Фрейд Зигмунд. Жуткое

В другом ряду наблюдений мы без особого труда узнаем, что именно фактор неумышленного повторения делает ужасным то, что в ином случае является безобидным, и навязывает нам идею рокового, неизбежного там, где в другом случае мы говорили бы только о "случае". Безусловно, когда за свою, сданную в гардероб вещь, человек получает номерок с определенным числом, например 62, и обнаруживает, что каюта, в которой он плывет, носит тот же номер, то это — незначительное событие. Однако это впечатление меняется, когда на протяжении одного дня человек неоднократно сталкивается с числом 62, и, когда при таких обстоятельствах, он случайно наблюдает, что все — адреса, гостиничные комнаты, железнодорожные вагоны и так далее — вновь и вновь повторяет тот же номер. Это считается "жутким", а человек уязвимый и чувствительный к искусам суеверий, обнаруживает склонность приписывать постоянному возвращению одного и того же числа тайный смысл. Он, например, начинает видеть в этом указание на предопределенную ему продолжительность жизни. Или если человек только что занимался изучением трудов, например, великого физиолога Э. Геринга, а несколько дней спустя получает одно за другим письма от двух людей с той же фамилией из разных стран, хотя ранее никогда не знал людей с таким именем. Не так давно один естествоиспытатель попытался подчинить события такого рода определенным законам, благодаря чему впечатление жуткого должно было быть упразднено. Не буду рисковать, определяя, удалось ли ему это.

То, каким образом страх, вызываемый возвращением одного и того же, можно вывести из детской душевной жизни, я в состоянии здесь только наметить, и для этого мне необходимо отослать читателя к уже готовому подробному описанию, которое было создано совершенно в другой связи. Иначе говоря, в психическом бессознательном следует признать власть так называемого "навязчивого повторения", которое отталкивается от побуждений и, вероятно, зависит от внутренней природы самого влечения, достаточно сильного для того, чтобы возвыситься над принципом удовольствия, наделяющего определенные стороны душевной жизни чертами злости, все еще весьма отчетливо проявляющегося в стремлениях ребенка и частично изученного в результате психоанализа невротика. С помощью всех предшествующих исследований мы оказались подготовленными к следующему выводу: жутким будет нами восприниматься то, что сможет напомнить нам о внутренне навязанном повторении.

Но сейчас, как мне кажется, самое время оставить эти весьма нелегко оцениваемые ситуации и найти бесспорные случаи жуткого, от психоанализа которых мы можем ожидать окончательного решения, касательно ценности нашего предположения.

В "Перстне Поликрата" человек приходит в ужас, так как замечает, что любое желание его друга немедленно исполняется, что все его тревоги в мгновение ока разрешаются судьбой. Друг стал для него "жутким". Этот герой считает, что чересчур счастливые люди должны опасаться зависти богов. Такое предположение кажется нам неясным, а его смысл замаскирован мифологией. Поэтому возьмем иной пример из более простых ситуаций. В истории болезни одного пациента, страдающего неврозом навязчивости, я записал, что однажды этот пациент пребывал в водолечебнице, что принесло ему значительное облегчение. Однако он был достаточно умен, чтобы не приписать этот результат исключительно целительной силе воды. Здесь была связь с расположением комнаты этого больного, которая непосредственно соседствовала с комнаткой одной приятной в общении санитарки. Позже, еще раз приехав в это лечебное заведение, он потребовал предоставить ему ту же комнату, однако услышал, что ее уже занял один пожилой господин; свое недовольство мой пациент выразил, сказав буквально следующее: "За это его еще разобьет паралич". Буквально через две недели с пожилым господином на самом деле случился апоплексический удар. Для моего пациента это оказалось "жутким" событием. Впечатление жути оказалось бы еще сильнее, если бы между его высказыванием и несчастьем оказался более короткий промежуток. Не только этот пациент, а все страдающие неврозом навязчивости, которых я изучал, могли рассказать о себе нечто аналогичное. Их совсем не удивляло, если они нередко встречали человека, о котором они только что — быть может, впервые за долгое время — подумали; они привыкли наутро получать письмо от кого-то из друзей, если накануне вечером говорили о нем: "От него давно уже ничего не слышно". Несчастные случаи или чья-то смерть редко имели место, не будучи хоть немного предваренными их мыслями. Они обыкновенно выражали это обстоятельство утверждением, что у них было "предчувствие", которое "почти всегда" сбывается.

Одна из самых распространенных и страшных форм суеверия — это страх перед так называемым "дурным глазом", который подробно рассматривается гамбургским окулистом Зелигманом. Источники, из которых этот страх берет свое начало, вроде бы, так никогда и не были познаны. Тот, кто владеет чем-то ценным — пусть даже довольно старым, — опасается зависти других людей, так как проецирует на них зависть, которую сам бы чувствовал в подобном случае. Распространено мнение, что человек способен достичь особой силы зависти, а затем изменить направление ее действия. Таким образом люди опасаются чьего-либо тайного намерения и, отталкиваясь от определенных признаков, предполагают, что подобное намерение обладает определенной силой.

Упомянутый мной пример жуткого зависит от принципа, который я, по подсказке одного из пациентов, назвал всевластием мыслей. Сейчас мы уже не сможем ошибиться в том, на какой почве находимся. Анализ случаев жуткого возвращает нас к старому анимистическому миропониманию, которое характеризуется заполнением мира человекоподобными духами, нарциссической переоценкой собственных душевных процессов, уже упоминавшимся всевластием мыслей и основанной на этом технике магии, приписыванием магических сил определенным людям и вещам. Вероятно, все мы в своем развитии пережили фазу, которая соответствует этому анимизму первобытных народов, никто из нас не обошел ее, не сохранив способных к проявлению остатков, а все, что сегодня кажется нам "жутким", затрагивает эти остатки анимистической душевной деятельности или побуждает их к проявлению*.

*Ср. с этим главу 3 "Анимизм, магия и всевластие мыслей" в моей книге "Тотем и табу". Там же мое замечание: "Видимо, мы наделяем характером «жуткого» такие впечатления, которые будут утверждать всевластие мыслей и анимистический способ мышления вообще, тогда как в мыслях мы уже от него отказались". — Прим. авт.

Теперь я сделаю два замечания, в которых мне хотелось бы изложить основное содержание моего небольшого исследования. Во-первых, если психоаналитическая теория права в том, что любой всплеск эмоционального побуждения, неважно какого рода, путем вытеснения превращается в страх, то возникает необходимость среди случаев пугающего выделить группу, в которой можно показать, что это пугающее является, вероятно, возвратившимся вытесненным. Именно данный вид пугающего и оказался бы жутким, и при этом неважно, было ли оно пугающим с самого начала или это было вызвано другим аффектом. Во-вторых, если все это на самом деле является природой жуткого, то можно сделать выводы, что словоупотребление смогло превратить слово "скрытое" в свою противоположность — "жуткое", ведь это жуткое на самом деле не является чем-то новым или посторонним, а стало чем-то давным-давно привычным для душенной жизни, что было отчуждено от нее исключительно в результате процесса вытеснения. Ссылка на вытеснение теперь разъясняет нам и определение Шеллинга: жуткое — это нечто такое, что должно было бы оставаться в скрытом виде, однако проявилось.

Теперь, чтобы объяснить некоторые другие случаи жуткого, опробуем уже обретенное понимание.

Многим людям наиболее жутким кажется то, что связано со смертью, трупами, с воскрешением мертвых, с духами и с привидениями. Кроме того, мы узнали, что в некоторых современных языках наше выражение "жуткий дом" можно передать только описательно "дом, в котором живет нечистая сила". Да и вообще, мы могли бы с этого, быть может, самого яркого примера жути, начать наше исследование, однако этого сделано не было, так как здесь жуткое чересчур перемешано с ужасным, частично покрывается им. Вряд ли в какой-либо иной области наше мышление и наши чувства так мало изменились с первобытных времен. Былое очень хорошо сохранилось под тонким покрывалом, в виде нашего отношения к смерти.

Два главных фактора дают нам необходимые сведения об этом застое — сила наших первобытных эмоциональных реакций и ненадежность нашего научного познания. Современная биология пока что не смогла решить, является ли смерть неизбежной для всех живых существ или всего лишь постоянным, однако, возможно, устранимым событием. Хотя известный тезис "Все люди должны умереть" я выдвигается в учебнике логики как один из образцов всеобщего утверждения, однако он не очевиден ни одному человеку, а в нашем бессознательном сегодня, так же, как и прежде, мало места для представления о собственной смертности. Религии все еще оспаривают факт безусловной предопределенности смерти отдельного человека и продлевают существование человека за пределы жизни; государственные власти считают, что не смогут строго поддерживать нравственный порядок среди живых, если откажутся от исправления земной жизни с помощью лучшей потусторонней жизни; на столбах для объявлений в наших крупных городах сообщается о лекциях, в которых дается совет, каким образом можно вступить в связь с душами умерших, и не подлежит сомнению, что многие из самых проницательных умов, известных в истории человечества, к концу собственной жизни высказывали мнение, что вероятность подобного общения не исключена. Так как в этом пункте почти все мы все еще думаем как дикари, то не следует удивляться, что первобытный страх перед мертвецом в нас не менее силен и готов проявить себя, как только ему будет дан любой повод. Весьма вероятно, что он продолжает сохранять старый смысл: покойник стал врагом живого и хочет забрать его с собой в качестве спутника в своем новом существовании. Скорее всего, при такой постоянности отношения к смерти можно было бы спросить: где сохраняется условие вытеснения, требующее, чтобы примитивное имело возможность вернуться в виде чего-то жуткого. Однако все же такая постоянность тоже преодолима; так называемые образованные люди формально уже не верят в появление умерших в виде душ и связывают это с отдаленными и редко осуществляемыми обстоятельствами, а первоначально в высшей степени двусмысленное, двойственное и очень эмоциональное отношение ныне смягчилось и выражается в однозначном и глубоком уважении*.

Осталось сделать лишь несколько дополнений к сказанному, ведь вместе с анимизмом, магией и колдовством, всевластием мысли, отношением к смерти, неумышленным повторением и комплексом кастрации мы практически исчерпали объем факторов, которые превращают пугающее в жуткое.