Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики.

Выбираемая к данному слову в силу известной даже весьма близкой и «удачной» ассоциации картинка вовсе не обязательно воскрешает детерминировавшее ее выбор слово. Прямая ассоциативная связь: слово — картинка далеко не тождественна с обратной связью — картинка — слово, т. е., говоря принципиально, никакая простая ассоциативная связь не обладает признаком непосредственной обратимости. Если элемент А всегда вызывает элемент В, то это еще не значит, что появление В в свою очередь непременно вызовет А.
Правильность этого положения можно показать в следующем весьма простом эксперименте, который мы однажды провели в качестве ориентировочного. После того как испытуемый закончил выбор картинок, они были у него отобраны, и мы предложили ему указывать нам, когда мы будем читать слова второй раз, какая картинка была им выбрана к каждому данному слову ряда; испытуемый при этом из общего числа 15 отобранных им картинок смог указать совершенно правильно 13, хотя в следующей, третьей серии, проведенной как обычно, дал всего три правильных репродукции.
Таким, образом, второй этап, который мы отмечаем в развитии опосредствованного запоминания, характеризуется появлением ассоциаций, детерминирующих выбор картинки. До этого, как мы уже говорили, карточка подбирается вполне независимо от читаемых испытуемому слов.

Случай такого «независимого» выбора картинок мы имеем, например, у нашего испытуемого № 26, которым взяты следующие картинки: к слову мышь — умывальник, обед — картина, лес — школа, ученье — грибы, молоток - карта, одежда — ручка, поле — ключ, игра — корова, птица — грабли, лошадь — щетка, дорога — стакан, ночь — аэроплан, свет — лейка, молоко — ягоды, стул — тетради… Испытуемый не дал ни одного правильного воспроизведения; никаких объяснений выбора картинок получить от него не удалось.

Второй этап, который мы условно можем называть «ассоциативным», обычно, хотя и далеко не всегда, связан с некоторым увеличением эффективности запоминания; испытуемые, стоящие на этом этапе, весьма часто не дают никаких объяснений по поводу выбранных ими карточек. Это последнее обстоятельство весьма замечательно: с одной стороны, выбор картинок является несомненно ассоциативно детерминированным, с другой стороны, эти ассоциативные связи неспособны вербализоваться. В качестве примера таких связей мы можем указать протокол опыта с испытуемым № 30.
Если мы сопоставим выбранные этим испытуемым картинки с соответствующими словами, то мы увидим, что 9 картинок из 15 подобраны, безусловно, удачно, причем еще 3 картинки (6, 8, 9) могут быть признаны также выбранными не случайно. При воспроизведении испытуемый называет правильно только одно слово, причем два слова из числа неверно воспроизведенных (4 и 7), несомненно, стоят в связи с выбранными картинками, и, наконец, еще два слова совпадают с содержанием посторонних к ним картинок. Никаких объяснений испытуемый не дает, за исключением одного случая, совпадающего с верной репродукцией слова (3 лес — дерево), причем само это объяснение, весьма характерно: «Медведи там»,— отвечает испытуемый на наш вопрос, почему он выбрал эту карточку, когда ему нужно было запомнить слово «лес».



Более высокую стадию на этом же этапе составляют те случаи, когда испытуемые способны объяснить свой выбор картинки, но вместе с тем, на что мы уже указывали, число правильных воспроизведений совершенно не соответствует у них числу полноценных объяснений и тем более количеству случаев удачного выбора картинки.
Очень ярким примером, заслуживающим самого внимательного анализа, может здесь служить протокол опыта с испытуемым № 25.
Давая тринадцать вполне удачных связей, этот испытуемый удерживает всего четыре слова. Если мы обратимся, с другой стороны, к его объяснениям, то и здесь мы находим двенадцать полноценных объяснений, всего два отказа, и только одно объяснение, «комментирующее» картинку 3 лес — диван: «На диване сидят».
Таким образом, один только отчет испытуемого меньше всего может здесь что-нибудь непосредственно объяснить, и мы должны подвергнуть объективному анализу всю совокупность данных, характеризующих этот процесс.



Первое, что нам кажется здесь несомненным, это наличие некоторой общей структуры, связывающей слово и выбранную карточку; на это совершенно ясно указывает их ассоциативная близость. Оставаясь в плане чисто гипотетических построений, мы можем далее представить себе и самый способ образования этой общей ассоциативной структуры: воспринятое и осмышляемое слово-раздражитель, очевидно, вызывает у испытуемых весьма сложный образ, антиципирующий выбор картинки, который и происходит в случае совпадения ее в каком-нибудь отношении с одним из образующих этот образ элементов. При этом слово остается в дальнейшем в центре данной ассоциативной структуры и оказывается способным по-прежнему определить собой выбор картинок, что и объясняет отмеченную нами выше возможность почти полного воспроизведения выбранных карточек при вторичном предъявлении слов.
Это положение, однако, совершенно изменяется, когда по карточке должно быть воспроизведено слово. Предъявленная картинка в свою очередь вызывает у испытуемого появление определенного образа или ассоциативного комплекса, структурный центр которого она сама образует. Картинка в этой ассоциативной структуре может иметь своим ближайшим звеном заданное слово или соответствующий ему зрительный, например, образ; тогда, будучи как бы усилено первым предъявлением, оно оказывается доминирующим, и репродукция слова происходит. Очень отчетливые случаи такого совпадения ассоциированных образов мы имеем в некоторых простейших примерах положительной репродукции. Так, испытуемый № 39 (см. протокол 39) на слово обед выбирает карточку с изображением хлеба и при вторичном предъявлении картинки объясняет: «Хлеб и огурцы кушать в обед». В этом примере слово обед, вызывая соответствующий образ, определяет собой выбор картинки хлеб, но вместе с тем само изображение хлеба, будучи предъявлено, провоцирует комплекс «огурцы — еда — обед», и соответственно этому слово воспроизводится. Аналогичный пример мы имеем в случае связи мышь — кошка, кошка — мышка (испытуемый № 25), где эта двусторонняя связь, вероятно, является преимущественно словесной.
Однако случаи, когда провоцируемые как словом, так и картинкой образы хотя бы частично совпадают между собой, сравнительно редки; значительно чаще мы встречаемся с обратным положением. Тот же испытуемый № 39 выбирает к слову лошадь картинку корова; слово не воспроизводится испытуемым, и в ответ на предложение дать объяснение своего выбора ребенок реагирует следующими словами:



«Мычит корова... у нас есть корова». Это также чрезвычайно ясный, но противоположный первому случай: предъявленное слово лошадь определяет выбор карточки с изображением коровы, но эта карточка вызывает у испытуемого специфический и, вероятно, очень живой, концентрированный комплекс — наша корова, корова, которая мычит, которая есть у нас самих. Другие аналогичные примеры мы имеем у испытуемого № 35.
3: «Картина висит на стене»; 8: «Воду пьют» — объяснения, также со всей ясностью показывающие на всплывание образов, посторонних тому слову, которое определяло выбор самой картинки.
Таким образом, судьба запоминаемого слова на этом этапе развития еще во многом зависит от моментов случайных, не могущих быть наперед учтенными испытуемыми. Приведенные нами соображения, конечно, являются совершенно гипотетичными и, вероятно, весьма упрощенными, однако те основные моменты, которые мы здесь отмечали, встречают себе многочисленные подтверждения. Главное из них — это, несомненно, случаи «комментирующих» объяснений, которые при иной технике опроса должны были бы появляться гораздо чаще, чем в наших опытах, где мы предъявляли испытуемому одновременно и слово и выбранную им картинку и тем самым искусственно толкали его на их связывание. Наличие таких подсказанных в «объяснениях» связей нетрудно установить по самому их характеру; например, тот же испытуемый № 39 дает к картинке ремень пояснение: ремень — играть и тотчас же за этим совершенно персеверативно: «На автомобиле — играть». Или еще отчетливее, у испытуемого № 35: