Фрейд 3игмунд. Конечный и бесконечный анализ

V

Мы начали с вопроса, как можно значительно сократить продолжительность аналитического лечения, а затем, все еще интересуясь временными отношениями, перешли к исследованию возможности исцеления на длительный период и даже профилактического лечения будущего заболевания. При этом решающим для успеха наших терапевтических усилий были признаны влияния травматической этиологии, относительная сила овладеваемого влечения и нечто, называемое нами "изменением" Я. Останавливаясь подробнее лишь на втором из этих моментов, мы воспользовались случаем признать чрезвычайную важность количественного фактора и подчеркнуть существенность метапсихологического подхода при каждой попытке объяснения.

О третьем моменте, об изменении Я, мы ничего еще не сказали. Наше первое впечатление после обращения к нему, ― здесь есть многое, о чем нужно спросить и на что надо ответить, ато, что мы можем сообщить, оказывается весьма скудным. И это первое впечатление сохраняется при дальнейшем рассмотрении проблемы. Как известно, аналитическая ситуация состоит в том, что мы заключаем союз с Я личности-объекта, чтобы подчинить необузданные части ее Оно, т. е. вовлечь их в синтез Я. Тот факт, что подобное сотрудничество систематически не удается психотику, становится первой отправной точкой нашего рассуждения. Я, с которым нам необходимо заключить пакт, должно быть нормальным Я. Но такого рода нормальное Я, как и нормальное вообще, является идеальной фикцией. К сожалению, нет и ненормального, непригодного для наших намерений Я. Ведь каждый нормальный нормален лишь в среднем, его Я приближается к Я психотика в той или иной части, в большей или меньшей мере, величина же удаления от одного конца ряда и приближение к другому будет нам пока что мерой для весьма неопределенно обозначенного "изменения Я".

Попробуем спросить, откуда же берутся столь многообразные способы и степени изменения Я, и сразу возникает неизбежная альтернатива: они либо изначальны, либо являются приобретенными. Второй случай рассматривается легче. Если они приобретены, то, конечно, в ходе развития первых лет жизни. Ведь с самого начала Я вынуждено искать способы выполнения своей задачи: быть посредником между Оно и внешним миром, служить принципу удовольствия, оберегая Оно от опасностей внешнего мира. Если Я, прилагая усилия в этом направлении, научится занимать оборонительную позицию и по отношению к собственному Оно, рассматривая притязания его влечений как внешнюю опасность, то произойдет это преимущественно потому, что Я понимает: удовлетворение влечений может привести к конфликтам с внешним миром. Затем Я под влиянием воспитания привыкает перемещать арену борьбы с внешнего плана на внутренний, устраняя внутреннюю опасность прежде, чем она становится внешней, что, вероятно, в большинстве случаев хорошо. Во время этой борьбы на два фронта - позднее добавится и третий - Я пользуется различными методами, чтобы справиться со своей задачей, иными словами, чтобы избежать опасности, страха, неудовольствия. Мы называем эти методы "защитными механизмами". Они известны нам еще недостаточно хорошо. Книга Анны Фрейд позволяет нам получить первое впечатление об их многообразии и многогранном значении[3].

От одного из этих механизмов, от вытеснения, вообще берет начало изучение невротических процессов. Никогда не было сомнений в том, что вытеснение - не единственный метод которым пользуется Я в своих целях. Но все же оно является чем-то совершенно особенным, отчетливее выделяющимся из всех других механизмов, различие которых между собой не столь велико. Хотелось бы на примере показать его отношение ко всем этим прочим механизмам, но известно, что в этих областях нет далеко идущих сравнений. Итак, представим возможную судьбу книги во времена, когда рукописи еще не печатались тиражами, а переписывались в единственном экземпляре. И вот такая книга содержит данные, которые впоследствии оказываются нежелательными. Примерно так, как, согласно Роберту Айслеру[4], места об Иисусе Христе в писаниях Флавия Иосифа вызывали недовольство более позднего христианства. Сегодня ведомственная цензура могла бы применить один единственный защитный прием - конфисковать или уничтожить каждый экземпляр тиража. Тогда же прибегали к различным методам обезвреживания. Нежелательные места вычеркивались так основательно что, их было невозможно прочитать, и конечно же - переписать, и следующий переписчик книги предоставлял безупречный текст, разве что некоторые места содержали пробелы и потому были непонятны. Если этого было мало, хотелось избежать даже подозрений о вымарывании текста, тогда прибегали к его искажению. Убирали отдельные слова или заменяли их другими, вставляли новые предложения; охотнее всего вычеркивали целые места и заменяли другими - с совершенно противоположным смыслом. Текст книги, вышедший затем 1з-под пера очередного переписчика, был вне подозрений, но искажен; он уже не содержал того, что хотел сообщить автор, исправления же призводились скорее всего не во имя истины. Если не слишком придираться к сравнению, можно сказать: вытеснение относится к другим методам защиты как пропуски в тексте к его искажению, а в различных формах акой фальсификации можно отыскать аналогии к многообразию изменений Я. Можно попытаться возразить: данное сравнение не сходится в одном существенном моменте, ведь искажение текста - дело рук тенденциозной цензуры, ей нельзя уподобить развитие Я. Но это не так, поскольку тенденциозность цензуры сопоставляется с давлением принципа удовольствия. Психический аппарат не выносит неудовольствия, он вынужден избегать неудовольствия любой ценой, а если восприятие реальности вызывает неудовольствие, то оно - т. е. истина - приносится в жертву. При внешней опасности некоторое время можно спасаться бегством и избеганием такой ситуации, чтобы позднее, окрепнув, снять угрозу активным изменением реальности. Но от самого себя нельзя убежать, при внутренней опасности не поможет никакое бегство, и поэтому защитные механизмы Я вынуждены искажать внутреннее восприятие, предоставляя нам лишь неполные и извращенные сведения нашего Оно. Тогда Я оказывается парализованным или ослепленным собственными заблуждениями в своих отношениях к Оно, и на успех в психическом процессе мы можем рассчитывать с тем же шансом, что и путник, заблудившийся в незнакомой местности и от усталости едва волочащий ноги.

Целью защитных механизмов является устранение опасности. Нельзя оспаривать, что им это удается; сомнительно, сможет ли Я на протяжении всего времени своего развития полностью отказаться от них, вместе с тем нельзя отрицать и то, что сами они могут стать опасностью. Иногда оказывается, что Я платит им слишком большую цену за услуги. Необходимые для них динамические затраты и ограничения Я, почти всегда вызываемое защитными механизмами, представляют собой тяжелые нагрузки на психическую экономию. Кроме того, эти механизмы, оказав Я помощь в тяжелые годы его развития, не снимают свои заслоны. Конечно же, каждая личность пользуется не всеми возможными защитными механизмами, а только их определенным набором, составляющие которого фиксируются в Я, становясь постоянными способами проявления реакций характера, которые повторяются на протяжении всей жизни в ситуациях, подобных первоначальной. В результате они становятся инфантилизмами, разделяя участь многих институций, которые стремятся пережить время своей службы. Как сетует поэт, - "Разум безумием, доброта причиняет боль" ( Гете, "Фауст", сцена 4. - прим. переводчика).

. Окрепшее Я взрослого человека продолжает обороняться от опасностей, которых больше нет в реальности, оно даже чувствует себя обязанным выискивать в реальности такие ситуации, которые хотя бы приблизительно могли заменить первоначальную опасность, чтобы оправдать привычные способы реакций. Итак, нетрудно понять, как защитные механизмы, все более и более отчуждаясь от внешнего мира и ослабляя на протяжении долгого времени Я, подготавливают вспышку невроза, благоприятствуя ей.

Но сейчас мы заинтересованы не в раскрытии патогенной роли защитных механизмов; мы хотим установить, как же влияют наши терапевтические усилия на обусловленное ими изменение Я. Материал для ответа на этот вопрос содержится в уже упомянутой книге Анны Фрейд. Существенно здесь то, что анализируемый на наших глазах повторяет эти способы реакций во время аналитической работы, вот откуда, собственно говоря, мы и черпаем наши знания. Но тем самым не сказано, что такие повторы исключают возможность анализа. Напротив, они составляют половину нашей аналитической задачи. Другая же, за которую вначале принимались на заре анализа - это выявление сокрытого в Оно. Наши терапевтические усилия, как маятник, постоянно колеблются в процессе лечения от частички анализа Оно к частичке анализа Я. В одном случае мы хотим сделать осознанным нечто из Оно, в другом - кое-что подправить в Я. При этом фактом, имеющим решающее значение, является то, что защитные механизмы, выстроенные против прежних опасности, во время лечения оказывают сопротивление исцелению. Отсюда следует, что даже Я воспринимает исцеление как новую опасность.

Терапевтический эффект связан с осознанием в Оно вытесненного в его широком значении; мы подготавливаем это сознание при помощи разъяснений и конструкций, но до тех пор, пока Я выставляет прежнюю защиту и не прекращает взывать сопротивление, мы разъясняем все только себе, а вовсе не анализируемому. Ведь эти сопротивления хотя и принадлежат Я, но неосознанны и в известном смысле обособлены от Я. Аналитик легко распознает их как скрытые в Оно, вполне допустимо рассматривать их как части Оно, соотнося с Я через осознание. Этим путем можно было бы решить половину аналитической задачи; уж очень не хочется принимать во внимание сопротивление против раскрытия сопротивления. Но происходит следующее. Я во время работы над сопротивлениями - более или менее серьезно - расторгает договор, на котором зиждется аналитическая ситуация. Я уже больше не поддерживает наши старания раскрыть Оно, противясь им, не соблюдает основного аналитического правила, не позволяет всплывать новым обрывкам вытесненного. От пациента нельзя ожидать твердой убежденности в целительной силе анализа; возможно, он пришел с определенным доверием к аналитику, которое усиливается благодаря пробуждающим моментам положительного переноса на продуктивную способность. Однако под воздействием побуждений неудовольствия, которые заявляют о себе в новом проигрывании защитного конфликта, теперь могут получить перевес негативные переносы и полностью снять аналитическую ситуацию. Аналитик сейчас для пациента -всего-навсего посторонний, который предъявляет к нему неприятные требования, и больной ведет себя по отношению к нему совсем как ребенок; ему не нравится чужой человек, и он ему ни в чем не верит. Если же аналитик попытается показать пациенту искажения, получаемые вследствие защиты, и исправить их, то столкнется с непониманием и невосприимчивостью к добрым аргументам. Итак, действительно существует сопротивление против вскрытия сопротивления, а защитные механизмы вполне заслуживают имени, которое они носили прежде до их детального исследования; это сопротивления не только против осознания содержаний Оно, но и вообще против анализа, а следовательно, - против выздоровления.

Действие защиты в Я, пожалуй, можно обозначить как "изменение Я", если под этим подразумевать дистанцию от фиктивного нормального Я, которое гарантирует для аналитической работы нерушимый и верный союз. Теперь легко ить в том что показывает ежедневный опыт: все зависит от того, как сильно и глубоко укоренены эти сопротивления изменению Я, если речь идет о завершении аналитического лечения. Здесь вновь выступает перед нами значение количественного фактора, нас снова предупреждают, что можно применять лишь определенное и ограниченное количество энергий, которые должны противостоять враждебным силам. Как будто победа и впрямь всегда на стороне более сильных батальонов.