Фрейд Зигмунд. Толкование сновидений

 Мы не могли бы ответить на этот вопрос, если бы не углубились несколько в психологию невроза, особенно же истерии. Тут мы узнали, что те же самые некорректные психические процессы, и еще другие, неупомянутые, обусловливают образование истерических симптомов. В истерии мы находим также целый ряд вполне корректных мыслей, равноценных нашему сознательному мышлению, о наличии которых в этой форме мы узнать ничего не можем и которые мы восстанавливаем лишь впоследствии. Если они когда-нибудь проникают к нашему восприятию, то из анализа образованного симптома мы усматриваем, что эти нормальные мысли претерпели анормальное воздействие и были перенесены в симптом при посредстве сгущения, образования компромисса, через поверхностные ассоциации, под прикрытием противоречий, а также и путем регрессии. При полной идентичности своеобразных особенностей деятельности сновидения и психической деятельности, которая продуцирует психоневротические симптомы, мы будем вправе перенести на сновидение те выводы, которые дает нам истерия.

 Из учения об истерии мы заимствуем то положение, что такая анормальная психическая обработка нормального хода мыслей проявляется лишь тогда, когда он становится перенесением бессознательного желания, которое проистекает из детского материала и подверглось вытеснению. Ради этого принципа мы обосновали теорию сновидения тем предположением, что активное желание сновидения проистекает всегда из сферы бессознательного, что, как мы сами признавались, не всегда может быть доказано, но и не может быть опровергнуто. Чтобы иметь возможность, однако, точнее определить, что представляет собою «вытеснение», с которым мы не раз уже встречались, нам придется продолжить несколько возведение нашего психологического здания.

 Мы углубились в рассмотрение функции примитивного психического аппарата, деятельность которого направляется стремлением избегнуть накопления раздражения. Он был конструирован поэтому по схеме рефлекторного аппарата; моторика, как путь к внутреннему изменению тела, была находившимся в его распоряжении отводным путем. Мы коснулись далее психических последствий ощущения удовлетворения и могли бы допустить и второе предположение: что накопление раздражения различными, нас не интересующими способами испытывается в форме неприятного ощущения и приводит аппарат в движение, чтобы вновь вызвать чувство удовлетворения, при котором ослабление раздражения испытывается в форме приятного ощущения. Такое, исходящее из неприятного ощущения и направленное к приятному течение в аппарате мы называем желанием; мы говорили, что ничто, кроме желания, не может привести в движение аппарат, и что ход раздражения в нем автоматически регулируется приятными и неприятными ощущениями. Первым желанием является, по-видимому, галлюцинаторное воспроизведение воспоминания об удовлетворении. В случае, однако, когда эта галлюцинация не удерживается до конца, она не способна вызвать утоления потребности, то есть приятного чувства, связанного с удовлетворением.

 Таким образом, оказалась необходимой вторая деятельность, на нашем языке – деятельность второй системы, которая не позволяла бы, чтобы воспоминание проникало к восприятию и оттуда связывало психические силы; оно должно направлять раздражение, исходящее из потребности, на обходный путь, который через посредство произвольной моторики настолько изменяет внешний мир, что может наступить реальное восприятие объекта удовлетворения. До сих пор мы прослеживали схему психического аппарата; обе системы представляют собою то, что во вполне законченном аппарате мы назвали системами Бзс. и Прс.

 Чтобы иметь возможность посредством моторики целесообразно изменить внешний мир, необходимо накопление некоторой суммы наблюдений в системах воспоминаний и различного рода фиксирование взаимоотношений, вызываемых в этом материале воспоминаний различными целевыми представлениями. Продолжаем наши предположения. Проявляющаяся ощупью, посылающая энергию и вновь ее возвращающая деятельность второй системы нуждается, с одной стороны, в свободном распоряжении всем материалом воспоминаний; с другой стороны, было бы излишней расточительностью, если бы она посылала чрезмерные количества энергии на отдельные пути мышления, которые протекали бы в этом случае весьма нецелесообразно и ограничили бы количество, необходимое для изменения внешнего мира. Ввиду этой целесообразности я и предполагаю, следовательно, что второй системе удастся сохранить большую часть энергии и использовать для отодвигания лишь небольшое количество ее. Механизм этих процессов мне совершенно неизвестен; кто захотел бы серьезно заняться этим, тот должен был бы подобрать аналогию из физики и проложить себе путь к пониманию процесса движения при раздражении нейронов. Я настаиваю лишь на том, что деятельность первой U-системы направлена на свободное прохождение раздражении и что вторая система благодаря исходящим от нее воздействиям парализует это прохождение. Я предполагаю, следовательно, что прохождение раздражения при господстве второй системы связуется с совершенно другими механическими моментами, чем при господстве первой. Когда вторая система заканчивает свою критическую мыслительную деятельность, парализование раздражении отпадает, что дает возможность их прохождению к системе моторности.

 Мы приходим к чрезвычайно любопытному заключению, если примем во внимание отношение этого пара-лизования со стороны другой системы к регулированию принципом неприятного ощущения. Возьмем противоположность непосредственного ощущения удовлетворения – ощущение страха. На примитивный аппарат действует здесь раздражение восприятия, которое является источником ощущения страха. В результате беспорядочные моторные проявления будут продолжаться до тех пор, пока одно из них не устранит аппарат от воздействия восприятия; при повторении восприятия будут повторяться и эти проявления (например, готовность к бегству) до тех пор, пока восприятие вновь не исчезнет. Здесь не будет уже, однако, налицо склонности галлюцинаторно или еще каким-либо образом вновь укрепить источник неприятного ощущения. Напротив того, в примитивном аппарате будет заложена склонность тотчас же по пробуждении неприятного воспоминания уклониться от него, ибо переход его раздражения на восприятие вызвал бы (вернее, начинает вызывать) неприятное ощущение. Уклонение от воспоминания, являющееся лишь повторением прежнего бегства от восприятия, облегчается еще и тем, что воспоминание в противоположность восприятию не обладает достаточной способностью возбудить сознание и тем самым привлечь к себе новое подкрепление. Это легко и регулярно совершающееся отклонение психического процесса от воспоминания о чем-либо, в свое время неприятном, дает нам образчик и первый пример психического вытеснения. Общеизвестно, сколько такого отворачивания от неприятных ощущений, сколько такой тактики стража заложено в нормальной душевной жизни взрослого человека.

 Вследствие принципа неприятного ощущения первая U-система не может, следовательно, включить в общую цепь мышления что-либо неприятное. Эта система может только желать. Но если бы дело только этим и ограничивалось, то была бы парализована мыслительная деятельность второй системы, которой необходимо распоряжение всеми имеющимися в наличии воспоминаниями. Тут открываются два пути: либо деятельность второй системы освобождается от зависимости от принципа неприятного ощущения и продолжает свой путь, не обращая внимания на неприятные воспоминания, либо же находит возможность так связать неприятное воспоминание, что оно не вызовет неприятного ощущения. Первую возможность мы должны отвергнуть, так как принцип неприятного ощущения оказывается и регулятором хода раздражении второй системы; тем самым остается лишь вторая система, которая так связывает воспоминание, что парализует все его влияния, между прочим, следовательно, и аналогичный моторной иннервации процесс вызывания неприятного ощущения. К той гипотезе, что укрепление со стороны второй системы означает в то же время и парализование отвода раздражения, нас приводят два исходных пункта: принцип неприятного ощущения и процесс ничтожной ин-нервационной затраты. Итак, скажем – это и есть ключ ко всему учению о вытеснении, – что вторая система может лишь в том случае укрепить представление, если она способна парализовать исходящее от него развитие неприятного ощущения.

 То, что уклоняется от парализующего действия, остается недоступным для второй системы и должно быть покинуто в силу принципа неприятного ощущения: парализование последнего, однако, не должно быть вовсе полным; наоборот, начало его должно быть допущено, оно должно обнаружить перед второй системой природу воспоминания и степень его пригодности для цели, поставленной перед собою мышлением.

 Психический процесс, который самостоятельно допускает первая система, я буду называть теперь первичным процессом; другой же, совершающийся над воздействием второй системы, вторичным. Еще в одном пункте я могу показать, с какой целью приходится второй системе исправлять первичный процесс. Первичный процесс способствует прохождению раздражения, чтобы с помощью накопленной таким образом величины последнего образовать идентичность восприятия; вторичный процесс оставляет это намерение и вместо него задается другим – образовать идентичность мышления. Все мышление есть лишь обходный путь от принимаемого в качестве целевого представления воспоминания об удовлетворении до идентичного овладения тем же воспоминанием, что достигается вновь через посредство моторной системы. Мышление должно интересоваться соединительными путями между представлениями, не давая вводить себя в заблуждение их интенсивностью. Ясно, однако, что сгущение представлений, посредствующие и компромиссные образования препятствуют достижению этой цели идентичности; заменяя одно представление другим, они уклоняются с пути, который вел от первого. Таких процессов вторичное мышление тщательно избегает. Нетрудно понять также, что принцип неприятного ощущения ставит препятствия на пути к достижению идентичности мышления мыслительному процессу, которому обычно предоставляет важнейшие исходные пункты. Тенденция мышления должна, таким образом, клониться в сторону освобождения от исключительного господства принципа неприятного ощущения; оно должно ограничивать до минимума развитие аффектов. Это улучшение результата деятельности должно совершаться при помощи нового воздействия со стороны сновидения. Мы знаем, однако, что это удается вполне чрезвычайно редко даже в наинормальнейшей психической жизни: наше мышление постоянно доступно извращению, благодаря включению принципа неприятного ощущения.

 Но не это является дефектом функциональной способности нашего душевного аппарата, благодаря которому мысли, являющиеся результатом вторичной мыслительной деятельности, подвергаются воздействию первичного психического процесса. Этой формулой мы и воспользуемся теперь для изображения процесса, приводящего в результате к сновидению и к истерическим симптомам. Отрицательный случай наблюдается при совпадении двух моментов из истории нашего развития, из которых один всецело относится к душевному аппарату и оказывает могущественное влияние на соотношение обеих систем, другой же включает в душевную жизнь движущие силы органического происхождения. Оба проистекают из периода детства и являются осадком того изменения, которое претерпел с детства наш психический и соматический организм.

 Если один психический процесс в душевном аппарате я назвал первичным, то я сделал это не только из соображений иерархии, а руководствовался и соотношением обоих процессов во времени. Хотя психического аппарата, который обладал бы всего одним первичным процессом, насколько нам известно, не существует и он является поэтому лишь психической функцией, однако, несомненно то, что первичные процессы в нем даны с самого начала, между тем как вторичные развиваются лишь постепенно, парализуют первые, но полного господства над нами достигают лишь в зените жизни. Вследствие этого запоздалого проявления вторичных процессов ядро нашей натуры, состоящее из бессознательных желаний, остается в неприкосновенности и не подвергается парализованию со стороны предсознательной сферы, роль которой раз и навсегда ограничена указанием наиболее целесообразных путей желаниям, проистекающим из сферы бессознательного. Эти бессознательные желания налагают на все последующие стремления гнет, которому они должны подчиниться; они могут, однако, стараться отклонить его и направить на более высокие цели. Обширная область материала воспоминаний остается, благодаря запоздалому воздействию предсознательной сферы, совершенно недоступной.