Наво Лор. Резюме семинаров, посвященных Книге 'Еще'.

Наслаждение , «которого нам не надо бы» (и также как то, которое «ничему не служит», как бесполезное), ведет нас к логической операции между истинным и ложным, между необходимым невозможным - определяемым как то, что не перестает не записываться. Необходимое подразумевает то, что нужно бы только это, являющееся (лат. неподобающим) наслаждения для сексуального отношения, это и означает что «сексуального отношения нет». Если и существует Другое наслаждение, отличное от фаллического, то им является то, о котором женщина не говорит, то, что делает ее не–всей в сексуальном отношении, которое невозможно. Конец анализа относится к этой невозможности, к невозможности для каждого, мужчины или женщины, все сказать в языке. По ту сторону этого пути, который проходит от симптома к фантазму, и в обратном направлении, как это развил Жак-Ален Миллер в Курсе лекций под одноименным названием - есть остаток, невыразимое. Как показано в Еще это означает, что нечто положительное может быть выражено в логике отрицания. Пример: «Если и есть другое наслаждение, не нужно чтобы вот это было им». Это новая логика, decet non.

Для мужчины объект занимает место недостающего партнера, и является тем, что приходит на место реального, это и есть фантазм. Для женщины, это нечто иное нежели объект а, который замещает сексуальное отношение, которого нет. Это «Другое удовлетворение», то, что отмечает Лакан в начале следующей главы- «удовлетворение речью». Различие, таким образом, радикально.

Доминик Лоран подчеркнула, что в VI главе, названной «Бог и наслаждение», «удовлетворение речью отвечает фаллическому наслаждению, и это способ ответа на стороне, S(Ⱥ перечеркнутый). Лакан возражает этим Дериде для которого буква не имеет адресата. (Для него, с одной стороны, буква всегда находит адресат и с другой, слова, язык затрагивают реальное). Фаллицизм буквы, приписанный Лакану Деридой, недооценивает смысл его аксиомы согласно которой «сексуального отношения нет» и даже нет фаллоса, замещающего это отсутствие сексуального отношения.

Знание призывается в любви так же как и в ненависти. И в переносе к тому, в ком я предполагаю знание, - любовь, а ненавижу я того, в ком его больше не предполагаю.

Место Другого, место речи выявляет скорее эффекты речи, чем бытия: не важно существует или не существует Бог, он существует, потому что с ним говорят.
Тогда куртуазная любовь это единственный способ выкрутиться из сексуального неотношения с элегантностью, состоящее в том чтобы самому создать препятствие. Лакан конструирует логику сексуации исходя из логики Аристотеля: для мужчины, логика фаллического наслаждения, являющаяся всем и исключением; для женщины, речь о том, что по ту сторону фаллоса, т.е. логика не-всего и наслаждение , о котором она не может ничего сказать (S(Ⱥ).

В главе VII «Письмо любви», Герберт Вашбержер обратился к разработке Лакана, идущей от четырех дискурсов, в данном случае, от дискурса аналитика, от того, что может записываться к таблице с формулами сексуации и их дальнейшей развитием. Согласно изначальному утверждению, «кем бы не было говорящее существо, оно вписывается с одной или с другой стороны таблицы», но нет никакой симметрии между двумя сторонами, кроме той, что «мужчина» и «женщина», как это уже было упомянуто, являются означающими.

Со стороны мужчины, всякий х вписывается в фаллическую функцию, и не-все х со стороны женщины. Мужчина, главным образом, имеет отношение с объектом в фантазме, с затычкой, которая замещает отношения, которых нет. Женщина же имеет избирательное отношение с ) , с тем, что не может сказаться, но что все-таки кое-что говорит об отношении женщины со знанием и с наслаждением (загадочным или безумным). Перечеркнутым A (S) Лакан разрабатывает тему о душе, отталкиваясь от которой, он создает орфографию душевного письма ( То, что «души не чают в душе» («l’âme âme l’âme»), как он это отмечает, означает, что ею (душой) любят душу другого или ее любят собой в душе другого. Одна сторона любви вне пола и другая- хомосексуальная ( сторона. Аналитический дискурс, поддерживаемый трансфером,- единственный дискурс, где говорят о любви.) (homosexuel). mour’âdlettre la.

В главе VIII, озаглавленной «Знание и истина», Катрин Бонинг подчеркнула ее переломный характер по отношению к последнему учению Лакана. Изначальная схема треугольника, переход к боромееву узлу, представляет здесь наслаждение как внутренний и разнородный элемент по отношению к РСВ (Реальное, Символическое, Воображаемое). Кажимость- это термин, который открывает дорогу к аналитическому дискурсу. Катрин внесла здесь уточнение по трем векторам и в отношении трех терминов, сопровождающих схему- истины, реальности, кажимости, в отношении которых наслаждение, экстимное- это вакуоль, обесценивающая три регистра РСВ, но снабжающая что-то во влечении. Три термина S(A перечеркнутое), F, и (a) являются тем, что указывает на предел: здесь то, что не может сказаться, не может показаться, не может проявиться.

С лакановским неологизмом «ненавлюбленность» (l’hainamoration) вопрос ненависти проявляет то, что обращается к бытию, тогда как термин jalouissance «зависти-наслаждения» показывает то, что воображается и возникает (imagine-arise) из взгляда, или из объекта, и из наслаждения завистью к объекту. Наслаждение здесь определяется Лаканом как предел нашего отношения к истине.

Математическая логика, поддерживаемая только благодаря письму, приходит ему на помощь в том, что является языком без речи. Милосердие Фрейда, уже тогда, в его время указывает на то, что имеется нечто выходящее за пределы языка. Знание имеет свою цену, и речь идет не только о том, чтобы его приобрести, но о том, как суметь им воспользоваться.

Ив-Клод Стави отметил, что Дополнение к этой главе могло фигурировать в конце Семинара, но Жак- Ален Миллер решил его поместить после главы о любви о ненависти. Эту ненависть, которая свойственна бытию человека, следует отличать от того остатка структуры, объекта а, который является кажимостью бытия. Ссылаясь на сложный текст «напомнил, что он является кульминацией веры Лакана в структуру, но только в том, что реальное и есть сама структура («Структура, это реальное, которое пробивается в языке» Autres écrits, p. 449). Аналитический дискурс позволяет сместить означающие S1, которые обладают ценностью для субъекта, либо будучи смещёнными напрямую, либо через дезидентификацию субъекта с ними. Аутист, находящийся вне структуры, обречен воплощать собой объект эквивалентный 1. Для аналитика, речь идет о том, чтобы сделать знак перед его замешательством, которое всегда предшествует уверенности.», Ив-Клод Стави tourdit’ÉL.

В IX главе «Барроко» Натали Жорж напомнила о том, что имеется лакановское несоответствие между душой и мыслью, и том факте, что в аналитическом опыте, Лакан понимает тело, как наслаждающееся речью, чтобы проделать путь от быть им, от мысли, к тому, чтобы иметь его: иметь тело не означает быть им. Произвести субъект бессознательного не является достаточным, чтобы избежать хождения по кругу, поскольку наслаждение проникает даже в речь, и субъект заранее ничего не хочет об этом знать. Именно аналитик обводит этот подводный камень. Лакан приобщиться к Джойсу, к его стилю, чтобы аналитики смогли осязать этот тупик, согласно которому часть аутистического наслаждения постоянно циркулирует в речи.

Чтобы не ходить по кругу, и учить тому, что не учится, нужно добавить что-то свое. То, что читается, сталкивается со стеной языка не в меньшей степени. Лакан интерпретирует барроко как ответ нового реального, произведенный эпистемологическим разрывом в науке. «Нет ни малейшего знания, но есть наслаждения, которое поддерживает кажимость». Лакан пытается найти «некую штуку», которая даст ему представление об экономии наслаждения. Для этого он обращается к аналитическому дискурсу и случайности.

«Штукой» как отметила Ясмин Грассер в своем комментарии к главе X «Веревочные колечки», станут веревочные колечки, а случайность станет сном. «Мне снился сегодня сон, что когда я пришел сюда, здесь никого не было (…)». Этим Лакан говорит, о своем пожелании того, чтобы никого не было, и об удовлетворении в своем собственном «йазыке»: «Таким образом, я мог бы со спокойной совестью валять дурака». Но ведь он работал до половины пятого утра, чтобы найти ответ, оставленный на предыдущей неделе, чтобы представить его вновь перед своей аудиторией. Именно из–за предполагаемого присутствия его аудитории, он принимался за работу, и более того, говорит о своем сне он из позиции анализанта перед партнером аудиторией.