Марс Д. Случай инцеста между матерью и сыном: его влияние на развитие и лечение пациента

Предисловие

За последнее время увеличилось число официально подтвержденных случаев инцеста и соответственно возросло число публикаций по данной проблеме. Однако имеется очень мало документальных данных о случаях инцеста между матерью и сыном, и психоаналитическая литература, касающаяся этой темы, также крайне скудна. С другой стороны, весьма широко распространено мнение, что половая связь между матерью и сыном либо между взрослой женщиной и мальчиком может быть полезной. Эта статья является первой из нескольких попыток заполнить пробел в литературе и опровергнуть этот миф путем обсуждения случая анализа пациента-мужчины и последствий его инцестуозных отношений с матерью. Также обсуждается проблема влияния инцеста на ход лечения, которое характеризовалось необычайно интенсивными реакциями сопротивления и переноса-контрпереноса.

Поднявшаяся недавно волна общественного и клинического интереса к сексуальному злоупотреблению детьми со стороны родителей и других родственников привела к значи-тельному росту числа публикаций и документально описанных случаев. Несмотря на это, описано очень немного случаев инцеста между матерью и сыном. Круг, сделавший в 1989 г. обзор, отметил, что "литературы, документирующей сексуальное совращение мальчиков их матерями, фактически не существует" (Krug, p.111). Психоаналитические исследовате-ли, за исключением Шенголда (Shengold, 1980) и Марголиса (Margolis, 1977, 1984), также обходят этот вопрос молчанием.

По контрасту со скудостью клинической литературы о сбывшихся эдиповых фантазиях в отношениях между матерью и сыном в народной среде широко процветают всевоз-можные вымыслы на эту тему. Полагают, что мальчикам не могут причинить серьезный ущерб сексуальные отношения со взрослой женщиной или что матери не могут сексуально эксплуатировать и нанести вред своим сыновьям. Фантазии на эту тему предполагают, что связь с сексуально опытной женщиной способствует приобретению юношей или подростком сексуального опыта и знаний; этот опыт будто бы содействует развитию чувственности, укрепляет мужскую силу и маскулинность. Взрослая женщина как бы является "учи-телем", который сопровождает мальчика на его пути к мужественности.

Киноиндустрия выпустила несколько полнометражных фильмов, которые романтизируют эти убеждения. Такие фильмы, как "Последний сеанс", "Впервые", "Частные уро-ки", "Таинственная наука", "Тонкий человек" и "Лето 42-го" описывают сексуальные отношения подростков со взрослыми женщинами. Другие фильмы рассказывают об инцестуозных отношениях между мальчиками и их матерями, мачехами, бабушками. В числе таких фильмов "Шорохи сердца", "Полуночный ковбой", "Мишима: жизнь в четы-рех главах", "Маленький большой человек". Важно отметить, что ни один из этих фильмов не показывает взаимосвязь последующей дисфункциональности во взрослом возрасте этих рано совращенных мальчиков с их сексуальным и/или инцестуозным детством.

Эта статья является первой в серии других работ, которые приводят доказательства то-го, что в реальном мире инцестуозные отношения между матерью и сыном могут иметь очень серьезные последствия. Я сосредоточу свое внимание на развивающихся последствиях инцеста между матерью и сыном, а также остановлюсь на его влиянии на лечение пациента, которое характеризовалось чрезвычайно сильным сопротивлением и интенсивными реакциями переноса-контрпереноса. В дальнейших работах будут описаны другие аспекты влияния инцеста, включая амбивалентную гомосексуальность пациента, его патологическую грандиозность, вовлеченность образа Бога в бессознательную инцестуозную триаду, раскол сознания и многочисленные проявления его гнева.

До какой степени наши взгляды отражают мнение МакКарти о том, что немногочисленность случаев сексуального злоупотребления детьми со стороны взрослых женщин можно объяснить тем, что "женщины считаются сексуально безопасными. Какой вред можно причинить, если нет пениса?" (McCarthy, 1986, p. 447).

Бэннинг писал (Banning, 1989): "Матери по отношению к своим детям воспринимаются как взращивающие, кормящие и асексуальные. Существует широко распространенное мнение, что женщины не могут быть сексуально опасными для своих детей. В худшем случае их поведение можно назвать соблазняющим, но не вредоносным" (p. 567). В этой статье Бэннинг констатирует: "До совсем недавнего времени инцест между матерью и сыном считался фактически несуществующим" (p. 564).

Марголин (Margolin, 1989) обнаружил 16 опубликованных случаев инцеста между ма-терью и сыном. После детального рассмотрения всех 16 случаев он пришел к следующему заключению: "Принимая во внимание многообразие возможных реакций на инцест, можно считать, что сексуальные отношения со своей собственной матерью не ведут неизбежно к регрессу или распаду личности" (p.112). Шенголд (Shengold, 1980) рассматривал случай инцеста между матерью и сыном и среди прочих выводов писал: "Инцест в пубертате, по-видимому, помог ему (пациенту) преодолеть позицию физической зависимости от доэдиповой матери, смягчил его ярость и укрепил его маскулинность" (p. 475). Другие авторы (Yorukoglu & Kemph, 1966, Barry & Johnson, 1958), ранее также преуменьшали последствия инцеста между матерью и сыном.

Все эти выводы противоречат тому, что мы наблюдали в действительности. Парсонс (Parsons, 1954), а затем Швартзмэн (Schwartzman (1974) и Фрэнкесы (Frances & Frances, 1976) пришли к заключению, что инцест между матерью и сыном чрезвычайно опасен для ребенка. В 1989 г. Шенголд создал выражение "Убийство души", назвав так свою книгу. Шенголд (Shengold, 1989) определил убийство души как "преднамеренную попытку уничтожить или исказить индивидуальную сущность другого человека" (p.2). Шенголд считает, что такое состояние часто является результатом инцеста.

Авторы не психоаналитического направления также признали разрушительный эффект инцеста. Мастерс и Джонсон (Masters и Johnson, 1976) писали: "Мать уничтожает своего сына социально, когда кладет его с собой в постель: она неизбежно становится сверхопекающей и чрезмерно требовательной. Ограждая его на максимально продолжительный срок от влияния сверстников, она делает его беззащитным и излишне чувствительным; обычно такой ребенок обречен на одиночество. И чем сильнее он пытается освободиться от ее влияния, тем туже она натягивает вожжи" (p.58).

Джустисы (Justice B, & Justice R, 1979) писали: "Инцест между матерью и сыном не имеет широкого распространения, и это хорошо, поскольку последствия могут быть раз-рушительны для обеих сторон" (p.193). Авторы утверждают, что в проведенном ими обследовании 112 семей было обнаружено всего 2 случая подобного инцеста. Однако, по их мнению матери часто проявляют такую сексуальную активность, которая не столь очевидна: они нежат своих сыновей, берут к себе в постель, ласкают эрогенные зоны, обнажаются перед ними, привязывают к себе эмоционально, как бы обещая исподволь будущее сексуальное вознаграждение" (p.61).

Дэвис и Фрэйли (Davis & Frawley, 1994) отмечают, что в настоящее время в теоретических формулировках, определяющих лечение инцестуозных клиентов, доминируют две концепции. Авторы пишут, что сторонники одной из них описывают инцест как "реальное травматическое событие, сопровождаемое подавлением функций Эго и способности к символизации, что весьма деструктивно для адаптивного функционирования" (p.2). Вторая формулировка утверждает, что "гораздо важнее понять, каким образом перенесенная травма инкорпорируется в бессознательные фантазии, особенно садомазохистического характера" (p.2). Авторы считают, что обе эти позиции соответствуют действительности и должны рассматриваться в совокупности.

Крамер (Kramer, 1985) предложил общее определение инцеста: это "преднамеренная и повторяющаяся сверхстимуляция… гениталий, ануса или груди… или взаимная сексуальная игра по инициативе матери" (p.328).

В начале моей карьеры ко мне был направлен на лечение неженатый мужчина 25 лет, еврей по национальности. Пациент был вовлечен в инцестуозные отношения со своей матерью. Началось это с тех пор, как он себя помнил, а закончилось в 22 года. Сессии с пациентом проходили три раза в неделю. Лечение продолжалось немногим более 7 лет. Затем, после перерыва, длившегося примерно 3 года, он вернулся в возрасте 35 лет для дополнительного лечения. Он находился в психоаналитической терапии еще почти 4 года, имея одну сессию в неделю. Этот период включает короткий промежуток в 4 месяца, когда количество встреч увеличивалось до двух в неделю.

Первоначально пациент был направлен ко мне на лечение после вторичной психиатрической госпитализации. В то время он жил один в меблированной комнате на пособие по нетрудоспособности. Он был евреем, одиноким, низкорослым, круглолицым, и выглядел значительно моложе своих лет. Он был неопрятным, растрепанным и, казалось, сильно вырос из своей одежды. В сущности так оно и было: он продолжал носить одежду, купленную ему матерью в то время, когда он был значительно моложе и еще жил дома. Он был единственным ребенком. Несмотря на внешнюю непрезентабельность, он говорил красноречиво, уверенно и не был лишен обаяния. С. был профессиональным музыкантом, закончившим консерваторию, и слыл очень талантливым.

До того, как был начат психоанализ С. был дважды госпитализирован. Впервые это произошло вскоре после возвращения домой по окончании колледжа. Толчком к этому была попытка гомосексуального контакта со взрослым мужчиной. C. был госпитализирован на 6 недель. Врачи пытались стабилизировать его психику с помощью психотропных медикаментов; он также посещал терапевтическую группу.

Вторая госпитализиция произошла за несколько месяцев до нашей первой встречи и закончилась, когда С. попытался работать в музыкальной сфере, что доставляло и ему, и его матери величайшее удовлетворение. На этот раз пребывание в госпитале было значительно короче и продолжалось около недели. Лечение вновь было сосредоточено главным образом на стабилизации психики и снижении интенсивности проявлений симптомов с помощью медикаментозной терапии и участия в структурированных групповых занятиях.

С. проявил себя в обоих случаях госпитализации одинаково. Его возбудимость и маниакальное состояние осложнялись его неорганизованностью, бессонницей, неспособностью сосредоточиться и контролировать себя.

Инцестуозные действия матери по отношению к пациенту состояли в том, что она ласкала его гениталии, мастурбировала его, целовала его пенис. Кроме того, она настаивала на том, чтобы он ложился вместе с ней и она могла обнимать его в то время, когда ему пора было укладываться спать, подмывала и вытирала его анус после дефекации и будила его по утрам с помощью массажа тела.

Когда С. начал лечение, оба его родителя были еще живы. Отец ремонтировал часы, имел постоянную работу и материально обеспечивал семью. Он был австрийским евреем, вступившим в движение Сопротивления во время Второй мировой войны. Пока он воевал, его семья была арестована, сослана в концентрационный лагерь и уничтожена. Он был ранен, но ему удалось бежать в Англию, где он восстановил свое здоровье. В Англии он встретил свою жену, мать нашего пациента. Это был его первый и единственный брак. Отец никогда не разговаривал с сыном ни о своей довоенной жизни, ни о своем участии в войне. Отец смотрел на своего сына как на "маленького мальчика" и считал его соперником в борьбе за внимание своей жены. Объясняя взаимоотношения сына и жены, он гово-рил, что сын "не понимает материнской любви к нему". Отец не мог служить для C. образцом для фаллической идентификации. Родители жены относились к C. так, как если бы он был их младшим ребенком.

Мать C. - немецкая еврейка. Ее родители предвидели начало войны и сумели вовремя отправить ее в Англию. Мать провела военные годы у чужих людей, не имея никаких контактов с родителями и ничего не зная о них; только после войны семья смогла воссоединиться. Травма, нанесенная войной и разлукой с родными, как я полагаю, в какой-то сте-пени обусловила последующие события. По натуре мать была домохозяйкой, хотя она и работала неполный рабочий день бухгалтером, пока подрастал сын.

Мать смотрела на C. как на часть самой себя. C. был той ее частью, ради которой стоило жить - ее гордостью, славой и силой. C. был в буквальном смысле нарциссическим расширением своей матери.

Родители матери жили в том же районе, что и семья C. Дедушка был единственным мужчиной, который относился к внуку по-мужски. C. вспоминал, как они беседовали о спорте, о девушках, смотрели вместе бейсбол. К сожалению, дед умер, когда C. было 13-14 лет. Бабушка всегда стояла горой за внука, защищая его от матери. Она стремилась к их разделению, требуя, чтобы дочь "слезла с его шеи". Бабушка хотела, чтобы внук жил своей собственной жизнью.

На первой консультации со мной C. заявил, что, хотя ему нравится лечащий терапевт, он хотел бы найти нового. Он объяснил это тем, что его терапевт разрешил ему связываться с ним (терапевтом) в любое время. Хотя C. оценил это предложение, оно было для него нежелательным, так как делало его беспомощным, как это было тогда, когда он жил дома с матерью. Его воспоминания о чувстве беспомощности, которое он испытывал, пока жил дома, прямо привели нас к вопросу о материнском инцесте. Инцест полностью осознавался. Инцестуозная активность не была вытеснена, также не было какой-либо диссоциации этого опыта.

С. не нравилось чувство беспомощности, которое подрывало его силы. Когда он был в колледже, например, он чувствовал себя по-другому, более совершенным. Он всегда входил в совет колледжа, принимая в нем активное участие. Воспитатели колледжа оказывали ему большую помощь. Благодаря этому он чувствовал большую уверенность в себе и окончил колледж с наградами. Когда же он приезжал домой на каникулы или на праздники, отношения с матерью возобновлялись, и он снова оказывался в прежнем положении. Он убедился, что не может сохранять свой уровень независимости и/или активности, на-ходясь дома, и не хотел чувствовать себя беспомощным. Предложенная терапевтом "помощь" подрывала его хрупкую автономию. К нему вернулось прежнее чувство беспомощности, которое, он знал, было ему во вред. Его желание иметь нового терапевта было равноценно его желанию найти новую мать, совершенно не похожую на прежнюю.

Так как я знал терапевта, о котором шла речь, у меня возникло предположение, что тот оказался под влиянием реакции контрпереноса. Я знал, что происшедшее не соответствовало обычному стилю работы терапевта. Впоследствии я испытал на себе удивительную способность клиента добиваться особого к себе отношения и манипулировать людьми таким образом, что они относились к нему как к ребенку.

Эта консультация вселила в меня надежду на успех. Инфантилизация вызывала у клиента чувство дискомфорта, хотя не была так Эго-дистонна, как казалась. С. хотел быть самостоятельным, хотел быть мужчиной, хотел жить своей собственной жизнью. Кроме того, его Эго было способно занять позицию наблюдателя, с тем чтобы, объединившись со мной, проанализировать со стороны части себя. Это были необходимые и основные условия, которые требовались для того, чтобы я мог начать работу с ним.

Как отмечалось ранее, сексуальные отношения с матерью были полностью осознавались. Они не были вытеснены, расщеплены или диссоциированы. Фактически именно ассоциация с беспомощностью, которую он испытал, когда предыдущий терапевт стал относиться к нему как к ребенку, и привела нас к факту материнского инцеста и к его "ваннам".

Купание С. в ванне преследовало различные цели. Оно часто использовалось в качестве награды. Мать могла наградить С. за что-то, что он для нее сделал, или могла с помощью ванны побудить его сделать что-либо, что доставит ей удовольствие. Вся прочая деятельность в этот момент прекращалась. С. шел в свою комнату, чтобы подготовиться к принятию ванны. Отец уходил из дома и шел к родителям жены, возвращаясь домой позднее.

Когда ванна была готова, С. погружался в нее, а мать садилась рядом с ванной. Она мыла его, а когда добиралась до гениталий, то начинала поглаживать его пенис. Продолжая мастурбировать его, она рассказывала свои фантазии, которые называла озорными проделками. Она называла пенис С. "Гарольдом", а пенис своего мужа - "Бертом". Она фантазировала о том, как Гарольд и Берт "въезжают в город". Они оба одеты в смокинг или фрак и будут обедать в одном из лучших ресторанов города. Они пойдут в оперу и т.д. Гарольд, пенис моего пациента, всегда имел предпочтение: он был более преуспевающим, более сильным, более великолепным, чем Берт, пенис ее мужа. Перед эякуляцией C. терял эрекцию и, по его словам, переживал такое чувство, словно пенис отделяется от его тела. В эти моменты С. испытывал состояние деперсонализации. Он описывал его как чувство того, что он смотрит на себя самого с потолка ванной комнаты. "Отделение" его пениса было крушением его чувства физической целостности, в буквальном смысле принесением своего пениса матери в качестве жертвы. Мать получала как бы "живую" часть тела, с которой могла делать все, что хотела.

Когда он выходил из ванной, она его вытирала. Иногда, когда она добиралась до его пениса, она начинала некую сексуальную игру. Иногда она наклонялась и целовала его гениталии. Это могло привести к фелляции, которая быстро заканчивалась. С. всегда терял эрекцию.

Мать не терпела самостоятельных мыслей или действий сына. C. вспоминал, как однажды она впала в истерику, когда их взгляды не совпали. Он рассказывал, как она выбежала из их квартиры в общий холл здания с криками: "Помогите! Мой сын убивает меня!" C. полагает, что без него она бы не выжила. Если бы он не потворствовал ее желаниям, она бы умерла; с другой стороны, он чувствовал: его выживание без нее также было бы невозможно.

Мать также не терпела, когда после дефекации он сам вытирал свою попу. В этих случаях она инспектировала его белье, делая замечания: "Коричневые пятна!" Мать всегда заходила в ванну, чтобы подмыть и вытереть его анус, если оба они были дома и он испражнялся.

Когда наступала пора ложиться спать, мать лежала вместе с ним в его постели до тех пор, пока он не засыпал. C. говорил, что они лежали в постели наподобие "ложек". Ему часто было трудно заснуть из-за сильного сексуального возбуждения. Утром она будила его, массируя его тело. C. вспоминал, что он просыпался по утрам с эрекцией и ощущением материнских рук, ласкающих его тело.

C. не мог вспомнить точно, когда начались настойчивые сексуальные притязания его матери: ее действия в ванной, упорное инспектирование его грязного белья, подтирание ануса после дефекации, объятия в то время, когда он ложился спать, и утренние ласки перед пробуждением. Это продолжалось столько, сколько он помнил себя, и было частью обычной повседневной жизни, пока он жил дома. Временно все это прекращалось в те моменты, когда он покидал дом, учась в колледже. Однако, когда он возвращался домой по той или иной причине, на тот или другой отрезок времени, все прежние действия в отношении него возобновлялись. После того как C. окончил колледж и вернулся домой, все началось сначала. Конец наступил, когда C. переехал из квартиры родителей в собственное жилье. В то время ему было примерно 22 года.

Первое побуждение заняться лечением было вызвано бессознательной борьбой за свою мужественность, за восстановление целостности своего тела, за свою индивидуальность. C. вспоминал следующее: "Я лежал на пастбище, глядя в небо. По нему проплывали большие пушистые облака. Внезапно между облаками образовался просвет, и за ними в небе показался гигантский фаллос".

C. подумал, что гигантский фаллос в небе принадлежит Богу. Бог, по мнению C., также нуждается в том, чтобы быть мужчиной. C. хотел бы воссоединиться с фаллосом Бога, быть с ним единым, и таким образом к нему никогда бы не вернулись снова те чувства разъединенности со своим пенисом и беспомощности. C. сказал, что если бы он был крещеным, он имел бы некошерный пенис, и тогда его мать не смогла бы к нему прикасаться.

Этот первый сон отражает его страстное стремление обрести свою маскулинность. Несомненно, он хочет быть здоровым и хочет быть мужчиной. Он ищет и жаждет найти образ сверхчеловеческой мужественности, с которой он мог бы идентифицироваться. S чувствует, что требуется всемогущая мужская сила, чтобы разорвать инцестуозную материнскую хватку и помочь ему стать мужчиной. Однако я могу сказать, что он не в состоянии идентифицировать себя с желаемым образом "сверхмужчины".

В начальной фазе лечения С. приезжал на сеанс слишком рано и находил дверь кабинета запертой. Он в ярости ходил по залу ожидания. Он сознавал, что дверь кабинета закрыта, и чувствовал, что мы разделены, разобщены, и это страшно волновало его. Он заходил в ванную комнату, смотрел на ванну и говорил самому себе: "Нет, Дональд этого не сделает со мной".

Это было желанием и защитой. С. был едва в состоянии сохранить себя как отдельную личность. Его заглядывание в ванную комнату и ванну было желанием воссоединиться со мной, как ранее со своей матерью. Если бы мы были соединены, тогда он чувствовал бы себя "целым", а не раздробленным и/или встревоженным. Его замечание, что "я не сделаю этого с ним", означало, что я не возьму его пенис и его мужественность и не брошу его как осколок беспомощного человеческого существа. Это было первое восприятие меня как доброй желанной матери.

Пока я был доброй желанной мамой, С. пытался дать мне то, что его собственная мать желала бы от него получать. Например, он приходил на встречу со мной после успешного выступления и приписывал мне заслуги своего успеха как профессионального музыканта. Так, он говорил: "Выступление прошло очень хорошо. Дирижер признал мое лидерство в группе и сделал мне комплимент по поводу моей работы. Вы (имеется в виду аналитик) - настоящий виновник моего вчерашнего успеха".

Так продолжалось в течение нескольких лет. Он упорно пытался дать мне то, что, по его мнению, я хотел и в чем нуждался. Это была его попытка сохранить меня и продолжить эту подспудную симбиотическую связь. Его постоянные попытки дать мне что-то свое в то же время делали его инфантильным и разрушали его личность. Это помогло мне понять, в ловушку какого контрпереноса попал предыдущий терапевт. Я старался сделать так, чтобы С. сохранял чувство удовлетворения и радости, которое он получал от своей самостоятельной деятельности, и в то же время пытался поставить под вопрос и ослабить его несомненное желание приписать мне свои заслуги.

Хотя C. выглядел довольным тем, что я отказывался принимать то, что мне не принадлежало и что явно было его заслугой, по-видимому, он так и не смог до конца принять эту мысль. Позднее у меня возникло подозрение, что он снисходительно, незаметно отдавал мне то, что я хотел. Моя неспособность ухватиться за эту важную нить была результатом взаимодействия моего недостаточного опыта и реакции контрпереноса.

Перенос "хорошей" желанной матери отличался от воспроизведения взаимодействия с симбиотической матерью. Симбиотическая мать вынуждала C. отдавать ей все, оставаться привязанным к ней. "Хорошая" мать не могла эксплуатировать его таким образом.

Борьба вокруг процесса сепарации-индивидуации была чрезвычайно интенсивной. C. не мог одновременно доставлять удовольствие себе и своей матери. Единственный способ, которым он мог сохранить очень тонкую границу своего Эго, - это не угождать себе. C. знал, что, если он не доставляет удовольствия самому себе, тем самым он не доставляет удовольствия и своей матери. Компромиссным решением было найти такую работу, которая использовала бы его музыкальные способности, но не приносила бы подлинного удовлетворения ему или его матери. Поэтому он не был "звездой Бродвея или оперы", но был весьма успешным музыкальным терапевтом; он смог стать "звездой восстановительно-оздоровительной деятельности", используя очарование своей личности и свой музыкальный опыт для эффективной работы с престарелыми. Эта не была наиболее успешная работа для него, но это его устраивало, так как она не удовлетворяла и его мать. C. хотел бы быть действующим исполнителем, но это было невозможно, так как именно этого желала его мать.

Хотя C. хотел быть исполнителем, т.е. "звездой", а также независимым человеком, ни одно из этих желаний не могло быть длительным и непрерывным. У него была фантазия, которая могла бы послужить иллюстрацией этой борьбы: "Я мог увидеть себя на сцене в роли ведущего исполнителя. Во время выступления я гляжу в зал и вижу свою мать, сидящую в первом ряду; она смотрит на меня и улыбается мне. Я испытываю чудовищный прилив волнения и вместе с тем все возрастающую неспособность продолжать выступление".

С. в ловушке. Он чувствует, как в нем растет желание идти вперед, но стремление к сепарации означает для него его собственное крушение и крушение его матери. Он жертва того, что Шенголд назвал "убийством души". Фрейд (Freud, 1920), описывая травму, выразил мнение, что интенсивность стимула, а также психическая неподготовленность, вызванная неожиданностью действия, приводят к сверхстимуляции, которая парализует функции Эго и вызывает чувство психической беспомощности. Психологическое отделение от матери вызывает у C. непреодолимую тревогу. Это чувство сильной угрозы, которое Анна Фрейд (A.Freud, 1936) назвала страхом "дезинтеграции Эго", Фенихель (Fenichel, 1937) - "крушением Эго", а Кохут (Kohut, 1977) определил как " тревога уничтожения".

Во время лечения был момент, когда С. решил полностью посвятить себя музыке. Следующее сновидение отражает как его стремление к самостоятельности, так и страх уничтожения. "Я был толстым котом, который сидел на подоконнике и смотрел в окно. Я думаю, что это подоконник в комнате моей матери. Я вижу окружающий мир. Он богат и полон возможностей для разнообразной деятельности. Мне удается раскрыть окно. Мир лежит передо мной. Я знаю, что могу быть частью этого мира. Я хочу быть частью этого мира. Я выпрыгиваю, и внезапно все становится черным, и я просыпаюсь в панике, чувствуя ужасную тревогу".

Это сновидение отражает борьбу С. за возобновление нормального развития. Он видит себя в образе толстого кота. В этом удивительном образе подразумевается то удовлетворение, которое он получал от инцеста с матерью: радость победителя в эдиповой триаде, включающую сексуальное удовлетворение, удовольствие от симбиотической связи с матерью, наконец, удовлетворение от сознания, что он спасает свою мать и сохраняет ее жизнь.

Но С. стремится к отделению от матери, к разрыву инцестуозной связи, которая удерживает его. Эта борьба очевидна. Он мог оставаться в спальне своей матери, пожертвовав своей мужественностью и жизнью, или отважиться на отделение от нее. Выпрыгивание из окна символизировало уход от матери. Разрыв заканчивался чернотой, которая означала уничтожение или расщепление его Эго.

Хурвич (Hurvich, 1991) писал: "На ранних стадиях развития Эго некоторые пугающие или подавляющие психику ситуации могут травмировать личность. По-видимому, эти неблагоприятные обстоятельства увеличивают вероятность того, что в дальнейшем человек будет подвержен страху уничтожения, причем у разных людей это будет проявляться по-разному. Не исключена возможность того, что подобная тревога может проявиться и в более поздние периоды. Шенголд (Shengold, 1967,1971) упоминал следующие виды вредоносной сверхстимуляции в начале или в течение фаллического периода: жестокие и неоднократные избиения, сексуальное соблазнение, наблюдение "первичной сцены", осквернение тела, насильственное кормление, клизмы, вмешательство в самостоятельную деятельность ребенка - все это вызывает массивные защитные усилия, которые часто покрывают тревоги аннигиляции. Вообще говоря, слишком сильная сексуальная, агрессивная или даже сенсорная стимуляция в ранние годы может привести к задержкам развития и слабости Эго, что увеличивает вероятность появления страха уничтожения.

С. сохранял некий неустойчивый баланс между разрывом и уничтожением и продолжал существовать в роли частицы своей матери. К сожалению, С. не мог идентифицировать себя с защищающей, любящей фаллической отцовской фигурой, которая укрепила бы его способность к разрыву регрессивных материнских объятий. Вместо этого его отец оставался пассивным, отдаленным, пугающим. С. интерпретировал его пассивность таким образом: "Мама всегда должна быть довольна".

С. не мог успешно преодолеть фазу сепарации-индивидуации и не мог сохранять фаллическую идентификацию; у него была сильная пассивная женская идентификация. С. продолжал получать мазохистическое удовольствие от ощущения себя частицей своей матери и от нарушенного прохождения фаллически-эдипальной фазы. Продолжающееся удовольствие, которое он получает от бессознательного сохранения инцестуозных отношений, является тем топливом, которое поддерживает существование его необыкновенно упорного сопротивления. Оно становится тем якорем, который удерживает попытки дальнейшего развития.

Материнский перенос был устойчивым, хотя в нем регулярно сменяли друг друга образы "хорошей, желаемой" и "симбиотической" матерей. Это безжалостно и последовательно отражалось в моем контрпереносе. Я постоянно испытывал желание инфантилизировать его и в то же время обращаться с ним так, как если бы его чувства заслуживали особенного отношения. Эти сильные контрпереносные чувства продолжались в течение всей работы с ним. У меня нет сомнений, что такой же необыкновенно сильный контрперенос испытывал и предыдущий терапевт, и, возможно, именно он и был причиной его нетипичной интервенции. Кроме того, я был возвышен до божественного уровня. Как и симбиотическая мать, я был готов хвалить и прославлять себя при каждом удобном случае. Например, я говорил, что никто и никогда не сможет понять его и работать с ним так успешно, как я. С. чувствовал, что не может найти слов, чтобы выразить свое восхищение сессией. Как говорилось раньше, С. старался приписать мне все свои успехи в качестве музыканта.

Вскоре я узнал, что я был не единственным человеком, который испытывал сильные контрпереносные чувства. Некоторые врачи резко сокращали гонорары, которые им должен был платить C., или вовсе от них отказывались. Персонал госпиталя относился к нему так, как будто он был какой-то знаменитостью, хотя он вовсе ею не был. Клиники предлагали ему особые услуги. Люди, которые едва знали С., делали ради него экстраординарные вещи. Все это указывало на удивительную способность С. заставлять относиться к себе как к ребенку и манипулировать людьми так, чтобы получить от них особые услуги и особое отношение.

Во время одной из сессий перенос пациента неожиданно был сдвинут с объекта (терапевта) на себя самого, другими словами, был осуществлен нарциссический перенос. Неожиданно я выступил в роли С., в то время как он представлял свою мать. Поначалу я не осознал этого сдвига в переносе. В конце часа я просто сказал, что на сегодня сеанс завершен. С. взглянул на меня, сделал паузу и затем снова продолжил свою речь. Он сказал, что еще не высказал всего, что хотел, и поэтому собирается продолжать. Должно быть, я выглядел удивленным, да я и действительно был удивлен его ответом. Заметив выражение моего лица, С. сказал, что я выгляжу как маленький испуганный ребенок, утерявший контроль. Поэтому в этой комнате он будет выполнять роль взрослого и возьмет бразды правления в свои руки. Он продолжал говорить дальше.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы справиться с удивлением, ощущением беспомощности и гнева, а также проанализировать происходящее, понять его и сформулировать ответ. Я ответил С., что, делая из меня ребенка и становясь в положение взрослого, он делал со мной то, что делала с ним его собственная мать. Я мог понять его растерянность, поскольку он не знал, когда должен остановиться, так же как его мать не знала, когда нужно остановиться. Я добавил, что я также мог понять, что он не знает, что принадлежит ему и что он может взять, а что нет, потому что его мать также этого не знала. Теперь я мог лучше оценить, как он чувствовал себя, когда она с ним так поступала. Мне все это не нравилось так же, как и ему.

Этот инцидент отнял около 10 минут до того, как он ушел. Я знал, что то, что произошло, было важным событием и к нему нужно было так и отнестись на следующей сессии. Впервые было проиграно поведение назойливой матери, которая делала, что хотела, и брала то, что хотела. Мои переживания от этой проективной идентификации были очень сильными. Я испытывал одновременно беспомощность и ярость. Я знал, что мне нужно защитить С. и остановить его мать. Никто до сих пор не вмешивался, чтобы защитить его от матери.

На следующем сеансе я сказал С., что не сержусь на него, но объяснил, что есть большая разница между тем, что вы просите и что берете без разрешения. Я сказал ему, что на предыдущем сеансе он взял у меня то, что не имел права брать. Далее я добавил, что намерен получить обратно то, что он у меня взял. Я планировал использовать параметр лечения, который, по моему мнению, будет изучен и проанализирован в будущем. Я закончил сессию на 10 минут раньше.

Перенос сменился немедленно и драматично. Я уже не был маленьким беспомощным мальчиком без пениса, но материнский перенос не вернулся вновь. В первый раз я стал желанным отцом. С. начал говорить о том, как он желал бы, чтобы его отец оставался дома в то время, когда мать хотела купать его. С. рассказывал о том, как ему хотелось, чтобы отец обучал его пользоваться инструментами, чтобы он мог ремонтировать что-либо по дому. Он говорил, о том, как ему хотелось, чтобы отец поиграл с ним в бейсбол или чтобы они вместе посмотрели спортивные состязания, как это было с дедушкой. Таким образом впервые появился материал о желании быть близким со своим отцом и о том, как ему недоставало этой близости.

Марголис (Margolis, 1984) сообщал о случае инцеста между матерью и сыном. Он отмечал, что пациент, у которого умер отец, очень тосковал о нем, был печален в День Отца; ему не хватало отцовских наставлений. Одинаковая тоска обоих пациентов прямо указывает на суть проблемы: отсутствие любящего фаллического отца и невозможность для этих сыновей идентифицировать себя с ним. И то и другое необходимо для дальнейшего развития Эго. Что же мешало нормальному процессу идентификации?

С. никогда не отказывался от действительного обладания своей матерью. Реальность состояла в том, что мать предпочитала и ценила С. и его пенис гораздо выше отцовского. Он одержал победу над отцом в эдиповом состязании за обладание матерью. Он мог идентифицировать себя только с пассивным отцом, а не с любящим фаллическим (т.е. зрелым и самодостаточным, компетентным) отцом. С. боялся реакции своего отца (т.е. кастрации) в том случае, если отец перестанет воспринимать его как нечто неадекватное либо как маленького мальчика.

Марголис (Margolis, 1977, 1984) сообщал, что после половых отношений с матерью его пациент чувствовал себя как "Король Мира". Пациент Марголиса по имени Джон стал спать со своей матерью после того, как она рассталась с мужемалкоголиком, но до их развода. Как и мать моего пациента, мать Джона была соблазняющей. Она одевалась и раздевалась перед Джоном, надевала прозрачные коротенькие ночные рубашки в то время, когда ласкала его. Однажды, сообщает в одной из статей Марголис, войдя в комнату Джона, она сказала: "Держу пари, ты хочешь переспать со мной. Поскольку ты так или иначе собираешься это сделать, можешь приступить к этому сейчас" (p. 360). Джон отмечал, что его мать всегда была разогрета ("смазана") и готова к соитию.

Шенголд (Shengold, 1980) также говорил о соблазняющем поведении матери своего пациента. Она вытирала его анус до тех пор, пока он не пошел в школу. Мать наняла в качестве человека, присматривающего за ребенком в дневное время мужчину, известного гомосексуальными наклонностями, который насиловал мальчика. Мать входила в ванную комнату, когда мальчик принимал ванну, по утрам заходила в его спальню, когда он просыпался с эрекцией, и сбрасывала с него одеяло. После принятия ванны мать появлялась перед сыном обнаженной.

Шенголд (Shengold, 1980) пишет: "Однажды, возвратясь из школы, он, как обычно, оказался наедине с матерью. Она только что вышла из ванны и оставила дверь в ванную комнату открытой. Когда он приблизился, она наклонилась, будто бы для того, чтобы вытереть полотенцем ноги. Она бросила на него призывный взгляд и наклонилась снова, предоставив его глазам другую "открытую дверь". Он испытал сильное возбуждение, и его пенис устремился навстречу к ней "как будто в состоянии транса". Он проник в ее вагину. Она имела оргазм. Он еще не был способен на эякуляцию, но испытывал нечто вроде оргазма. Он воспринял это как восхитительное ощущение" (p.467).

Все три пациента испытывали необыкновенное удовольствие от сексуальных контактов с матерями. Все трое были вовлечены в эти отношения своими матерями и удовлетворяли их бессознательные желания. Все трое сыновей были перестимулированы и пассивно подчинялись своим матерям. Все они описали сексуальный контакт со своими матерями как исключительно яркий; их предпочли отцам, они были эдипами-победителями. Марголис (Margolis, 1984) отметил, что его пациент со смущенной улыбкой признался ему, что "секс с его матерью был для него более волнующим и захватывающим, чем секс с любой другой женщиной" (p. 368).

Неспособность С. идентифицироваться с любящим фаллическим отцом была проиграна со мною в переносе во время сессии. Он не мог чувствовать себя мужчиной. С. никогда не имел сексуальных контактов с какой-либо женщиной, кроме матери. Однако, когда он во время сессии начал говорить о своем интересе к женщинам, стала очевидной его сильная встревоженность. Он прямо обозначил ее, сказав, что в семье есть место только для одного мужчины и только для одного мужчины есть место в консультационном кабинете, и этим мужчиной не может быть С. Я стал в переносе его отцом, и пациент уклонился от меня, резко прекратив сеанс.

Отец С. сознавал, какие взаимоотношения существовали между его женой и сыном. Отец защищался от чудовищного крушения чувства собственного достоинства и обесценивания своей маскулинности тем, что смотрел на своего сына как на "маленького мальчика". Отец защищался от реальности, которая состояла в том, что он был побежден в Эдиповом состязании. Посредством инфантилизации своего сына отец рационализировал инцестуозную связь между своей женой и сыном, когда говорил, что С. не понимает материнской любви к нему.

С. не мог раскрыть мне непосредственно каких-либо аспектов фаллически-эдиповой борьбы. Его кастрационная тревога становилась непереносимой и делала невозможным продолжение. С. не мог прямо противостоять своим пассивным желаниям и тоске. Эти желания косвенно стали доступны во время анализа гомосексуальности С.

С. прекращал лечение несколько раз. Это случалось каждый раз, когда он начинал переходить в фаллическую стадию. Только в эти периоды у него появлялся интерес к женщинам, и этот интерес имел сексуальный характер. Его вид, поведение и манеры становились более мужскими и менее мальчишескими. К несчастью, тревога, сопровождающая этот нормальный здоровый переход в фаллически-эдипальную стадию, становилась непереносимой и не позволяла ему продвигаться дальше. В этот момент он резко прекращал лечение. Этот цикл был повторен дважды. В первый раз во время существенного продвижения на пути формирования Эдипова треугольника он стал интересоваться проститутками. Одновременно он стал испытывать сильную тревогу и бояться меня. Чем больше он интересовался проститутками и флиртовал с ними, тем тягостнее становилось для него пребывание в одной комнате со мной. Он прекратил лечение под предлогом защиты своей растущей мужественности. Приблизительно через 3 года он вернулся, но теперь мог позволить себе только одну сессию в неделю. За эти три года он значительно регрессировал и опять чувствовал себя в безопасности, лишь ощущая себя маленьким мальчиком. Он потерял свою работу, опять едва мог прокормить себя. После четырех лет психотерапии мы опять продвинулись в Эдипову фазу. Он стал общаться с более приличными женщинами. Ему очень хотелось пойти на свидание, и однажды он это сделал. Он привел свою даму к себе на квартиру и стал заниматься "петтингом". С. почувствовал невыносимый страх кастрации. Опять ему стало невыносимо находиться со мной в одной комнате. В фантазиях его переноса я опять стал ужасным кастрирующим отцом. Этот страх был так велик, что тревога кастрации захлестнула рабочий альянс, и он вновь оборвал лечение. Хотя С. звонил мне, когда находился в состоянии серьезного кризиса, а их было несколько, ко мне он так и не вернулся. Мы разговаривали несколько минут по телефону, и у меня было чувство, что он ищет опоры или пытается "дозаправиться горючим", если можно так выразиться. Я узнал, что он предпринял еще несколько попыток лечения. Фактически, когда мы говорили в последний раз, он проходил психотерапию. И все-таки именно мне он позвонил, когда находился в состоянии кризиса, угрожавшего его жизни. Он просил моего совета и согласился повидать психиатра. Прошло более восьми лет со времени нашего последнего контакта.

Марголис (Margolis, 1984) также сообщал о преждевременном прекращении лечения своего пациента: "Мне было ясно, однако, что он прекращал лечение из-за своего страха, связанного с необходимостью непосредственно иметь дело с фаллически-эдиповыми проблемами. Огромная кастрационная тревога была очевидна. Он еще не мог иметь непосредственный контакт ни со своими пассивно-фемининными желаниями, которые проявлялись в переносе, ни с конкурентными смертоносными импульсами по отношению ко мне, против которых его пассивность была воздвигнута как мощная защита" (p.365).

Когда С. начал работать со мной, он едва мог существовать вне госпиталя. У него не было друзей. Он лежал в постели и большую часть дня компульсивно мастурбировал. Его личная гигиена была минимальной, его одежда была заношенной и грязной. Питался он скудно и нерегулярно. Вся его деятельность состояла в том, что дважды в неделю он ходил на хор и посещал аналитические сессии. С. употреблял несколько психотропных препаратов, чтобы унять свою тревогу и быть в состоянии контролировать свое поведение. Хотя он хотел быть гетеросексуальным, его подсознательным сексуальным выбором был мужчина, что очень его огорчало. Ему хотелось иметь жену, семью и особенно хотелось быть отцом.

Во время лечения С. получил возможность использовать свои музыкальные способности и стал экономически независимым. Он перестал пользоваться пособием по нетрудоспособности. Лечение психотропными препаратами было прекращено, и он был свободен от медикаментозной зависимости в течение более чем пяти лет. С. приобрел квартиру и обставил ее, купил новую одежду, стал общаться с людьми, завел друзей. Он стал уделять большое внимание личной гигиене, хотя и не мог пользоваться ванной в собственном доме. Его питание улучшилось. Он стал питаться регулярно, хотя и не очень рационально, и не мог стряпать для себя сам. Его подсознательный сексуальный выбор был перенесен на женщину.

Заключение

Фрейд (Freud, 1905) писал: "Принимая во внимание то влияние, которое оказывают отношения между ребенком и его родителями на его дальнейший выбор сексуального объекта, легко понять, что любое нарушение этих отношений может привести к серьезнейшим последствиям в его взрослой сексуальной жизни" (p. 268).

Я полагаю, что именно реальные сексуальные отношения, материнский инцест и делает сопротивление С. столь непреодолимым. Чрезмерная для его Эго послужила причиной серьезных нарушений в его становлении и развитии. Сексуальное удовольствие, получаемое от инцеста, стало топливом, которое продолжало подпитывать сопротивление, делая его столь непримиримым. Хотя были достигнуты значительные успехи в решении проблемы симбиоза, преодолении властного материнского влияния, в продвижении к фаллической идентификации, все эти шаги вызывали сильную тревогу и желание вернуться в прежнее состояние. Сексуальное и эмоциональное удовлетворение, полученное от инцеста, столь велико, что его притягательная сила хотя и ослабевает со временем, однако не исчезает полностью. Предстоит еще определить, возможно ли это вообще.

Литература

Banning, A. (1989), Motherson incest. Child Abuse & Neglect, 13:563-570.

Barry, M.J.A., & Johnson, A.M. (1958), The incest barrier. Psychoanal. Quart., 27:485-500.

Davis, J., & Frawley, M. (1994), Treating the Adult Survivor of Childhood Sexual Abuse. New York: Basic Books.

Fenichel, O. (1937), Early stages of ego development. In: The Collected Papers of Otto Fenichel, Second Series, ed. H. Fenichel & D. Rapaport. New York, W. W. Norton, 1954, pp. 25-48.

Frances, V., & Frances, A. (1976), The incest taboo and family structure. Family Process, 15:235-244.

Freud, A. (1936), The Ego and the Mechanisms of Defense. New York: International Universities Press.

Freud, S. (1905), Three Essays on the Theory of Sexuality. Standard Edition, 7:125-243. London: Hogarth Press, 1953.

Freud, S. (1920), Beyond the pleasure principle. Standard Edition, 18:7-64. London: Hogarth Press, 1953.

Hurvich, M. (1991), Annihilation anxiety: an introduction. In: Psychoanalytic Reflections on Current Issues, ed., H. Siegle, L. Barbanel, I. Hirsch, J. Lasky, H. Silverman, & S. Warshaw. New York: New York University Press.

Justice, B., & Justice, R. (1979), The Broken Taboo, Sex in the Family. New York: Human Sciences Press.

Kohut, H. (1977), The Analysis of the Self. New York: International Universities Press.

Kramer, S. (1985), Objectcoercive doubting: A pathological defensive response to maternal incest. In: Defense and Resistance: Historical Perspectives and Current Concepts, ed. H. P. Blum. New York: International Universities Press.

Krug, R. (1989), Adult male report of childhood sexual abuse by mothers: Case description, motivations and longterm consequences. Child Abuse & Neglect, 13:111-119.

Margolin, L. (1986), The effects of motherson incest. Lifestyles, 8:104-114.

Margolis, M. (1977), A preliminary report of a case of consummated motherson incest. Annual of Psychoanalysis, 5:267-385. New York: International Universities Press.

Margolis, M. (1984), A case of motherson incest: A followup study. Psychoanal. Quart., 53:355-385.

Masters, R. H., & Johnson, V. E. (1976), Incest: The ultimate taboo. Redbook, 146:54-58.

McCarthy, L. M. (1986), Motherchild incest: Characteristics of the offender. Child Welfare, 65:447-458.

Parsons, T. (1954), The incest taboo in relation to social structure and the socialization of the child. Brit. J. Sociol, 5:101-117.

Schwartzman, J. (1974), The individual, incest and exogamy. Psychiatry, 37:171-180.

Shengold, L. (1967), The effects of overstimulation: Rat people. Internat. J. Psycho-Anal., 48:403-415.

Shengold, L. (1971), More about rats and rat people. Internat. J. Psycho-Anal, 52:277-288. (1980),

Shengold, L. (1980), Some reflections on a case of mother/adolescent son incest. Internal. J. Psycho-Anal., 61:461-476.

Shengold, L. (1989), Soul Murder. New York: Fawcett.

Yorukoglu, A., & Kemph, J. P. (1966), Children not severely damaged by incest with a parent.

J. Acad. Child Psychiatry, 5:111-124.