|
|
Бокановски Т. «Технические инновации» Шандора ФеренциТехнические инновации, предлагаемые на протяжении пятнадцати лет (1918–1933), отмечены различными идеями, которые Ференци удалось постепенно сформулировать при ответе на многочисленные вопросы, которые он задавал себе по поводу надежности и эффективности психоаналитического механизма лечения сложных случаев. К этому добавляется и тот факт, что во время «поворота» в психоанализе 1920-х годов Ференци, следом за Фрейдом, улавливает специфику одержимости как навязчивого, компульсивного влечения к повторению. Оно становится причиной многих неудач, ведет к тому, что многие курсы лечения увязают в болоте. Терапия «человека с волками» (Вольфсмана) напоминает нам об этом. В то время те, кто, находясь в анализе, не демонстрировали истинного невроза переноса, а чаще всего застревали между психоневрозом переноса, который, по-видимому, поддается анализу, и нарциссическим неврозом, который анализу не поддается, погружали аналитиков в пучину глубокой растерянности. «Адаптирован» ли аналитический механизм для такого типа пациентов, которые в процессе развития их переноса в анализе находятся между «безумием и психозом»32? Что можно узнать от этих пациентов об организации инфантильного невроза и невроза переноса? Вправе ли мы вообще подозревать у них то и другое? Что происходит с контрпереносом, который они вызывают, и как быть с ним? Какую технику психоанализа следует применить к ним, если понятно, что, в отличие от так называемых «классических» видов терапии, здесь нужно будет преодолевать препятствия? Как далеко можно зайти и следует ли это делать? Каковы пределы того, что анализируется, самого анализа и т.д.? Как хорошо показывает его переписка с Фрейдом, Ференци с самого начала своей практики (1908) не перестает спрашивать своего собеседника об этих проблемах – проблемах психоаналитического процесса, техники, рамок, модальности, затруднений переноса и контрпереноса. Подведя еще в первых своих трудах теоретическую базу под перенос и придав ему определенный статус, Ференци в последующие годы направляет свой интерес и изыскания также на контрперенос, на те вопросы, которые он вызывает у аналитика во время курса лечения. Замечательный клиницист, неустанный терапевт, Ференци с первых лет своей практики все время пытается уяснить для себя те препятствия и ограничения, на которые он наталкивается во время лечения так называемых «трудных» пациентов. Так, по свидетельству его современников, благородно защищая других и помогая им при неудачах, он очень скоро попал в ситуацию, когда его коллеги, недолго думая, стали доверять ему тех своих пациентов, которые создают больше всего проблем. После десятилетия аналитической практики (1908–1918) Ференци приходит к выводу, что клиническое наблюдение и опыт (Erlebnis) неотделимы друг от друга. Поэтому ему кажется, что техника – обязательное дополнение теории – может и должна быть модифицирована, адаптирована и развита в зависимости от требований лечения. Затруднения, с которыми он сталкивается в анализе (негативный перенос, сопротивление переносу и сопротивление в переносе, нарциссические или мазохистские позиции, отреагирование вовне и внутрь и пр.), а также затруднения, обычно связанные с особенностями отдельных пациентов (тяжелые расстройства характера, «как будто бы» личности, нарциссические структуры, «пограничные случаи» и т.д.), побуждают его к разработке серии радикально отличных подходов к применению техники, предложенной Фрейдом и практиковавшейся до того времени. В этом смысле технические инновации, похоже, могут быть восприняты не только как установление рамок, но и как контрпереносные ответы, когда, находясь в определенном тупике, Ференци начинает искать иную теоретико-практическую перспективу своей работы. Сегодня в этой эволюции можно выделить три важных момента:
Этот период обновления техники открывает важный и продолжительный этап перемен в истории эволюции психоаналитических понятий. Активная техника: «те, что „отсутствуют“ для самих себя. — Отправная точка исследований и технических модификаций, проводимых Ференци начиная с 1918 г., базируется на следующем интуитивном клиническом ощущении: резистентность и затруднения в курсе лечения вытекают из того, что пациенты иногда «психически» отрываются от своих симптомов, остающихся все же доступными для наблюдения. По этой причине такие пациенты частично «отсутствуют» для самих себя: они «не видят» и «не чувствуют» себя и, что еще важнее, они «не представляют» свои симптомы. С этого момента, чтобы ослабить сопротивление и придать новый импульс аналитической работе, находящейся в стагнации, Ференци делает то, что кажется ему наиболее существенным, – всеми способами старается вернуть и интегрировать в перенос поведение, черты характера, вплоть до некоторых психических процессов, которые, вопреки успехам курса лечения, остаются расщепленными и инкапсулированными. Речь может идти об очевидных симптомах, например, о тиках, а также о чертах характера, которые увидел, воспринял и почувствовал аналитик, но которые пациент изымает из психической сцены (своей сцены), никогда не включая их в свои ассоциации во время сеанса. В результате даже на самых поздних фазах лечения аналитик не может воссоединить то, что он видит и что он чувствует, с тем, что он слышит от пациента и что он может интерпретировать. Столкнувшись с затруднениями контрпереноса, связанными с существованием инкапсулированных в «Я» пациента зон (организующих «частный психоз»), которые невозможно интерпретировать из-за отсутствия ассоциаций, Ференци начинает проповедовать активную технику. «Существуют случаи, когда преобладают скорее ненормальные черты характера, чем невротические симптомы. Лица с такими чертами характера отличаются от лиц с невротическими симптомами среди прочего тем, что они, как и психотики, обычно „не осознают свою болезнь“; эти черты характера являются своего рода частными, пережитыми, даже принятыми нарциссическим „Я“ (…). Если не удается привести пациента к тому, что Фрейд назвал „температурой кипения любви в переносе“, в которой оттаивают даже самые жесткие черты характера, мы можем сделать последнюю попытку (…) – активным методом усилить и этим полностью развить и довести до абсурда черты характера, которые зачастую лишь намечены в человеке». При помощи некоторых требований (Gebote) или запретов (Verbote) аналитик побуждает пациента принять активную позицию, то есть сделать или отказаться сделать что-то. Таким образом, вопреки катарсическому методу, в котором появление воспоминания путем возвращения вытесненного вызывает аффект, «активная техника» облегчает возврат вытесненного, провоцируя одновременно запуск и появление аффекта. Эти технические модификации окажут свое влияние и на теорию. Действительно, наряду с теоретическим прорывом двадцатых годов, связанным с введением понятия влечения к смерти и новой теорией влечений, возникающая во многих случаях неопределенность, касающаяся пределов анализа и особенно пределов воспоминаний, побуждает Ференци к радикализации понятия переноса и разработке «активных техник». Он пишет: «Можно с первой минуты понять каждый сон, каждый жест, каждый неудачный акт, каждое ухудшение или улучшение состояния пациента как выражение переноса и сопротивления»36. Такая концепция переноса помогает ему по-своему открыть важность понятия пережитого опыта, Erlebnis: «Между тем, если раньше мы старались достичь терапевтического эффекта от реакции пациента на данные объяснения, – пишет он, – то сейчас нам бы хотелось поставить добытые психоанализом знания целиком на службу лечения, вызывая, в зависимости от нашего знания, адекватные пережитые опыты (Erlebnisse) напрямую, ограничиваясь объяснением пациенту лишь этого прочувствованного, которое ему, естественно, также очевидно». Понятию Einsicht (осознание путем возвращения вытесненного), прописанному классическим фрейдовским методом в духе Aufklärung (объяснения), Ференци противопоставляет и рекомендует Erlebnis, пережитый опыт. При этом к «активной технике» следует прибегать лишь в экстремальных ситуациях и только на короткое время: она ничуть не должна менять основные правила. Все же ненадежные результаты и ограниченность метода вскоре убеждают его в слабой эффективности таких техник. Кроме того что они значительно повышают сопротивление пациента, не вызывая при этом большей интенсивности фрустрации или лишения, некоторые пациенты, как кажется, принимают этот рост напряжения, чтобы удовлетворить свой мазохизм и свою мазохистскую позицию именно в рамках лечения. Это ведет лечение в тупик и ставит аналитика в затруднительное положение. Работа «Противопоказания к активной технике» (1926) знаменует отказ от активных вмешательств и окончание данного этапа поисков. В этой статье Ференци решается критиковать одновременно и метод, и способы его применения: он констатирует его ограниченность и, по этой причине, неэффективность.
«Гибкость техники»: новые контрпереносные подходы. — В результате, в связи с тем, что накопление вызванного «активной техникой» напряжения, по-видимому, переживается пациентом как повторение предшествующих травм, приведших к формированию его невроза, – позже Ференци выскажется даже «о психоаналитическом травматизме, который хуже, чем первичная травма» – перспектива меняется на противоположную. Отказываясь от самых щадящих форм «активного» вмешательства, он концентрирует свое внимание на том, что, по его мнению, пациент ожидает от своего аналитика, и хочет сделать технический подход достаточно мягким, чтобы не обмануть без надобности это ожидание. С этих пор для Ференци важным становится «вчувствование» (Einfühlung), чтобы аналитик чувствовал вместе с пациентом и максимально тактично оценивал, когда, как и в какой форме можно сообщать что-либо последнему. Это отношение эмпатии следует соединить с так называемой техникой доброты, чтобы помочь пациенту реально почувствовать мягкость и терпение со стороны аналитика. Термин «доброта» означает также «аспект аналитического понимания», подразумевающий технику, которая, подобно «эластичной ленте», делает возможными «уступки наклонностям пациента». Далее возникает вопрос, каковы те ограничения, которые свойственны этой технике, получившей название «гибкой», или, выражаясь другими словами, до каких пределов аналитик может вести пациента с ее помощью. Настойчиво напоминая, что вторым фундаментальным правилом психоанализа является анализ аналитика, Ференци переформулирует некоторые понятия, касающиеся специфики работы и контрпереноса психоаналитика во время лечения. При столкновении с трудными пациентами для него теперь важно постараться обнаружить движущую силу того, что он называет «метапсихологией психических процессов во время анализа». Он выдвигает идею, что аналитическая ситуация требует не только «строгого контроля собственного нарциссизма, но и внимательного наблюдения за разными аффективными реакциями»; фактически речь идет о «непрерывной флуктуации между „вчувствованием“, самонаблюдением и работой мысли». Аналитик должен уметь одновременно и слушать своего пациента, и спрашивать себя о своих объектных, нарциссических, идентификационных и интеллектуальных инвестициях. Исходя из этого, Ференци совершает радикальный теоретико-клинический поворот, ознаменовавший окончательный перелом в его мышлении, основные вехи которого отображены в его докладе, представленном в 1929 г. на ХI Международном психоаналитическом конгрессе в Оксфорде и опубликованном затем в 1930 г. под названием «Принцип релаксации и неокатарсис». Теперь речь идет о том, чтобы внедрить технику, благоприятствующую установлению «адекватной психологической атмосферы». Эта техника не должна повторять в рамках лечения те условия, которые, как ему кажется, затрагивают организацию инфантильных травм, что иногда случается при слишком строгом применении классической техники. Обязательная при любых обстоятельствах надежность аналитика, его «постоянная благожелательность» к пациенту, какие бы резкости ни проявлялись в его словах и действиях, позволяют создать новую технику, названную техникой релаксации (или неокатарсисом), включающую в себя почти безграничную толерантность (принцип дозволенности), которая представляет собой «поощрение, применяемое аналитиком для того, чтобы почувствовать и продумать до конца значимые психотравматические события». Доверие пациента к аналитику, то, что последний должен восприниматься как «надежный», а не исполненный «профессионального притворства», предполагает концепцию личной, подлинной и привилегированной связи между пациентом и его аналитиком. Все эти соображения приводят Ференци к методу дозволенности, использующему «потворство» и «нежность», которые могут доходить до обмена физическими ласками, как это происходит между матерью и ребенком. Желание учесть изменения аналитического слушания (как со стороны аналитика и его контрпереноса, так и того, что выражает пациент), модифицировать концепцию «роли» аналитика и аналитических «рамок», придать новый смысл регрессии, которая превосходит теоретическую модель реконструкции, – все это заставляет нас задаться вопросом, не существуют ли на самом деле две разновидности анализа:
Этот второй анализ должен позволить аналитику войти в прямой контакт с ребенком в пациенте и таким образом ознакомиться с пережитыми им травмами. Нежное обращение с пациентом, исполнение роли любящего и ничего не запрещающего родителя остановило бы и нейтрализовало те несчастья, которые выпали на начало его существования. По мнению Ференци, аналитики, до того времени предпочитавшие искать фантазматическую организацию и внутрипсихическую конфликтность, не придавали должного значения реальному травматическому опыту раннего детства, даже пренебрегали им. Поэтому Ференци начинает разрабатывать и предлагает новую теорию травматизма. Она обсуждается в последующие годы в работах, составляющих основной корпус текстов, рассказывающих об этом теоретическом открытии и свидетельствующих об исследованиях этого последнего периода. Таких текстов четыре. Два были опубликованы при его жизни: «Анализ детей и взрослых» (1931), «Смешение языка взрослых и ребенка. Язык нежности и страсти» (1933); два других изданы посмертно: «Клинический дневник (январь–октябрь 1932) (1932) и «Соображения о травматизме» (1934). Состояния страсти и новые концепции травматизма. — Еще с 1924 г., в краткой статье, озаглавленной «Спровоцированные фантазмы (действие в технике ассоциации)», Ференци пробует рассматривать связи и взаимодействия, которые он видит между ранними инфантильными фантазиями, сексуальным опытом и травматизмом. Его внимание обращено главным образом на инфантильные фантазии слишком хорошо воспитанного ребенка. В этой статье Ференци подчеркивает фантазматическое и травматическое подавление – в смысле установки барьеров перед свободным распоряжением своей бессознательной фантазматической деятельностью, – которое приводит к особой форме идеализированного воспитания, строгого и асексуального. Этот тип травматизма, связанный с первичным вытеснением (Urverdrängung) инфантильных фантазий, противопоставляется необходимому «сексуальному травматизму», связанному с инфантильным сексуальным опытом, который, не «вредя нормальности», был бы, наоборот, ее последующей гарантией. Два разных уровня, две концепции травматического сопоставляются здесь по своему эффекту. Дети, раздавленные в своей фантазматической свободе слишком строгим воспитанием, «слишком хорошо воспитанные дети» показывают нам ту крайность, относительно которой надо оценивать возможные последствия сексуального травматизма. При условии, что он не слишком «чрезмерный», не слишком «ранний или слишком напряженный», он может стать позитивным, полезным фактором психической организации и развития ребенка. «Сексуальный травматизм», необходимый для создания «психосексуальной нормальности», может сыграть роль антитравматического травматизма и противостоять увечному травматизму, единственному «подлинному травматизму», развивающемуся под влиянием раннего первичного вытеснения – следствия особого воспитания и особого фантазматического родительского давления. Это теоретическое положение было предвестником основных формулировок Ференци относительно травматизма, которые мы находим в его работах начиная с 1928 г. Вначале техника релаксации – неокатрасис – должна приблизить, даже спровоцировать первоначальное вытеснение. Однако абсолютная «вседозволенность», заложенная в эту технику, то, что она нарушает фундаментальные правила «классического» курса лечения и методы установления незыблемости рамок, незаметно ведут Ференци в теоретико-клинический тупик, что в конце концов он и сам будет вынужден признать. Поглощенный массивными регрессивными переносами, в которых символизм уже не действует, погруженный в мир, в котором слова и действия уже не имеют репрезентаций, вынужденный бороться с чередованием слияния и ненависти по отношению к себе и к другим, Ференци блестяще уловил, что он прикован к архаичной материнской позиции. Касаясь впервые этих предобъектных, симбиотических и нарциссических (первичный нарциссизм) зон, в которых слова и действия, «говорить и делать», столкнулись в одном и том же способе выражения, Ференци – в отсутствие адекватного теоретического аппарата – выбирает решение в буквальном смысле слова «слушать» своего пациента: последний, становясь поистине «мудрым младенцем», находящимся в плену агрессий–соблазнов взрослого, то есть аналитика, не имеет другого выхода, как «действительно» вести себя как ребенок, выражающий нападение на него объекта, нападение, которому он «действительно» подвергается. Целиком вовлеченный в этот процесс, Ференци считает, что в этих условиях ему необходимо играть в эти состояния (через Spielanalуse, анализ посредством игры), и «вторит» своему пациенту, одновременно пытаясь «избавить» его от вреда, нанесенного ошибками аналитика и анализа. Очень скоро, вынужденный отойти от техники релаксации (неокатарсиса), стараясь в то же время объяснить свои ошибки контрпереноса, Ференци пробует разобраться в том, что здесь находится «в работе» и что возвращает его к условиям появления первичной травмы. И тогда он делает двойной ход:
Возвращение вытесненного в сознание при помощи анализа травматических событий, вплоть до организации их повтора, чтобы затем наблюдать их с доброжелательным отстранением, проповедуемым «классической» техникой, вероятно, является процессом, идентичным по своей структуре тому, который создает и организует тот самый травматизм, у истоков которых стоит аналитик и анализ. Выражая то, что, как ему кажется, он видит перед своими глазами во время психоаналитического лечения, Ференци развивает следующую теорию:
а) некоторых страстных действий взрослых, их языка страсти, на котором взрослые отвечают на потребности детей в нежности и истине; б) отрицания взрослыми психической боли, особенно боли ребенка, что может быть пережито им как «терроризм» и привести к образованию преграды на пути свободы его мысли; с) интроекции бессознательного чувства вины взрослого, что искажает объект любви и превращает его в объект ненависти;
Противопоставляя то, что есть «нежного» в инфантильном эротизме, и то, что есть «страстного» в эротизме взрослого, Ференци описывает ребенка (пациента), возбужденного и беспомощного, слишком перегруженного (внешне, и особенно внутренне), который, не обладая ни средствами разрядки, ни средствами переработки, оказывается вдруг в полном отчаянии. Эта картина позволяет автору говорить об «идентификации с агрессором» и «интроекции ребенком чувства вины взрослого», которые увеличивают смешение чувств. К «страстной любви» и к «страстным наказаниям», навязанным взрослыми, добавляется «терроризм страдания», то есть обязанность, которую должен взять на себя ребенок, быть тем, кто несет ответственность, лечит и ухаживает за ущербным родителем. Так объясняются «страстные состояния» и «страстные переносы». Известно, какие нелестные отклики сразу же вызвали эти теоретические инновации со стороны Фрейда, видевшего в них и в сопутствующих им техниках теоретический регресс, сопровождающийся преступным отклонением от курса своего последователя и друга. Тем не менее, продолжая то, что Фрейд описывал в связи с соблазнением ребенка взрослым еще перед тем, как «отказаться» в 1897 г. от своей «невротики», Ференци фактически возвращается к поставленным, но недоработанным Фрейдом проблемам некоторых аспектов «страстного переноса». С этих пор, заново сталкиваясь с проявлением квазигипнотических состояний в рамках анализа, Ференци связывает эти «состояния транса» с повторением сексуальных и нарциссических «травм», которые, при их описании, принимают форму любовной связи с обладающим/обладаемым внутренним объектом. Страстный перенос становится одним из способов, которым во время лечения реактивируются исторические «травматические» условия, приведшие к организации расщепления «Я» и к появлению «как будто бы» личности, вторичных по отношению к «терроризму страдания»; вот почему новые техники нацелены на создание оптимальных условий для трансферентного раскрытия того, что когда-то было зафиксировано на регрессивных позициях в один из эволюционных моментов, затем расщеплено и инкапсулировано. Так, по мысли Ференци, взаимный анализ, последняя его техника, должен обеспечить понимание и частичное разрешение всех этих проблем «страстных» клинических случаев, порожденных психоаналитическим лечением. Он тесно связан с концепцией Ференци о травматизме: травматизм является результатом расщепления «Я»; расщепленная часть «Я» трудно поддается анализу; эта расщепленная часть, существующая как у аналитика, так и у пациента, действует в этих условиях как общая травматическая зона для обоих, настоящее темное пятно анализа. Цель взаимного анализа состоит в том, чтобы избавиться от этого темного пятна. Ференци пробует таким образом установить связь между своими контрпереносными позициями и внутренним присутствием травматических «объектов страсти», появляющихся в анализе посредством переноса пациента, переноса, характеризующегося подражанием, подчинением и отказом от собственной ненависти. Этот «страстный» перенос устраняется тогда, когда аналитик соглашается признать и ознакомить своего пациента с собственным «страстным» отказом по отношению к последнему. Таким образом, аналитик создает условия для появления «того доверия (…), которое определяет контраст между настоящим и невыносимым травматогенным прошлым». Все же очень скоро Ференци вынужден в очередной раз сдаться перед очевидным фактом. Результатом его последней техники является усиление ситуации, против которой она изначально была разработана, – «соблазна», созданного аналитиком и анализом в отношении пациента. Впрочем, какой смысл можно придать этой странной материи, про которую так трудно узнать, как она организована и кому ее приписать – пациенту или аналитику? Ференци приходит к заключению, что взаимный анализ свидетельствует о недостаточности его личного анализа из-за контрпереносных затруднений, которые он встречает в рамках практики некоторых сложных анализов. Отсюда и болезненная и горькая констатация 3 июня 1932 г. в Клиническом дневнике: «Взаимный анализ – всего лишь крайнее средство! Подлинный анализ с чужим, без всяких обязательств, был бы предпочтительней». Радикализация и пределы техники. — Серьезный урок смирения и аналитической истины, вытекающий из Клинического дневника, свидетельствует об отчаянной попытке его автора провести как можно более качественное исследование «опыта» контрпереноса и терапии. Этот документ, имевший изначально сугубо личный характер, ибо речь идет о ежедневных записях, можно понять как упрек Ференци Фрейду, как результат родительского и идеализирующего «неанализированное» – «неоконченное», или «бесконечное» – негативного переноса на Фрейда, от которого его гениальный ученик и последователь желал бы получить, посредством своих технических инноваций, подкрепление материнских истоков. Это то, чего Фрейд, занятый в свою очередь собственным нерешенным контрпереносом, никогда не понял и не принял по-настоящему. С этой точки зрения очевидно, что «взаимный анализ» был начат из желания Ференци вновь оказаться рядом с Фрейдом, фантазматически поставленным в материнскую позицию, преконфликтную, преамбивалентную, близкую к первичной любви. Поэтому неудача и драма Ференци, занятого радикализацией некоторых своих теоретико-практических положений, состоит в том, что в какие-то моменты он смешивал аналитический метод с аналитической техникой. Это смешение берет начало в слишком сильной идентификации с пациентом, который в анализе действительно становится «ребенком, отображающим нападения, „реально“ исходящие от объекта». В такие минуты страстного переноса, больше не имея возможности репрезентировать внутренние (проективные и интроективные) объекты пациента, и сам становясь внутренним объектом, Ференци блокирует процесс символизации и обработку процесса. Когда эта драматическая (психодраматическая) игра предложена пациенту, он может прибегнуть только к «отреагированию вовне» и к эвакуации внутреннего объекта, который опустошает его психическую реальность. Разделение между внутренним и внешним объектами ликвидировано. Когда смешение между аналитиком и пациентом сохраняется («взаимный анализ»), анализ порождает массивную регрессию, после которой пациенту будет очень трудно восстановиться. Перепутав взрослую структуру с инфантильной структурой личности, Ференци низводит взрослого до ребенка и, вероятно, забывает, что перед ним инфантильные аспекты его пациента и бывшего ребенка в этом взрослом. Похоже, Ференци абсолютно не в состоянии принять во внимание, что язык страсти – источник страстных состояний – способен нанести травму, ибо он соблазняет ребенка по мере того как передает один или несколько ему самому неизвестных смыслов, демонстрируя этим импринтинг и присутствие родительского бессознательного. Далее, рамки уже не считаются проекционным пространством, местом трансферентной актуализации некоторых прошлых ситуаций, а являются актуальной средой, актуальным источником травматического повторения. Таким образом, Ференци начинает заниматься тем, что сегодня принято называть «процессом рамок», вместе с процессом «исторических соблазнителей»53, а при таком подходе то, что является структурным, воспринимается как генетически травматичное, и как диахроническое и приобретенное воспринимается то, что, наоборот, есть всего лишь серия дуализмов, или разделений, присущих субъекту. Не имея в своем распоряжении понятия проективной идентификации, что позволило бы ему оторваться от некоторых «предельных» аспектов трансферентного процесса во многих из его «трудных» случаев, Ференци опирается на свои интроективные контрпереносные идентификации, чтобы «слышать» психоаналитический процесс своих пациентов и «чувствовать» то, что пациенту не удается интегрировать: ненависть, гнев, ярость, отстранение, тоску, отчаяние, беспомощность… Так, ему приходится «переживать» то, что пережил «соблазненный ребенок» (соблазненный пациент). Пытаясь вернуть это пережитое пациенту, представляя его, Ференци не понимает, что с этого момента он сам находится в положении соблазненного ребенка, ставшего, в свою очередь, настоящим «мудрым младенцем», принужденным к «сверхвзрослению» и к бессознательной идентификации с взрослым, который заботится о родителе соблазненного ребенка. Посредством взаимного анализа, став пленником инверсии, обусловленной аналитической ситуацией, Ференци понял, что его практика была не только трансгрессивной, но и мешала его личным интерпретационным способностям. Несмотря на это, какова бы ни была ограниченность его последних исследований, большая заслуга Ференци – заслуга, которую призна́ют последующие поколения, – состоит в том, что он сумел раздвинуть рамки проблемы соблазна, ранее теоретически разработанной Фрейдом, и предложил ее развитие, считая травматическую этиологию результатом либо психического насилия над ребенком со стороны взрослого, либо смешения языков между ними, либо же отказа взрослого понять отчаяние ребенка. Когда эти формы психического разрыва срабатывают, дисквалифицируя и отрицая роль мышления и аффектов, это ведет к появлению в психике ребенка травмы, вызывающей расщепление. С этой точки зрения у пациентов, которыми занимается Ференци, речь идет уже не о естественной судьбе либидо, а о крайних состояниях психической, даже физической боли – агонии психической жизни.
Категория: Психоанализ, Психология Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|