Гоулдман Дэниел. Деструктивные эмоции. Как с ними справиться? Научный диалог с Далай-Ламой.

сь я ступаю на очень тонкий лед. Можно ли считать его эмоциональной чертой характера? Или, может быть, это не черта характера, а отношение? Сострадание определенно кажется проявлением чуткости к эмоциям других. Вы способны оценить и понять, что они чувствуют, но сострадание — это больше чем просто эмпатия. Почему это качество так нелегко приобрести? Может ли человек культивировать в себе сострадание? Могут ли одни люди научиться состраданию с большей легкостью, чем другие, и если да, то почему?»
Далай-Лама выказал живейший интерес к тому, что говорил Пол, постоянно кивая головой в знак согласия.
«Самая наглядная модель сострадания, на мой взгляд, — отметил Пол, — это поглощенность и беспредельная забота, существующая между матерью и ребенком. Мне трудно найти слова, чтобы описать это состояние. Сострадание предотвращает многие негативные поступки. Это не значит, что мать не может иногда сердиться на своего ребенка, но в идеале она никогда не причинит ему вреда. Я знаю, что на Западе люди спросили бы меня, почему я не сказал „попечитель" и ребенок, но я не уверен, что в биологическом плане это такая же хорошая модель* как мать и ребенок. В социальном — да. Но в последнее время мы начинаем кое-что узнавать о гормонах, ответственных за биологическое поддержание этих отношений между матерью и ребенком. Однако эту тему я оставлю моему другу Ричи». Ричарду Дэвидсону предстояло говорить о биологии эмоций на следующий день.
«Пол, эта модель — мать и ребенок — используется даже в буддийских текстах», — сказал Далай-Лама. Позднее Алан развил эту мысль: «В процессе традиционной тибетской медитации на сострадании вы смотрите сразу на всех чувствующих существ так, словно они — ваша мать, помня о том, что в прошлых жизнях все они фактически были ею. Это делается для того, чтобы усилить ощущение привязанности и признательности, сфокусировавшись на одном человеке, который продемонстрировал к вам наибольшую любовь и сострадание»*.
«В общем смысле сострадание, — разъяснил Маттье буддийскую точку зрения, — это пожелание другим освободиться от страданий и причин страданий. Любовь определяется как пожелание другим быть счастливыми и найти причины счастья».
«Никто не сомневается в том, что родители, не раздумывая, пожертвуют свою жизнь за ребенка, поскольку такова природа этого союза, — продолжил Пол. — Пока я не познакомился с вашими работами, я считал, что это уникальный случай и что никто никогда не чувствовал подобного ни к кому, кроме своего ребенка. Вы поднимаете вопрос о том, может ли человек чувствовать то же самое по отношению к гораздо более широкой группе людей. Надеюсь, мы еще сможем вернуться к этому вопросу, потому что мне больше нечего сказать, кроме как выразить свое изумление вашей проницательностью».
«Интересно, проводите ли вы различие между загрязненным и незагрязненным состраданием? — спросил Да- лай-Лама. — Пример загрязненного сострадания — это тот случай, когда объект вашего сострадания одновременно является объектом вашей привязанности. Такая ситуация
* О дискуссии на тему значения отношения матери и ребенка, особенно в том, что касается медитативного культивирования сострадания в буддизме, см. классический трактат Тсонгкхапы «Принципиальные учения буддизма» (Tsongkhapa, The Principal Teachings of Buddhism. Howell, N.J.: Classics of Middle Asia, 1988, 95-107).
кажется вам желательной. Вы считаете своего ребенка настолько умным и настолько красивым, что если ребенок попадет в беду, то ваши привязанность и сострадание объединятся и помогут ему. В других случаях объект сострадания может не являться в действительности объектом вашей привязанности; он даже может быть вашим врагом. Вот тогда сострадание будет незагрязненным».
«Вы указали на исключительно важное различие, — ответил Пол. — Я считаю, что собственнический инстинкт — это проявление сострадания первого типа. Я как родитель чувствую, что для меня труднее всего было научиться предоставлять своим детям свободу. Как раз в тот момент, когда они стали достаточно взрослыми, чтобы причинить себе серьезный вред, я оказался не в состоянии их контролировать. Мне пришлось дать им свободу, а родителю всегда очень тяжело это сделать, потому что никто не желает, чтобы с детьми случилось что-ни- будь плохое. Но если вы не позволяете им свободно жить собственной жизнью, значит, что-то плохое уже случилось. Быть родителем — значит обречь самого себя на постоянную тревогу».
«Вы очень хороший отец!» — сказал Далай-Лама и сначала рассмеялся, а затем, после того как смех в зале утих, кивнул с серьезным выражением лица, подчеркивая истинность своего замечания. Его Святейшество впоследствии рассказал мне, что ремарки Пола показались ему одновременно красноречивыми и трогательными. И здесь наступил момент, который многим запомнился как точка самого высокого эмоционального накала за всю неделю.
Между импульсом и действием: рычаги разума
Затем Пол перешел к самому важному вопросу: каким образом мы может взять под контроль свои деструктивные эмоции? Он с самого начала признался, что
науке мало известно о том, как именно приводится в действие механизм эмоции, но, похоже, это происходит автоматически, и начальный этап возникновения эмоции происходит без нашего ведома. Вот почему эмоции часто оказываются для нас сюрпризом и «вламываются» в наше сознание, как незваные гости. Вопрос в том, можем ли мы что-нибудь предпринять, чтобы изменить первоначальные оценки, которые являются их триггерами, и тем самым сделать эмоции более управляемыми. Это увеличит промежуток времени между импульсом к действию под их влиянием, с одной стороны, и нашей фактической реакцией — с другой, и, следовательно, у нас появится больше возможностей принять более взвешенное решение.
«Более сорока лет назад, когда я работал психотерапевтом, — продолжил Пол, — мой учитель сказал мне: „Твоя цель в том, чтобы увеличить для пациентов время между импульсом и действием. Если им удастся растянуть это время, со всем остальным они справятся сами". Ваше Святейшество говорит об увеличении времени оценки перед импульсом к действию. Это промежуток времени не между импульсом и действием, а между оценкой и импульсом. В этом суть чрезвычайно глубокого и очень важного различия в подходах».
Итак, существуют два места, где сознание — осведомленность о том, что происходит, — способно изменить нашу способность контролировать деструктивные эмоции. К примеру, кто-то беззастенчиво влез в очередь впереди нас. Когда такое происходит, оценочный механизм тут же характеризует поступок этого человека: он наглец. Если бы мы могли быть свидетелями процесса оценки, если бы мы вообще знали, что он протекает, то сумели бы каким-то образом повлиять на него. Мы могли бы, например, поставить под сомнение правильность оценки или возразить, что, возможно, человек нас про
сто не заметил, либо сказать себе, что такая ничтожная проблема не стоит наших нервов. Пол назвал это «осведомленностью об оценке». Однако у него было мало надежды на то, что этого можно достичь, поскольку оценочные процессы обычно происходят слишком быстро и в тех областях мозга, которые функционируют без нашего участия.
Через какое-то мгновение, продолжил Пол, оценка уже произведена («Этот человек поступил нагло и несправедливо»), и тогда мы получаем импульс к действию — хотим указать объекту на недопустимость подобного поведения. Здесь для нашей осведомленности наступает вторая возможность позволить нам сделать выбор. Если мы научимся распознавать подобные импульсы, то сможем дать им сознательную оценку на этом этапе и решить, желаем ли мы двигаться дальше и действовать сообразно импульсу. Такая «осведомленность об импульсе», по мнению Пола, для некоторых из нас могла бы стать реальностью, однако добиться этого нелегко, и эта задача требовала бы солидной практики.
А теперь, если мы продвинемся вперед еще на пару мгновений, к тому моменту, с которого мы начали обсуждать этот пример, то услышим свой голос, почувствуем напряжение в теле и вместе со своими первыми словами частично осознаем, что происходит. В этот момент способность следить за собой в процессе совершения действия предоставляет нам третью возможность выбора. Пол назвал это «осведомленностью о действии» — способностью наблюдать за нашим поведением и видоизменять его модели (эмоциональные привычки) по мере их проявления.
Вопрос в том, как развить наше сознание до такой степени, чтобы мы. могли усилить нашу способность следить за оценочными процессами и растягивать время
между импульсом и действием. Пол возлагал большие надежды на средство, о котором услышал лишь недавно, — медитацию на уме, буддийскую практику, развивающую способность человека следить за тем, чем занимается его разум. По мнению Пола, медитация на уме предлагает способ получения осведомленности о действии и об импульсе (хотя он сомневался, можно ли достичь осведомленности об оценке). Другие техники, которые, на его взгляд, способны помочь в достижении осведомленности о действии, включают развитие навыков обратной связи с нашим телом для получения информации о том, что мы чувствуем и делаем. Но он считал, что они не