Гоулдман Дэниел. Деструктивные эмоции. Как с ними справиться? Научный диалог с Далай-Ламой.

остоянно выходить из себя. Иногда после приступа гнева он говорит себе: „Не надо мне было этого делать. Я слишком разошелся. Они не хотели мне ничего плохого", но контролировать свою реакцию не может.
Итак, на первом этапе необходимо идентифицировать этот триггер. Его сознательное „Я" должно знать и установить его природу. Это не всегда просто. Возможно, ему понадобится помощь близких друзей, которые помогут ему осознать, что именно так сильно распаляет его гнев. Вооружившись этим знанием, он сможет сделать следующий шаг: ему нужно будет проанализировать ситуацию, признать тот факт, что поддразнивание может не иметь злых намерений, и попробовать пересмотреть свое отношение к поддразниванию.
После этого он сможет приступить к изменению своей реакции. Он может даже почувствовать, что его собираются поддеть, и подготовиться. В результате со временем поддразнивание может стать не таким сильным эмоциональным триггером гнева.
Я считаю, что возможность устранить этот триггер определяется семью факторами. Первый фактор — это сте
пень близости события к эволюционной установке. Никто точно не знает, в чем заключается эволюционная установка на гнев, но давайте просто предположим, что это реакция на что-то (или кого-то), мешающее тому, что вы пытаетесь сделать.
Чем ближе к этой установке приближается триггер- ное событие, тем труднее игнорировать этот триггер. Если отец Тима, вместо того чтобы дразнить мальчика, прижимал ему руки к бокам и держал в таком положении до тех пор, пока тот не заплачет, то в таком случае избавиться от гнева было бы значительно труднее, поскольку этот триггер гораздо ближе к установке на помеху. Поддразнивание располагается относительно далеко от нее. Мы можем научиться проявлять гнев по отношению к чему угодно, но чем дальше объект от эволюционной установки, тем легче искоренить такую реакцию.
Позвольте привести другой пример. Когда руководитель моей кафедры узнал, о чем я пишу, он сказал: „Объясни мне одну вещь: почему, когда я еду на работу и сворачиваю на дорогу с однорядным движением, меня приводит в ярость, если кто-то нарушает неписаное правило очередности и проскакивает впереди меня? Какая мне, собственно говоря, разница? Ну, попаду я на работу на три или четыре секунды позже. Ведь на работе я не выхожу из себя, когда кто-то ставит палки в колеса перспективному плану кафедры, на который я потратил несколько месяцев. Это очень важно, но это не приводит меня в ярость. А рядовая дорожная ситуация приводит. Почему?"
Вот что я ему сказал: „Мне кажется, что случай с автомобилем, проскакивающим у тебя перед носом, очень близок к установке на помеху, и он происходит в физической реальности. Следовательно, даже несмотря на его кажущуюся несущественность, он не является таковым
с тонки зрения того, что заложено у нас в мозге. И с этим гораздо труднее справиться"».
«Это очень хороший пример», — отметил Далай-Лама.
«Второй фактор, — продолжил Пол, — это время, когда происходит укоренение данного триггера. В жизни существуют критические периоды для обучения, которые затрудняют удаление всего, что изучено в это время. На Западе принято считать, что чем раньше получены знания, тем труднее от них избавиться. Тиму придется изрядно потрудиться, чтобы удалить свой триггер, постольку он был заложен в совсем юном возрасте.
Третий фактор связан с величиной эмоционального заряда, заложенного в процессе обучения. В нашем примере эмоция была очень сильной. Отец дразнил Тима безжалостно. Это будет очень трудно удалить. Повторение может стать четвертым фактором, который тоже способствует усилению эмоции.
Пятый фактор более сложный. Благодаря ему некоторым людям придется потратить на борьбу с триггером больше времени и сил, чем остальным. Если Тим относится к тем, у кого эмоции протекают очень быстро, или если его эмоции отличаются высокой интенсивностью, то ему придется труднее, чем многим другим в его ситуации. Для другого человека тот же самый опыт будет иметь совершенно другие последствия.
Шестой фактор — это раздражительное настроение. Даже если Тим действительно сумеет побороть себя и не перестанет проявлять гнев в ответ на поддразнивания, это все же может произойти, если он будет находиться в раздражительном настроении, поскольку некоторые настроения делают нас более уязвимыми.
Последним фактором является темперамент».
«В чем, по-вашему, заключается различие между настроением и темпераментом?» — спросил Далай-Лама. Позднее он сказал мне, что нашел объяснения Пола о
различии между настроением и темпераментом весьма интересными, так как буддийская психология не придавала этому вопросу столько внимания.
«Самое главное отличие — продолжительность, — ответил Пол. — Настроения длятся часами, обычно не более одного дня. Темперамент часто проявляется в течение длительного периода, хотя необязательно всю жизнь. Мы точно не знаем, но, похоже, что темперамент может наследоваться или развиваться с опытом. Разумеется, под влиянием опыта изменяются даже унаследованные темпераменты. Однако они остаются довольно стабильными на протяжении многих лет. Если у Тима враждебный, резкий темперамент, если гнев для него обычное состояние, то ему намного труднее справиться с ним».
Разговор по телефону, который не получился
«Я хотел бы привести еще один пример, случай из моей собственной жизни. Это произошло примерно месяц назад, когда я записывал то, что собирался сказать на этой конференции, и думал главным образом только об этом. Это не тот случай, которым я мог бы особенно гордиться, но зато очень хороший пример, поскольку я очень хорошо знаю ситуацию. Моя жена Мэри Энн, тоже преподаватель — правда, другого университета, — уехала в Вашингтон на конференцию. Я живу в Сан-Франциско. Когда кто-то из нас уезжает, мы каждый вечер перезваниваемся, чтобы сообщить, что у нас все в порядке. Мэри Энн позвонила в пятницу вечером; я рассказал жене, что в субботу у меня деловой ужин с одним исследователем, поэтому я вернусь домой около одиннадцати вечера; а в Вашингтоне в это время будет два часа ночи, то есть слишком поздно для звонка. Тогда она сказала: „Я позвоню тебе на следующее утро".
„Прекрасно", — ответил я.
Здесь нужно отметить, что Мэри Энн знает меня очень хорошо, и знает, что по воскресеньям, когда ее нет дома, я уже в половине восьмого сажусь за компьютер. Половина восьмого у нас — это половина одиннадцатого там. Звонка нет. Половина девятого — звонка нет. У нас уже девять, то есть в Вашингтоне полдень, и я начинаю немного злиться. Почему она мне не позвонила? Хуже того, у меня появляется мысль, что она не звонит потому, что накануне вечером что-то случилось, и я начинаю ревновать. Затем я начинаю злиться на себя за то, что дал волю ревности, а вместе с тем на нее — за то, что если бы она позвонила, то мне не нужно было бы ревновать. Как видите, у меня уже наступает рефрактерный период. В течение этого периода я не способен использовать имеющуюся у меня информацию, которая могла бы сдержать эту эмоцию.
Затем мне приходит в голову, что, может быть, она попала в аварию. Мне становится страшно. Не позвонить ли мне в полицию Вашингтона? Почему я должен бояться? Если бы она позвонила, мне не было бы страшно.
Одиннадцать часов; в Вашингтоне два часа дня. Наконец в полдень по нашему времени она звонит. К этому моменту я едва сдерживаю гнев, но делаю все, чтобы не выдать себя. Я не спрашиваю: „Почему ты не позвонила?", я не говорю: „Ты заставила меня пережить все эти ужасные эмоции". Я хочу это сказать, но не говорю. Но я не в силах контролировать тон моего голоса. Я не хочу, чтобы он присутствовал в моем голосе, но не могу его устранить, и поэтому я знаю, что она знает, что я сердит.
Она не спрашивает меня: „Ты что, сердишься?" Разговора по телефону не получается. Услышав в ответ, что я сердит, она не сможет отреагировать на это положительно, и поэтому мы не можем говорить об этом. Я чувствую, что если скажу что-нибудь об этом, если начну извинять
ся, то мой гнев выплеснется наружу. Поэтому мне приходится избегать этой темы. После двух или трех минут разговора мы кладем трубку, зная, что на следующий вечер она вернется. Мы говорим: „Увидимся дома".
Затем рефрактерный период заканчивается, и я думаю: „Ведь я же знаю, что Мэри Энн терпеть не может телефоны". Собственно говоря, она ненавидит телефон так сильно, что если она дома и ей нужно кому-то позвонить, то она просит меня сделать звонок. Я часто говорю: „Хорошо, но только если ты помоешь посуду". Другими словами, если б я об этом подумал, то понял бы, что она не звонит не потому, что изменяет или забыла, а потому, что ненавидит телефон.