Сигал Х. Нарциссизм: комментарий к докладу Рональда Бриттона

В 2000-м году «Мелани Кляйн Траст» организовал конференцию, посвященную деятельности Герберта Розенфельда. Комментарии Сигал относятся к докладу под названием «Какую роль играет нарциссизм в нарциссических расстройствах», представленному Рональдом Бриттоном¹⁾. Бриттон следующим образом излагает суть своего доклада:

«Итак, я считаю, что нарциссические расстройства возникают при сбое контейнирования в младенчестве и детстве, что дает начало Эго-деструктивному Супер-Эго. Развивается нарциссическая организация, использующая нарциссические объектные отношения — внутренние, внешние или и те, и другие — для того, чтобы уклоняться от враждебного Супер-Эго. Это может приводить к преимущественно либидинозной организации или преимущественно деструктивной нарциссической организации. Далее я полагаю, что либидинозная, защитная организация возникает, когда главным фактором в исходном сбое контейнирования выступает родительская сторона; а деструктивная организация — когда основным фактором является чрезмерность враждебности к объектам у младенца. Если мы используем слово «нарциссизм» для обозначения такого позыва к аннигиляции инаковости (otherness), ответ на вопрос о роли, которую играет нарциссизм в нарциссических расстройствах, будет таков: это зависит от того, насколько эти расстройства деструктивны. Если организация преимущественно деструктивна, нарциссизм, видимо, играет важную роль; если же она преимущественно либидинозна, бoльшую роль, по-видимому, играет младенческая и детская травма. Во втором из рассмотренных мною случаев (г-жа Д.) можно предположить, что именно нарциссизм родителей сыграл главную роль в развитии нарциссического расстройства у пациентки».²⁾

Герберт Розенфельд сделал фундаментальный вклад в исследование проблем нарциссизма. В его статье 1971-го³⁾ года нарциссизм связывается с инстинктом смерти и дается описание нарциссической организации как нарциссической структуры, которая является и защитой от инстинкта смерти (и его проявления в зависти), и реализацией этого инстинкта. Как и во всех таких организациях, здесь действуют и либидинозные, и деструктивные элементы. В более поздней работе⁴⁾ Розенфельд пытается различать, по его определению, «либидинозный нарциссизм» и «деструктивный нарциссизм». Полагаю, его описание деструктивного нарциссизма, структуры, основанной на проективной идентификации с внутренним объектом, господствующим в личности (как, например, в его классическом описании банды) широко признается непротиворечивым, и оно послужило источником вдохновения для многих наших последующих работ. Но в отношении его описания либидинозного нарциссизма дело обстоит иначе.⁵⁾ Существуют разногласия в том, что касается взаимодействия либидинозных и деструктивных сил в нарциссизме.

В своем докладе «Нарциссизм и нарциссические расстройства» Рональд Бриттон описывает то мнение Розенфельда (выраженное во многих его работах), что важно проводить различие «между теми нарциссическими состояниями, где преобладают либидинозные аспекты, и теми, где преобладают деструктивные аспекты»⁶⁾. Бриттон ссылается на мои взгляды, говоря: «Для нее [Сигал] есть лишь деструктивный нарциссизм, а либидинозного нарциссизма не существует». Это не вполне точно. Я утверждаю, что не верю в устойчивый либидинозный нарциссизм, т. е. в либидинозный нарциссизм как часть устойчивой нарциссической структуры. Вот что я на самом деле имею в виду: Кляйн проводит различие между тем, что она называет нарциссическими состояниями, и тем, что она называет нарциссическими объектными отношениями, но вполне очевидно, что на самом деле она имеет в виду нарциссическую структуру, поскольку эти объектные отношения интернализованы. Нарциссическое состояние — это идентификация с исходным идеальным объектом. Это временное состояние, поскольку при не-патологическом развитии идеальный объект становится хорошим объектом. Если идеальный объект ощущается хорошим и достаточно сильными, то меньше потребность проецировать все плохое вовне — проекции понемногу возвращаются назад, и идеальный объект становится обычным хорошим объектом. Следовательно, либидинозная связь такого типа — лишь промежуточная фаза. Разумеется, подобно всем младенческим состояниям, она не исчезает полностью и возникает вновь и вновь в нашей взрослой жизни, например, в состояниях влюбленности, которые зачастую содержат в себе сильный нарциссический элемент. Но если состояние влюбленности не развивается в более зрелую любовь, мы попадаем в беду.

Бриттон упоминает «Ромео и Джульету» как пример либидинозного нарциссизма, — но здесь все заканчивается саморазрушением и смертью. По сути,  в «Ромео и Джульетте» деструктивность ловко спроецирована вовне в родительские Супер-Эго, но все равно она торжествует. На мой взгляд, там, где Розенфельд усматривает либидинозный нарциссизм как ситуацию, в которой либидо преобладает над деструктивным инстинктом, в одних случаях инстинкт смерти более силен и преобладает над инстинктом жизни, а в других — это не настолько выражено.

Очевидно, что из двух пациенток, рассматриваемых Бриттоном в своем докладе, первая гораздо более больна. Почти вся ее личность находится под господством нарциссической организации. У второй пациентки это выражено гораздо меньше. У нее существует безусловно идеализированное и весьма эротизированное отношение к «близнецу», но вопрос в том, почему вообще говорится о нарциссической структуре или организации? От чего отчаянно защищаются? Данная пациентка, несомненно, обладает гораздо более здоровым Эго, у нее есть работа, муж, семья, но такое либидо, которое предназначено стать частью нарциссической структуры, обедняет всю ее прочую жизнь.

Бриттон упоминает предложенное Джоном Стайнером⁷⁾ понятие патологической организации — в основе своей организации нарциссической. Это структура защищает как от параноидно-шизоидной тревоги, так и от депрессивной. Я полагаю, что чрезвычайно важно, какая именно из этих двух тревог преобладает. Совершенно ясно, что первая пациентка Бриттона борется с самыми примитивными, оральными, садистическими и параноидными тревогами. Вторая же, похоже, защищается скорее от тревог депрессивных и эдипальных.

Но здесь присутствует проблема Супер-Эго. Бриттон цитирует Розенфельда, который доказывает, что в центре нарциссической структуры находится завистливое, деструктивное Супер-Эго. Бриттон говорит, что обе его пациентки борются со смертоносным Супер-Эго. Мой вопрос в том, почему этот объект считается Супер-Эго? Разве мы теперь все внутренние объекты называем Супер-Эго? Что касается первой пациентки Бриттона, я бы подумала о преследующем объекте. Я думаю, я называю Супер-Эго только тот аспект внутреннего объекта, который оказывает моральное давление, хотя своими корнями, как мы знаем, он может уходить в преследующий и идеальный объект. И у меня вообще вызывает вопрос сама идея о любви к человеку со стороны его Супер-Эго. Разумеется, я полагаю Супер-Эго плохим, когда оно преисполнено ненависти, но также я не считаю хорошим Супер-Эго, когда оно слишком любящее. По моему мнению, хорошее Супер-Эго больше похоже на лакмусовую бумагу — ощущение реальности в моральной сфере — и оно не должно быть частью никакой властной структуры. Оно не говорит нам, что делать, — но только что это такое. Оно Эго-синтонно, поскольку поддерживает и укрепляет собственную способность Эго производить суждения. Также в некоторых местах Бриттон называет его отцовским Супер-Эго — третьим объектом, — но в отношении первой пациентки ясно (и он сам об этом говорит), что здесь действуют более примитивные тревоги, вторгающиеся в эдипальную тему и ее искажающие.

Почему существование завистливого, смертоносного Супер-Эго считается почти доказанным в этих случаях? В конце концов, нарциссическая личность живет в зеркальном зале. Не является ли это смертоносное (murderous) Супер-Эго, по крайней мере отчасти, проекцией собственных чувств пациента? Является ли чудовище объектом во втором сне Л. (первой пациентки) про ужасающее переживание кормления? Или же это проекция собственного гневного и завистливого рта? Описывая своего пациента Питера в книге «Тупик и интерпретация»⁸⁾, Герберт Розенфельд говорит о смертоносности его зависти. Так от чего же защищает нарциссическая структура? От смертоносности объекта или субъекта? Спутанность. Розенфельд подчеркивает, что в ее основании лежит сбой расщепления. Бриттон, как и я, принимает ту точку зрения, что основными являются защиты от спутанности. Но еще мы знаем, что самый мощный элемент в спутанности — это зависть. Если вы ненавидите плохой объект и любите хороший объект, то вы знаете, где вы находитесь. Но если вы ненавидите и проецируете ненависть и зависть в хороший объект, вы неминуемо окажетесь в состоянии спутанности, поскольку, чем лучше объект, тем быстрее он превращается в плохой объект, наполненный всеми соответствующими проекциями. Нарциссическая организация ограждает нас от такой спутанности. Бриттон подчеркивает роль сбоя контейнирования, а также ту роль, которую играют родительские проекции. Это, конечно, очень важно. Но мы не должны забывать, что для некоторых людей, возможно, наиболее важным является вопрос, что именно проецируется в контейнер.

Так что перед нами предстает во всей полноте вопрос о сравнительной значимости внешних и внутренних факторов. Примечательно, что родители менее здоровой пациентки были по сути не столь ужасны, как родители другой пациентки. Отсюда мы можем заключить, что ее проекции были более насильственными и разрушительными. По существу, ее сон о кормлении ребенка, в котором она обвиняла свою мать, вполне мог быть ее собственным свирепым, завистливым нападением на процесс кормления. Все мы трое — и Розенфельд, и Бриттон, и я — наблюдали, что в известных пределах наличие лучшего окружения в жизни человека означает худший прогноз, поскольку тогда акцент переносится на внутренние факторы (при этом, разумеется, нельзя игнорировать взаимодействие с окружением).

Не думаю, что Розенфельд бы согласился со мной, но у меня есть впечатление, что его стал больше заботить внешний травматический фактор, чем реальность роли пациента или ребенка в этом процессе. При рассмотрении сеансов, изложенных Бриттоном, у меня возникает ощущение, что больше внимания уделялось нехватке контейнирования и страху перед плохим Супер-Эго, чем проекциям пациента.

Когда я размышляла над докладом Бриттона, у меня возникла свободная ассоциация. Мне на ум пришла старая шутка. На вечеринке пожилая дама услышала разговор молодых людей о сексе. Она внимательно вслушивалась, а затем подозвала молодого человека со стороны и тихо спросила: «А что, никто уже не делает это старомодным способом?» Я внезапно представила себя саму этой пожилой дамой, стыдливо спрашивающей: «Неужели никто уже не делает это старомодным способом и не интерпретирует зависть прямо?» Думаю, в этой шутке есть смысл. У избегания таких интерпретаций, по-моему, есть две причины. Первая — общеизвестно, что на первых порах мы действительно сверх-интерпретировали (over-interpret) зависть — иногда слишком часто и слишком скоро, не вполне осознавая мощное влияние этих интерпретаций. Это, к сожалению, справедливо для большинства сильных новых концепций, и тут есть некое колебание то в одну, то в другую сторону. Но вторая причина заключается в том, что из всех возможных ситуаций пациенту труднее всего вынести понимание своей примитивной зависти. Для аналитика это также наиболее пугающая и тяжелая ситуация, с которой ему приходится иметь дело, — и отсюда возникает бесконечное количество способов ее избежать.

Примечания:

¹⁾ Рональд Бриттон — английский психоаналитик-кляйнианец, автор книг «Вера и воображение» и «Секс, смерть и Супер-Эго».

²⁾ Этот доклад был опубликован в книге «Секс, смерть и Супер-Эго» под названием «Нарциссизм и нарциссические расстройства».

³⁾ Rosenfeld, H. (1971) A clinical approach to the psychoanalytic theory of the life and death instincts: an investigation into the aggressive aspects of narcissism, International Journal of Psycho-Analysis, 52: 169–78.

⁴⁾ Rosenfeld, H. (1987) Impasse and Interpretation, London: Routledge.

⁵⁾ «Рассматривая нарциссизм в либидинозном ключе, можно видеть, что здесь центральную роль играет слишком высокая оценка самости, основанная главным образом на идеализации самости» (Rosenfeld, H. 1971).

⁶⁾ Rosenfeld, H. 1971.

⁷⁾ Steiner, J. (1987) The interplay between pathological organizations and the paranoid-schizoid and depressive positions, International Journal of Psycho-Analysis, 68: 69–80.

⁸⁾ Rosenfeld, H. 1987, pp. 88–90.