Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика.

Здесь мне хотелось бы обратить внимание читателя на одну парадоксальную черту описанных выше психолингвистических экспериментов. Несмотря на то что и трансформационная грамматика Хомского, и модель поверхностной структуры Ипгве имеют форму правил переписывания для порождения предложения, фактически все проведенные эксперименты исследовали влияние языковых факторов на процесс обработки предложения; даже в экспериментах на запоминание предложений исследователей интересовало главным образом то, каким образом испытуемые обрабатывают предложение для хранения его в памяти. Поэтому в следующем разделе мы специально рассмотрим проблемы, связанные с процессом порождения предложения говорящим.
Оценка моделей порождения речи
Психолингвистические исследования строятся на предположении, что восприятие речи является зеркальным отражением процесса порождения речи; поэтому трудности, возникающие при восприятии речи, понимаются как прямое отражение операций, имеющих место при порождении речи. Так, установление того факта, что восприятие или запоминание может зависеть от таких факторов, как трансформационная сложность, глубина по Ингве или число операций декодирования, считается прямым доказательством того, что такие же операции производятся говорящим при порождении предложения. Аналогично отрицательные результаты подобного рода исследований, описанные, например, в предыдущем разделе и показывающие, что человек не производит детрансформационного анализа при интерпретации предложений, рассматриваются как аргумент против использования трансформаций в порождении речи.
Конечно, весьма правдоподобно, что говорящий стремится произнести предложение, которое без труда было бы понято его собеседником (за исключением разве что случаев умышленной мистификации, нередких в академических и других кругах). Логически рассуждая, однако, нужно признать, что отсюда необязательно следует, что порождение именно того варианта предложения, который легче всего будет воспринят слушающим, есть результат столь же простых действий говорящего. Как хорошо известно каждому пишущему человеку, в том числе и автору настоящей книги, умение выразить сложное содержание в простой форме, которая тем не менее дала бы возможность читателю установить правильные смысловые отношения, требует больших усилий и поисков нужной формы выражения. Так, вполне возможно, что для установления отношений на уровне глубинной структуры действительно необходимы дополнительные трансформации, как это было, например, в эксперименте Фодора и его сотрудников; или происходит перемещение какой-то части предложения ближе к концу, что, как показали измерения глубины по Ингве, уменьшает затраты памяти на хранение информации; или осуществляется выбор «естественной» формы отрицательного предложения для выражения несогласия в соответствующих случаях; или уменьшается лексическая плотность посредством выбора для передачи нужного содержания более развернутой формы, иногда приводящая даже к необходимости трансформации «деления предложения», чтобы разбить чересчур длинное предложение на более доступные для обработки единицы.
Действительно, представляется маловероятным, чтобы в обычной речи говорящий проделывал всю сложную последовательность трансформаций, прежде чем произнести предложение. Тем не менее неудача попыток установить однозначное соответствие между числом трансформаций и перцептивным поведением испытуемых не обязательно исключает возможность того, что говорящий действительно должен вначале проделать все эти трансформационные операции.
Причина того, что о восприятии речи мы знаем несколько больше, чем о порождении, заключается в том, что в исследованиях восприятия экспериментатор может в какой-то степени имитировать «реальную жизненную» ситуацию, в которой слушающему могут встретиться те высказывания, что он должен интерпретировать в эксперименте. Именно из-за того, что есть возможность выбрать предлагаемые испытуемым предложения, были достигнуты значительные успехи в исследовании факторов, влияющих на восприятие речи. Напротив, в случае порождения речи перед нами встает гораздо менее разрешимая проблема, как говорящий сам выбирает семантическое содержание, которое он хочет передать, и поверхностную форму выражения этого содержания.
Если проанализировать различные попытки создать модель порождения речи, станет ясно, что вопрос о выборе, осуществляемом говорящим, чрезвычайно труден для разрешения в рамках порождающей грамматики. Это объясняется тем, что в основе грамматики должна лежать система формальных правил, которые можно заложить в компьютер, работающий по случайному принципу, и в таком случае он сможет породить все предложения на данном языке. Но и трансформационная грамматика Хомского, и модель поверхностной структуры Ингве сталкиваются с проблемой объяснения неслучайного выбора говорящим конкретного предложения. Этот факт важно иметь в виду при оценке этих двух разных систем грамматических правил с точки зрения требований, предъявляемых к модели порождения речи.
Чтобы четко определить эти требования, нам придется снова вернуться к различию между языковой способностью и языковой активностью. Согласно более слабому определению языковой способности, любая система грамматических правил должна удовлетворять следующему критерию—порождать все допустимые предложения и не допускать порождения грамматически неправильных предложений. Если же принять более сильное определение, что эти правила отражают реальные психологические операции, тогда придется объяснить, как говорящий выбирает одно конкретное предложение из всего множества допустимых предложений, даже если выбор именно этого предложения может объясняться нелингвистическими мотивационными факторами. Если ограничиться хотя бы тем, как говорящий осуществляет свой выбор, требование к модели будет иметь двг аспекта: как говорящий выбирает содержание того, «что он хочет сказать», и как он выбирает соответствующую форму для передачи этого содержания.
Если начать с теории Хомского, то она была предназначена исключительно для выработки системы формальных правил, которые порождали бы только правильные предложения, почему и были разработаны трансформационные правила. Хомский продемонстрировал, что система, ограниченная правилами структуры непосредственно составляющих, в которой отдельные символы переписываются независимо, дает чрезвычайно громоздкие и мало о чем говорящие констатации структурных отношений, которые должны учитываться при порождении предложения. Трансформационные правила, применяемые ко всей структуре последовательности элементов, дают возможность выразить взаимозависимость связей, управляющую порождением отдельных частей предложения. Таким образом удается сформулировать многие необходимые грамматические правила, например согласование в числе и роде, выбор правильного местоимения, выбор переходного или непереходного глагола в зависимости от контекста, правильный порядок слов в вопросительных и пассивных предложениях, если ограничиться лишь несколькими из бесчисленных примеров. При отсутствии подобных правил грамматика неизбежно порождала бы множество неправильных цепочек слов.
Если обратиться теперь к модели Ингве, построенной только на правилах переписывания структуры непосредственно составляющих, то совершенно очевидно, что этот аспект в ней менее разработан; мало того, что ограничено число типов предложений, которые эта модель может порождать, но она к тому же может порождать и действительно порождает множество аномальных цепочек слов. Таким образом, по первому критерию, то есть по способности порождать все правильные предложения, и только их, трансформационная грамматика типа грамматики Хомского представляет собой более точное приближение к речевой продукции носителя языка.
Перейдем теперь к более строгому требованию о том, что модель порождения речи должна объяснить способность говорящего порождать не случайное, а конкретное предложение. На первый взгляд кажется, что преимущество на стороне модели Ингве, предназначенной специально для описания тех возможных операций, которыми пользуется говорящий при порождении предложения. Программа, состоящая из правил переписывания, предусмотрена для порождения последовательности слов в реальном порядке, слева направо, причем последующие единицы хранятся в памяти до тех пор, пока не будут полностью декодированы. В основе этого лежит предположение, что если говорящий имеет минимальные обязательства, чтобы закончить грамматически правильное предложение, переписывание единиц высших уровней с точностью до конкретных слов необязательно прогнозируется до того, как говорящий дойдет до соответствующего места в предложении. Таким образом, делается попытка обойти невероятное предположение о том, что до произнесения первого слова предложения порождается полностью его грамматическая структура.
Хомский, напротив, совершенно игнорирует эту проблему, считая, что грамматическая теория языковой способности не должна одновременно служить моделью процессов порождения и восприятия речи. Оставляя на гремя в стороне вопрос о том, насколько такая точка зрения сочетается с прочими высказываниями Хомского относительно языковой способности, отметим следующий интересный факт: трансформационная модель типа модели Хомского представляет собой более приемлемую основу для описания способности порождения речи, чем модель Ингве, более адекватная на первый взгляд благодаря линейному порождению слов слева направо.
Основная трудность, с которой сталкивается гипотеза Ингве, состоит в том, что каждая ветвь предложения переписывается независимо, то есть нет такой точки, где бы осуществлялось централизованное планирование содержания или формы предложения. По мере развертывания линейного процесса порождения предложения сказуемое, NP, VP, N и другие символы извлекаются из кратковременной памяти, где они хранились, и затем переписываются по случайному принципу, независимо от того, какие слова предшествовали им в предложении. Трудно представить себе, каким образом в такой модели может найти отражение предварительный выбор семантического содержания, или того, что «хочет сказать говорящий». Далее, допустим, что семантическое содержание уже каким-то образом выбрано, как же можно вообще осуществить выбор правил переписывания, минимизирующих обязательства, которые необходимо хранить в памяти? Ингве считает, что машина, на память которой накладываются те же ограничения, что и на человеческую, должна выдавать останавливающий сигнал «тревога», если глубина приближается к 7, то есть к семи символам, способным одновременно храниться в памяти. Это означает, что говорящий начинает якобы порождение предложения случайным образом, а затем внезапно должен круто изменить свое поведение, если превышаются пределы допустимой глубины. Второе утверждение Ингве состоит в том, что грамматические правила сами по себе содержат ограничения, предупреждающие превышение объема кратковременной памяти; такое предположение более вероятно, но должно быть еще формально разработано. Видимо, без знаний о структуре в целом очень трудно учитывать подобные факторы при выборе отдельного слова в предложении.