Фрейд 3игмунд. Конечный и бесконечный анализ

Без сомнения, желательно сократить продолжительность аналитического лечения, но путь к достижению нашей терапевтической цели проходит через усиление аналитической силы помощи, которую мы хотим оказать Я. Гипнотические воздействия, казалось, были отличным средством для наших целей; но известно, почему мы вынуждены отказаться от них. Замена гипнозу до сих пор не найдена, однако, с этой точки зрения, понятны те, к сожалению напрасные, терапевтические усилия, которым посвятил последние годы своей жизни такой мастер анализа, как Ференци.

IV

Следует рассматривать вместе два взаимосвязанных вопроса - может ли быть защищенным от будущих конфликтов влечения пациент, излечившийся от них, и возможно ли и целесообразно ли пробудить из профилактических соображений конфликт влечения, не обнаруживающий себя в настоящее время - ведь очевидно, что решение первой задачи предполагает осуществление второй, т. е. превращение возможного в будущем конфликта в актуальный, который затем подвергнется воздействию. В своей основе эта новая постановка вопроса - лишь продолжение первой. Если ранее речь шла о том, чтобы избежать возвращения того же самого конфликта, то тут имеется в виду возможная замена его другим. ^jto звучит весьма честолюбиво, хотя мы хотим всего навсего прояснить, каковы же пределы результативности аналитической терапии.

Как ни соблазнительно для терапевтического самолюбия ставить перед собой подобные задачи, опыт начисто отказывается от них. Если конфликт влечения не актуален, нещюяв-ляется, то анализ не может воздействовать на него. Предостережение не будить спящих собак, которое так часто выдвигают в ответ на наши усилия исследовать скрытый психический мир, совершенно непригодно для ситуации душевной жизни. Ведь когда влечения вызывают нарушения, то доказано, что собаки не спят, когда же они, по-видимому, действительно спят, будить их не в нашей власти. Это последнее утверждение кажется не особо обоснованным, оно требует более' подробного обсуждения. Давайте подумаем, какими же средствами мы располагаем, чтобы сделать латентный конфликт сейчас актуальным. Бесспорно, у нас только две возможности: либо создать ситуации, в которых он .станет актуальным, либо ограничиться упоминанием о нем во время анализа, указав на такую возможность. Первое намерение можно осуществить двумя путями: во-первых, в реальности, во-вторых, в переносе, в обоих случаях причиняя пациенту в известной мере реальное страдание из-за отказа и накапливания либидо. Верно, что мы прибегаем к подобной технике даже в повседневной практике анализа. Иначе разве имело бы смысл предписание, что анализ следует проводить "в отречении". Но это - техника лечения уже актуального конфликта. Мы стремимся заострить данный конфликт, привести к самой резкой форме проявления, чтобы повысить силу влечения для его разрешения. Аналитический опыт показал нам, что всякое лучшее - враг хорошего, что на каждой фазе воссоздания нам приходится бороться с инертностью пациента, готовой довольствоваться неполным излечением.

Если же мы исходим из профилактического лечения не актуального, а лишь возможного конфликта влечений, то недостаточно отрегулировать наличное и неизбежное страдание, нужно решиться вызвать к жизни новое, что до сих пор по праву предоставлялось только судьбе. Тогда со всех сторон нас бы стали упрекать в самонадеянности, ведь вступив в спор с судьбой, нам придется проводить весьма жестокие опыты над людьми. И какого же рода будут они? Можно ли брать на себя ответственность, если во имя профилактики будет разрушена вполне удовлетворительная семья и потеряно место, от которого зависит жизнеобеспечение анализируемого? К счастью, обстоятельства не вынуждают нас задумываться над допустимостью подобных вторжений в реальную жизнь; мы вообще не вправе их требовать, да и сам объект такого терапевтического эксперимента уж точно не захочет терпеть все это. Итак, если на практике подобное можно считать почти невозможным, то теория к тому же выдвигает еще и другие аргументы. А именно: аналитическая работа протекает лучше всего тогда, когда патогенные переживания находятся в прошлом, чтобы Я могло дистанцироваться от них. В острых кризисных ситуациях без толку применять анализ. В этом случае весь интерес Я направлен на реальность, причиняющую боль, он противится анализу, который стремится выйти за эту плоскость и вскрыть влияния прошлого. Следовательно, создание нового конфликта означает только увеличение продолжительности и усложнение аналитической работы.

Можно возразить, что это совершенно излишние разъяснения. Никто и не помышляет о том, чтобы с целью осуществления возможности лечения латентного конфликта влечения преднамеренно спровоцировать новую болезненную ситуацию. И с точки профилактики это было бы также бесславное деяние. Ведь, например, известно, что перенесенная скарлатина оставляет иммунитет против повторения подобного заболевания; однако интернистам и в голову не приходит заразить скарлатиной здорового с целью предохранения его от возможного заболевания. Недопустимо, чтобы меры предосторожности были столь же опасны, как и само заболевание, позволителен лишь незначительный риск, как при прививке против оспы и многих подобных манипуляциях. Таким образом, для аналитической профилактики конфликтов влечения остаются два других метода, заслуживающих внимания, - искусственное создание новых конфликтов при переносе когда исчезает характер реальности, и пробуждение таких конфликтов в представлении анализируемого во время беседы о них и ознакомление с возможностью их появления.

Не знаю, смею ли я утверждать, что первая из этих двух мягких методик якобы вообще неприемлема для анализа. Для этого отсутствуют специальные исследования. Но сразу же вырисовываются трудности, показывающие, что у этой затеи не слишком уж много перспектив. Во-первых, довольно ограничен выбор таких ситуаций для переноса. Даже сам анализируемый не может охватить все свои конфликты при переносе; аналитик точно так же малоспособен в ситуации переноса пробудить у пациента все предполагаемые конфликты влечения. Можно заставить его ревновать или переживать любовное разочарование, но для этого не нужно особой техники. Во-вторых, нельзя упустить из виду, что все подобные мероприятия вынуждают прибегать к недружелюбным действиям по отношению к анализируемому, ставя под угрозу связь с аналитиком - положительный перенос, который является сильным мотивом для участия анализируемого в совместной аналитической работе. Итак, от этой методики ни в коем случае нельзя ожидать слишком многого.

Следовательно, остается лишь тот путь, который, вероятно, и имелся в виду в самом начале. Пациенту рассказывают о возможностях других конфликтов влечения, пробуждая в нем подозрение, что подобное может произойти и с ним. А затем питают надежду, что такого рода сообщения и предостережения возымеют успех, активизируя у пациента один из предполагаемых конфликтов в незначительной, но достаточной для лечения степени. Однако на этот раз опыт дает недвусмысленный ответ. Ожидаемый успех не наступает. Пациент, может быть, и выслушивает поучения, а вот отклика-то и нет. Он, вероятно, думает: Все это весьма интересно, но я ничего подобного не ощущаю. Его познания увеличились, но в нем самом ничего не изменилось. Случай примерно тот же, что и при чтении психоаналитических публикаций. Читатель "возбуждается" лишь на тех местах, где он чувствует себя задетым, то есть там, где речь идет о конфликтах, действующих в нем в настоящее время. Все остальное оставляет его равнодушным. Думаю, аналогичные наблюдения можно сделать и при сексуальном просвещении детей. Я совершенно далек от того, чтобы утверждать о вреде и ненужности такой процедуры, но, очевидно, профилактическое воздействие этого либерального мероприятия весьма переоценивают. Итак, они узнают нечто, чего до сих пор они не знали, но они ничего не предпринимают с новыми, подаренными им знаниями. Убеждаешься, что они даже не готовы принести этим знаниям в жертву те, можно сказать, соответствующие их натуре сексуальные теории, что созвучны несовершенной организации детского либидо, - о роли аиста, о природе полового акта, о том, откуда берутся дети. Еще долгое время после сексуального просвещения они ведут себя как язычники, которым навязывали христианство: они втайне продолжают почитать своих идолов.