И.Т. Касавин. 2009.