Экман Пол. Лгуны или фантазеры. Правда о детской лжи

Стремление избежать неловкой ситуации

Когда пятилетняя Энни встала со стула, ее мама заметила, что на сиденье отпечатался мокрый след. «Энни, иди сюда. У тебя штанишки мокрые?» — спросила мама. «Это не я, мама, — стала объяснять Энни. — Это стул мокрый».
Энни тоже, наверное, стремилась избежать наказания. Но я знаком с ее мамой и знаю, что она ни за что бы не наказала Энни за мокрые штанишки. Энни просто застыдилась, и это доказывает, что она научилась испытывать угрызения совести от того, что не контролирует работу своего мочевого пузыря. То же смущение, которое заставляет говорить неправду, подталкивает ее к тому, чтобы научиться контролировать себя. Ее ложь может быть первым шагом к обеспечению неприкосновенности собственной личности, ведь ее родители пользуются туалетом без свидетелей и они хотят научить этому Энни. Это может быть не только чувство неловкости. Энни могла соврать, чтобы никто не мешал ей продолжать игру. Реакция ее матери — наказание, игнорирование того, что произошло, или побуждение дочери говорить правду — будет зависеть от того, в чем она видит причины этой лжи.

Что скрывают сплетни: ваш ребенок — ябеда?

Хорошо ли, что ребенок рассказывает всю правду о проступках других? Поощряете ли вы детей доносить друг на друга, если кто-то из них провинился? Должны ли они сообщить в полицию, если вы совершите преступление? Многие люди никогда не задумывались о подобных вещах, и в обществе нет единого мнения о нравственной стороне деятельности информаторов. Дети попадают в противоречивую ситуацию. С одной стороны, родители учат их, что врать нехорошо, но с другой — родители не всегда приветствуют правду.
Насколько запутанным может быть этот вопрос, свидетельствует случай с 13-летней Деанной Янг, которая донесла на своих родителей, что они принимали наркотики. Она услышала выступление начальника местной полиции в церкви, в котором он говорил о вреде наркотиков. Она пробовала уговорить родителей отказаться от употребления запрещенных веществ, но когда они не вняли ее просьбам, девушка отнесла в полицию пакет с кокаином (на сумму 2800 долларов), марихуаной и запрещенными таблетками. Родителей арестовали, Деанну поместили в детский приют, и сразу же посыпались шестизначные суммы пожертвований от участников телепрограмм и кинокомпаний. Через десять дней Деанну вернули родителям, которые согласились принять участие в программе реабилитации. В течение месяца после этого еще четверо детей обратились в полицию, чтобы сообщить о том, что их родители принимали наркотики.
В одной из передовиц New York Times на эту тему был задан вопрос: «Соизмерим ли ущерб, нанесенный семейным отношениям в этой ситуации, и значение этого события в глазах общественности с пользой от конфискации ограниченного количества наркотиков? Сам по себе факт доносительства в демократическом обществе — особенно в отношении своих родных и тех, кто от тебя зависит, — ставит нас перед весьма сложной моральной дилеммой» [7]. С другой стороны, судья округа, который вел дело родителей Деанны, заявил: «Я восхищаюсь этой девушкой» [8]. Глава департамента образования Калифорнии и судья штата Калифорния выразили сочувствие Деанне и одобрили то, что она донесла на своих родителей, назвав ее поступок «показателем успеха школьной программы по борьбе с наркотиками».
Из моих бесед с родителями стало понятно, что большинство из них не обсуждали со своими детьми, правильно ли будет, если те сообщат о правонарушениях матерей и отцов. Должен ли их ребенок рассказать одному из родителей о том, что другой втайне выкурил сигарету, флиртовал на стороне или получил штраф за превышение скорости? Хотя родители учат детей не ябедничать, при этом они считают, что дети должны рассказывать о проступках братьев и сестер, если их спросят.
Пытаясь разобраться в своих родительских чувствах на этот счет, я пришел к следующему выводу: быть ябедой плохо, если ребенок сам изъявляет желание донести на кого-то, когда совершенный проступок незначителен и донос сделан назло. Когда же совершено серьезное правонарушение — если моя дочь Ева обнаружит, что мой сын Том курит травку, — я больше не стану считать, что Еве не нужно было брать на себя инициативу и сообщать мне об этом. Но она может так думать. Ей сейчас 8 лет, и она уже знает от Тома и своих одноклассников, что «стучать на брата» — это плохо. Ей пришлось бы разрываться между двумя вариантами поведения. И я на ее месте чувствовал бы то же самое. Если бы я заподозрил, что ей известно что-то о серьезном проступке, то предпочел бы, чтобы она немного попереживала о том, что предала брата, нежели я не узнал бы, что Том употребляет наркотики. К счастью, я с такой дилеммой не столкнулся. Но зато я попал в ситуацию, когда один из моих детей соврал, чтобы скрыть свой проступок.
Однажды мы с Мэри Энн решили поужинать в ресторане, а потом сходить в кино на вечерний сеанс и оставили Тома присмотреть за сестрой. Мы велели уложить ее спать в девять вечера, потому что назавтра ей нужно было идти в школу. На следующий день за завтраком мы поняли, что Ева явно не выспалась. Я подумал, что она, наверное, засиделась перед телевизором до десяти вечера, и спросил ее, не легла ли она спать позже девяти. Она сказала, что нет. Тогда я спросил об этом у Тома. Он ответил, что не знает. Я не уверен, что Том солгал и что ему было известно о том, что Ева до десяти вечера не ложилась спать. Но я не собирался наказывать никого из них и не стал допытываться дальше, потому что хотел, чтобы Том демонстрировал преданность по отношению к сестре. Я хотел, чтобы он защищал ее, а не ябедничал. Правда, которую я смог бы узнать, не так важна, чтобы подрывать преданность брата сестре.
Даже если совершено преступление и кто-то в результате погиб, родители и дети могут не согласиться друг с другом, обсуждая, правильно или нет доносить на кого-то. Так случилось, когда в 1987 году произошел инцидент на почве расовой ненависти в Ховард-Бич в пригороде Нью-Йорка. Двадцатитрехлетнего чернокожего мужчину сбила машина, когда, пытаясь спастись от группы преследовавших его подростков с бейсбольными битами, он выскочил на проезжую часть. Один из мальчиков, Бобби Райли, предоставил полиции информацию, которая позволила предъявить обвинения остальным 11 нападавшим. Вот что было написано в New York Times о том, как отреагировали взрослые на его показания.

«Несколько его соседей отметили, что молодой человек и его родные руководствовались нравственными нормами в стремлении оказать помощь правосудию. "Это поступок доброго католика, потому он так и поступил", — сказал [один из соседей]. Другой сосед... заявил, что его родители одобрили такой поступок.
"Если бы мой сын гнался с толпой сверстников за чернокожим, вооружившись бейсбольной битой, то я если бы не убила его сразу на месте за такое, то захотела бы, чтобы он сделал все возможное для возмещения причиненного вреда", — сказала одна женщина».

Теперь послушаем, что сказали подростки.

«"Зря он сделал это, — сказал Гэри Вагнер, 15-летний первокурсник высшей школы Джона Адамса. — Нельзя стучать на своих, ему надо было просто переехать во Флориду”.
"У Бобби Райли больше нет друзей — он стукач, я сказал!" — заявил 16-летний Джоди Арамо, учащийся младших курсов.
"Лучший друг — это лучший друг, — сказала девушка, стоя возле школы Джона Адамса, обнявшись с темноволосой подружкой в джинсовом пиджаке. — Я ни за что не настучу на нее, что бы ни случилось. Друг — это друг. Кто хочет, чтобы его друга посадили в тюрьму?"»

В заключение статьи Times говорится: «Сейчас для большинства подростков из Ховард-Бич это история о вероломстве и предательстве, а не о том, что порядочный человек должен говорить правду» [9].
Может быть, в данном случае это не просто конфликт между преданностью друзьям и нравственным долгом перед обществом. Бобби Райли не был невольным наблюдателем этой сцены. Человек, принимавший решение защитить своих друзей или нет, был повинен в том же преступлении, что и они. Это могло быть обусловлено отнюдь не желанием Бобби Райли компенсировать причиненный ущерб или выполнить моральный долг. Он мог просто надеяться заработать себе право на смягчающие обстоятельства. К тому моменту, когда статья под названием «Я донес» вышла в свет, Райли был единственным среди 12 нападавших, кто дожидался суда не в камере предварительного заключения.
Хотя рассуждать о мотивах поведения Райли сложно, суть дела состоит в том, что точка зрения родителей на то, защищать информатора или нет, коренным образом отличается от точки зрения молодежи.

Ложь в защиту сверстников

Проводя собеседование с детьми, мы изучали их отношение к доносам на одноклассников, когда тот, кто сообщает информацию, в отличие от Райли, ни в чем не виноват. Говоря правду, такой человек не получает никаких преимуществ, потому что ему не нужно избегать наказания. Мы задавали вопрос: «Если бы учитель спросил тебя, сломал ли твой друг проигрыватель, а ты бы знал, что да, рассказал бы ты об этом учителю или нет?»
Менее трети опрошенных детей заявили, что они сообщили бы правду. Большинству детей было трудно принять это решение. Вот несколько типичных ответов, которые мы получили:

«Это зависит от того, нарочно он это сделал или нет».
«Друзья важнее сломанного проигрывателя».
«А проигрыватель был дорогой?»
«А подумали на кого-то, кто был не виноват?»
«Тот, кто сломал, ябедничал на меня когда-нибудь?»

Эти дети соотносят нравственные принципы с тем решением, которое им предстоит принять. Они по-своему пытаются осознать мотивы того, кто совершил проступок, масштаб причиненного ущерба, взаимоотношения провинившегося с окружающими и степень его преданности им, а также то, пострадает ли от их решения кто-либо невиновный.
Показательный пример того, как дети решают конфликт между стремлением быть преданными сверстникам и обязательствами перед родителями и учителями, наблюдался однажды на уроке истории в средних классах общеобразовательной школы. Учителя вызвали из класса (ему нужно было ответить на важный телефонный звонок). Один из учеников поднялся с места, вышел на середину класса, выбросил жвачку в мусорную корзину и забрал 75 центов с учительского стола. Бросая монетки в свой карман, он воскликнул: «Эй, смотрите, ну как вам это?» — и вернулся на свое место.
Остальные ученики не подозревали, что это был эксперимент, специально организованный психологами с целью изучения степени лояльности среди одноклассников. Ученик, взявший деньги, был «подсадкой» — участником эксперимента, который выполнял инструкции его организаторов.
Доктор Герберт Харари и доктор Джон Макдэвид, ученые, проводившие этот эксперимент, выбрали двух добровольцев на роль «подсадок» и велели им украсть 75 центов со стола учителя. В качестве «подсадки» с высоким социальным статусом выступал тот ученик, которого дети чаще других называли, когда их просили выбрать представителя от класса на общешкольное собрание. «Подсадкой» с низким социальным статусом был ученик, кого для этого никогда не выбирали. В одном классе деньги с учительского стола забрал «подсадка» с высоким статусом, а в другом — с низким.
Затем всех учеников класса приглашали на собеседование с психологами (индивидуально и в парах) и задавали им вопрос: «Тебе известно, что сегодня с учительского стола кто-то украл деньги? Не знаешь ли ты, кто это сделал? Кто бы это мог быть?»
Все, кого спрашивали с глазу на глаз, сказали правду. Независимо от статуса «подсадки» никто не соврал. Но картина изменилась, когда учеников опрашивали в парах. Что бы они ни сказали — об этом узнает их одноклассник (моральное давление сверстников!). На провинившегося с высоким статусом не донес никто. Все утверждали, что им ничего не известно об украденных деньгах и о том, кто это сделал. Во втором эксперименте были получены такие же результаты, только проступок был другой [10].
Однако многим родителям известно, что именно дети могут больше, чем кто-либо другой, противостоять давлению сверстников. Позже я проанализирую известные нам данные о том, что помогает ребенку выстоять под нажимом сверстников по сравнению с давлением всех остальных.
Родители надеются, что их дети расскажут о своих проступках сами, даже если им в результате попадет. Я надеялся, что Том так и поступит в случае с секретной вечеринкой. Я рассчитываю на это до сих пор, если у него возникнут проблемы в школе. Я понимаю, что это непростая просьба, но надеюсь, что, если он будет готов рассказать нам о своих неприятностях, он прежде всего сам не попадет в беду. Я по возможности стараюсь не наказывать его вовсе или не наказывать жестко, если он сознается во всем сам, по сравнению с теми ситуациями, когда он пытается скрыть от меня что-либо.

Как уходят в несознанку

Взрослые могут не свидетельствовать против самих себя в суде в соответствии с пятой поправкой к Конституции США, но дети лишены такого права, когда их обвиняют родители. Один из способов получить некое подобие защиты такого рода для ребенка заключается в том, что он не должен рассказывать о своих проступках, если его прямо об этом не спросили. «Если ты не ответил ничего, значит, ты не соврал», — сказала мне 12-летняя девочка. И более того, ребенок может оправдывать себя, считая, что мама и папа на самом деле не хотят ничего знать. Такая защитная тактика обычно не действует до вступления в подростковый возраст, но используется в дальнейшем. Энн Ландерс, ведущая рубрики полезных психологических советов, часто советует взрослым читателям не признаваться в прошлых романах на стороне, чтобы не будить спящее лихо.
Шестнадцатилетняя Бетси рассказала мне, что она никогда не врала родителям о том, что у нее был сексуальный опыт. Они ни разу не спрашивали ее об этом, и она никогда им ничего не рассказывала. «Конечно, мама предупреждала меня, чтобы я ничего такого не делала, говорила мне про заразные болезни, беременность и все такое, но это было пару лет назад. И мама никогда не задает мне вопросы, даже если я прихожу домой поздно, ну, правда, очень поздно, она просто спрашивает: "Ну как? Хорошо повеселилась?"»