Это сладкое слово «зависимость». Зависимость на примере одной жизни.

Она родилась двадцать первого декабря. Это она помнила точно. Вот с годом были неточности, да эти года, они бегут как-то слишком быстро – нет смысла запоминать. Отец был коммунист. Строгое лицо, вечный костюм, темный автомобиль. О матери она почти не помнила, темные волосы, цветастое платье. Однажды отец пришел и с лицом, еще более каменным сказал, что матери больше нет. Отец научил, что говорит надо коротко и «по сути», фразы вроде «хлеб закончился» и никаких деталей. Детали опасно. Она должна была уметь молчать, и готовить – «спасать семью».

Ее мир расщепился после смерти матери: дом - ждать отца и ужин, и на короткие поездки и вид из окна. Улицы Киева заполнили оборванные тощие люди с распухшими животами, некоторые неподвижно лежали и смотрели в никуда. Мимо них шмыгали бурые крысы. Отец успокоил ее:

- Дочь коммуниста – должна быть сильной! Да и нет там на улицах никого, это показалось, выдуманный мир.

Водитель отца подтверждал, что нету. И она верила. В войну у отца была бронь, он увез ее в далекий южный город и оттуда руководил. Те, же костюмы, рубахи, шляпа и потный лоб от восточной жары.

Она успела увидеть много страшного из окна поезда. И это тоже расплывалась и таяло в словах отца – «этого всего нету. Показалось!»

Она стала остро зависеть от отца, только он приходя с работы мог ее успокоить. Пока его не было, она сидела у окна, раскачивалась и тихонько подвывала, плакать вголос было нельзя. «Она же дочь комуниста и должна быть сильной».

Отец приходил, она успокаивалась. Только когда он приходил домой, аккуратно вешал в передней зонт и шляпу, зудящая тревога отпускала ее.

Однажды отец привел в гости молодого коллегу. Обаятельный и говорливый, он был так не похож на ее сдержанного отца. Отец сказал, что «парень настоящий коммунист и держись его». Она сходила с ним в театр и на танцы, старательно крахмалила воротничок к платью и молчала в театре. Он сделал предложение и они переехали на улицу Кирова. Молодой коммунист быстро делал карьеру и государство наградило его за труды. Он ездил в Москву в командировки, это было так страшно и торжественно и никогда не известно, будет ли повышение или «десять лет без права переписки». Родился сын Василий, Васичка.

Муж уехал в очередную командировку, а ночью за ней приехал отец, приказал спаковать одежду, взял на руки Васеньку и увез к себе. На вопросы про мужа ответил только:

- Сгинул и не будем про это. Показалось тебе. Ты так сына родила, одна.

И очень быстро она поверила, что показалось. В мареве послевоенных годов это было удобно, забыть, не думать, так было легче не проговориться, не сбиться с правильных ответов в анкетах. Ей даже было легче так, ее отец и сын, все вместе - простой и понятный мир. Отец одряхлел, его подкосила новость о смерти Сталина.

Сын подрастал, и она стала остро зависеть от сына. Его настроение, его мысли, его дела – все было важно ей. Мир сына отличался от ее домашнего мирка. Садик, школьные дела, друзья, подруга. Во всем было столько жизни. поздно вечером она приходила к сыну, включала свет, усаживалась рядом и выспрашивала про жизнь. Он был ее «лучом в тоннеле», ее жизнью, ключиком к другой яркой жизни. Истории сына она обдумывала и утром диктовала сыну как правильно поступить в его историях. Сын зверел, отказывался говорить, сбегал из дому. Но она искала его по друзьям и продолжала расспрашивать, опекать и навязывать свое. Сын с друзьями попался на краже велосипеда. Старые друзья отца помогли, сын вместо тюрьмы попал в армию. И тут она не находила себе места, приезжала к нему, писала почти каждый день.

Он попал на флот, на атомную субмарину. Тогда советские подлодки ходили по всему земному шару. Несколько месяцев тишины – подлодка под брюхом туристического лайнера шла к Кубе, поднимаясь только в порту Гаваны. Когда сын возвращался, она была абсолютно счастлива. Его подарки: кораллы и экзотические ракушки всегда стояли в серванте на видном месте.

Сын нашел работу, был занят весь день, торопливо ужинал, убегал и возвращался поздно с запахом духов. Она очень заранее боялась, что он приведет «какую-то девку» и разрушит их привычный уклад. Девушка была большеглазой и скромной, она шмыгала в комнату ее сына и разложила там по столу книги и тетрадки. Она очень сердилась на девушку: внимание сына распылялось и не принадлежало ей безраздельно. Сын много времени проводил с молодой женой, мог уйти в кино или на танцы. А она сидела одна и грустно ждала в пустой квартире. Она ненавидела и подозревала жену своего сына. Спустя пару лет она стала выслеживать ее и в горьком триумфе поймала молодую женщину на измене. Она привела туда сына. Так он потерял жену и лучшего друга. Когда он вышвыривал вещи жены из квартиры, а та кричала, что делала это только ради возможного ребенка, ведь атомная лодка сделала его бесплодным. Тогда она горевала за сына и радовалась, ведь теперь он будет только с ней.

Сын с трудом приходил в себя после развода, он тоже болезненно привязался к маме, бежал домой сразу после работы, всем делился только с нею. Если он задерживался, то она сердилась и выговаривала сыну, что положила на него всю жизнь, и вот теперь он должен быть с ней душой и телом, что он ее единственный свет в конце тоннеля и все остальное только кажется ему.

В лютые девяностые сын открыл свой заводик, сделал в квартире ремонт и научился пить с бизнес-партнером. Периодически в его жизни появлялись женщины, он всегда вел их показывать маме. Она изучала хвалила и находила недостаток. Этот недостаток всегда разрастался и казался ей и сыну грандиозным. Сын бросал пассию. Грустил и пил. Постепенно он стал пить запоями. Впадать в алкогольный делириум и бродить по дому с ножом. Его «душила змея» и он «охотился за ней». Испуганные соседи просили заняться лечением сына. Но тут ей пригодилась фраза про «просто показалось». Она верила, что Васичка не такой, им кажется и ей тоже кажется, ведь он «не пьет, только устал на работе и упал» и лужа, в которой он лежит «днепровская вода с него течет после купания».

После очередного эпизода погони за змеями, сын попал в лечебницу принудительно, она поняла, что может быть и не кажется. И тут началось самоотверженное спасение. Она кодировала сына, водила на гипноз, вытаскивала от друзей-бомжей из скверика. И только когда сын не пил месяц-другой и заводил разговор о других женщинах, она покупала коньяк и случайно «забывала бутылку на кухне». Сын срывалс и снова можно было его спасать, лечить. Она была востребована и почти счастлива.

Это продолжалось много лет. Сын пил, она спасала его, говорила соседям, что «все показалось». В один день сын был слишком холодный и неподвижный, «заболел» она решила и укрыла его всеми одеялами в доме. Его нашли соседи снизу, они пришли когда запах стал нестерпимым, поняли вызвали полицию…

Она не поняла ничего… сына хоронили в закрытом гробу. Она сердилась и не понимала зачем она там на кладбище. Ей повторяли снова и снова, она сердилась. Ведь «им только показалось, и нет ничего плохого». Не знаю когда ее реальность поменялась и она провалилась в очень счастливый мир. В этом мире ей около сорока пяти, она ждет мужа из Москвы с повышением и ждет сына из армии. Он приедет скоро-скоро и привезет ей прекрасные белые коралы из Кубы.

П.С. Я бы спросила разрешения писать ли. Но не осталось никого из той семьи. Она уже несколько лет лежит рядом с сыном и отцом на одном старом киевском кладбище.. В какой-то степени они были моими первыми клиентами. Я жила дверь в дверь и еще со школьных времен видела их историю про вечное спасение. Мой мягкий голос натренирован успокаивать как раз на этом соседе. Мне очень хотелось пройти домой, и для этого надо было убедить его что змеи уже уходят.