Алексеев А. В. Воля к превосходству.

Нравится мне ненависть, рождаемая в другом, в ответ на оскорбленье, когда заденешь самые витальные струны самолюбия; именно в такое злобное бессилия люблю я втыкать свои иголки.
Много я встречал каучуковых мячей, много ограниченных, квадратных и круглых людей, - многое от них отлетает и пляшет, исчезая без следа.
Что ж, я скажу, я открою очень много, чтобы не было повода для сплетен и домыслов, так что придется задуматься над самой природой вещей.
Как-то вечером, когда Солнце красным диском садилось над лесом, я колол дрова, ко мне подошел мальчик и воскликнул: сколько в тебе злости!.. Я посмотрел на него и спросил: хорошо это или плохо?.. Он помолчал и ответил: не знаю. На что ответил я ему: иди и подумай!
Мне упрекают в пессимистичности; но может ли быть человек пессимистом, чей основной принцип жизни: «что не делается, все - к лучшему»? Когда я говорю: «все плохо», я натягиваю стрелу в напряжении к возвышению.
В мире правит великий Ариман (дух небытия); смертью веет от Него. Это сила пропасти, мощь Ничто, сила ужаса зияющей бездны; по ужасу познается Его глубина.
Я витально соприкасаюсь с Ним через страх смерти; через страх смерти познаю Его; через страх смерти испытываю Его возбуждение.
Я бы хотел, чтобы мое имя происходило от Его имени, но в качестве бытия; ибо мое имя берет начало в имени Ничто.





Каждый находит свою силу
Трое сидели у костра в вечерний час. Один сказал: «мир – это лес, где бродят голодные дикие звери и щелкают зубами – я стану охотником. Далее он продолжил: мир, это море, где акулы не дадут задремать мелкой рыбешке, – поэтому я стану рыболовом; мой крючок будет достаточно большим и острым, чтобы пронзить их глотки». Другой пододвинулся поближе к огню и проговорил тихим, но ровным голосом: «богатство, деньги – вот истинная сила, которая правит миром, и я стану тем, кто отнимает всякое богатство, я стану мечом и петлей». Третий, это был юноша, посмотрел на них и сказал: «знание – сила, но я стану творческим духом, который превращает в пыль всякое знание». Внезапно к ним подошел ребенок и сказал: «я найду свою силу!»




Приложение
Вот некоторые моменты из жизни Наполеона, записанные Радзинским в его увлекательном романе «Наполеон. Жизнь после смерти». Думаю, каждому мальчишке необходимо проникнуться этими строками: «…Но у маленькой красавицы (матери) были крепкие кулаки… Она понимала – только кулаками можно шлифовать мой характер. Мою вздорность она превращала в упорство. Я не хочу идти в церковь – пощечина. Я увязался за ней в гости – она велела остаться. Но я иду, молча, упрямо иду за ней. Полуоборот матери, и внезапная боль – пощечина. Удар беспощаден! От бешенства я бросаюсь на землю – хочу разбиться, чтобы напугать ее. Истошно кричу, но она даже не оборачивается. Гордая, прямая спина удалявшейся матери… И до смерти я буду помнить тот день: жару, пыль, твердость земли – твердость матери. Уважение к силе, к ее непреклонности вошло в мое сознание вместе с пощечинами…
На самом деле я был мал, но крепок, как сталь. И уже не раз научил своих сверстников уважать и опасаться моего маленького тела. Я вступал во все драки. Главное – ввязаться в драку, и тогда тебе спуску нет! Так я учил свое тело бесстрашию. Я выбирал самых сильных – они сбивали меня с ног, но я вставал и шел на них. Я научил их не только страшиться моих кулаков, но и моей непреклонности. Так требовала моя честь. Так учила мать. Уверен, все доброе и злое в человеке – от матери. Запишите: «Она всегда учила меня гордости, чести и славе»…
Характеристика данная ему: «Крепкое сложение, отличное здоровье. Честен и благороден, отличался прилежанием к математике… будет превосходным моряком».
«Моя юность – мое одиночество. Мои товарищи постоянно болтают о любовных приключениях. У меня никого. Мое тогдашнее страдание… впрочем, обычное юношеское страдание. Я обожал гетевского «Вертера» - мой любимый тогда роман. Мысли о самоубийстве… Но у меня не было несчастной его любви, а я хотел иметь право глубоко страдать. И я нашел предмет постоянного страдания: поруганная судьба моего маленького острова. И я писал в дневнике: «о, моя угнетенная родина! Если нет больше отечества – патриот должен умереть…Я всегда в одиночестве, даже когда кругом люди. О чем я тоскую нынче? О смерти. А ведь как никак я стою лишь на пороге жизни. Мои земляки, закованные в цепи, целуют французскую руку, которая их сечет. Если бы нужно было умереть кому-то одному, чтобы вернуть свободу моему острову, я не раздумывал бы ни секунды…
Хотя теперь я думаю, что истинная причина моего страдания была совсем иной. Во мне появилась уверенность… в моей избранности! Не могу точно сказать, когда появилась эта мысль – вполне возможно, она была всегда. Просто с возрастом ее голос становился сильнее и сильнее. Я читал и перечитывал Плутарха, биографии Цезаря, Александра Македонского, - истории жизни великих властелинов, земных богов – как руководство для своей будущей жизни. Я ревниво отмечал, во сколько лет они достигли первых великих успехов. Хотя, будучи достаточно трезвым, я понимал: невзрачный, нищий, неродивый… в стране спеси, где главное – родиться знатным… Да, у меня не было ни одной лазейке в великое будущее… Скорее всего, здесь и была истинная причина моего постоянного страдания. А единственное прибежище от этого страдания – чтение о великих…
И, конечно, встреча с Александром Македонским. Я прочел о нем все. Сделал множество выписок по маршруту его завоеваний. Я в совершенстве изучил географию Египта, Персии, Индии. У меня появилась безумная идея… Да – вы поняли. Тогда все бредили переселением душ… и мне все больше казалось, что когда-то я был – им. И я поклялся повторить его великие планы в нашем жалком веке… или умереть. И я сумел! Через тысячелетия повторил грандиозные завоевания древности в нынешнем пугливом мире, который так страшиться всего грандиозного и так обожает жалкую меру… Всемирность – с этого ощущения начинается гений… Офицеры – богатые дворянчики. И я – полунищий, живущий на жалкое жалование… Я был тогда влюблен. Первая любовь для возвышенной души – пострашнее недуга. Ее звали Софии, дочь госпожи Коломбье… Да, помню ее фамилию. У этой дамы собирался местный салон, она была законодательницей мод валанского общества. И, надо сказать, она меня поняла и, думаю, даже оценила. Юный, нелюдимый, нищий подпоручик был принят в ее салоне. И, конечно же, я тотчас влюбился в ее дочь. Какое это было блаженство – сидеть подле Софии… и есть вишни. Да, мой друг, все мое блаженство свелось к тому, что мы ели вишни. Потом, через много лет мы встретились… она была замужем, бедствовала… После всех неосуществленных любовных мечтаний я записал в дневнике: «считаю любовь вредной для общества. О, если бы боги избавили мир от любви». Я сделал тогда выбор: я буду любить одну даму – Славу. И у нее не будет соперниц». Да, Наполеон обливался слезами на поле боя от любви к нелюбящей его Жозефине, что ж в этом он был слаб, но эта слабость как сила страсти простительна в нем.