Бродецкий А.Я. Внеречевое общение в жизни и в искусстве: Азбука молчания: Учеб. пособие для творческих учеб. заведений, фак. педагогики и психологии.

Сперва в душе художника рождается вызванное какими-либо обстоятельствами предощущение будущего произведения, когда, как писал А.С.Пушкин, «..даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал». Это предощущение, как правило, — определение жанра как доминантной эмоциональной окраски будущего произведения (ирония или грусть, элегия или гротеск и т.д.). Таким образом, настроение уже существует, когда нет ни первой строчки стиха, ни первой линии рисунка, ни первых тактов мелодии. Это настроение приводит художника к топономе в координатах внутреннего пространства, которая соответствует данному эмоциональному переживанию. Подробнее такой процесс был рассмотрен нами ранес, при знакомстве с гипотетическим вниманием, а еще раньше -* в эпиграфе к первой части данной работы.
Выбранная область, т.е. топонома, смещенная от центра «Я» в ту или иную сторону, становится тем самым временным центром, вокруг которого теснятся ассоциативно близкие топономы, «поселенные» здесь личным эмоциональным опытом художника.
Например, с топономой «меланхолия» соседствует топонома «дождливая погода», с ней — топонома «осень» и тд. (У кого-то ансамбль смежных топоном может быть, разумеется, совершенно иным — все зависит от отношения к тому же дождю.
Так или примерно так топонома, выполняя функцию смещенного центра и будучи скоординированной во внутреннем пространстве определенным образом, активизирует ассоциации «расположенные» поблизости. Сопряженная с внешним пространством, к примеру, живописного полотна, она воплощается в конкретном изображении, которое и считают обычно эмоционально-смысловым центром композиции картины, чаще всего не совпадающим с геометрическим центром (рис. 16).
Рис. 16
Обозначения: О — основной центр; О — центральная топонома; о — смежные топономы.
117

Умение заполнять ниши топоном своего внутреннего простран- ства выдуманными, часто неясными и смутными образами и есть фантазия.
Способность свободно «передвигаться» во внутреннем пространстве, легко обращаться к ассоциативно связанным с этим центром явлениям прошлого опыта, есть топономная память. Очевидно, что у художника она должна быть хорошо развита.
Отличие художника в том, что он не только применяет в своей будущей работе уже существующие у него топономы, но как бы заполняет ниши своего внутреннего пространства новыми, созданными им по вдохновению, что, собственно говоря, и является его профессиональным качеством и, если хотите, обязанностью. Так же, как и в дальнейшем помнить, как скоординирована в его внутреннем пространстве рожденная его фантазией топонома.
Итак, обращаясь к внутреннему пространству зрителя, художник как бы заново творит егб. При этом он, разумеется, не способен вновь сформировать комплекс ассоциаций, связанных с координатами, так как они едины для всех. Но пользуясь этим единством, помещая в то или иное место своей картины зрительный образ, он повествует и о том, как конкретно смещен центр в его внутреннем пространстве, куда он пригласил зрителя сместить свой такой же центр, и одновременно какими образами он заполняет область вокруг этого смещенного зрительского центра.
Все это — игра во внутреннем пространстве зрителя, игра с его, зрителя, топономами.
Суть этой игры в том, что, заполнив внешнее пространство конкретизированными в образах топономами, художник предлагает принять эти образы. От зрителя же зависит, проникнут ли они в его внутреннее пространство или нет. Желание зрителя совершить этот процесс находится в тесной связи и с тождественностью структуры внутренних пространств его и художника, с волей, со способностью к свободному перемещению в своем внутреннем пространстве и просто с умением играть в эту увлекательную игру, стать сотворцом и партнером.

Точка зрения
В буквальном смысле выражение «точка зрения» обозначает местоположение в реальном трехмерном пространстве наблюдателя относительно рассматриваемого им предмета. Теперь мы уже знаем, что выбор этого места далеко не случаен.
Нам хорошо известны определения объективной и субъективной точек зрения. То, что означает «субъективная точка» зрения, хорошо иллюстрирует следующий эксперимент, поставленный Ж.Пиаже: «Например, вы ставите на стол куклу и помещаете перед
118
ней предмет, ориентированный в определенном направлении: карандаш, лежащий наискось, по диагонали или вдоль линии взора куклы, или часы, поставленные или положенные на столе. Затем вы просите ребенка нарисовать, как кукла видит предмет, или, еще лучше, выбрать из 2 или 3 рисунков один, который это изображает. Не ранее чем около 7 или 8 лет ребенок может правильно вывести угол зрения куклы» [23]. Здесь очевидна полная невпособность инфантильного эгоцентрического сознания в буквальном смысле поставить себя на место другого. Эксперимент Ж.Пиаже раскрывает буквальный пространственный смысл способности (а здесь скорее неспособности) учитывать другое мнение.
Очевидно, чтобы иметь объективное представление о предмете, мы должны или рассмотреть Предмет со всех сторон, или увидеть его с точки зрения другого человека, или, еще лучше, — и то, и другое. Для этого следует или самим обойти предмет, или, если это возможно, покрутить предмет перед своими глазами, или уметь встать на иную точку зрения. Однако из-за нашего эгоцентризма результат будет един — местоположение нашей точки зрения не будет меняться в зависимости от того, движемся ли мы относительно предмета, или он — относительно нас, или движемся в своем воображении.
Для субъективного же представления о предмете с его единственной точкой зрения достаточно остаться на месте. Иначе говоря, все объективное объемно, а субъективное, эгоцентрическое нет.
В реальности видеть предмет одновременно со всех сторон (чтобы иметь полностью объективную точку зрения) один человек не может. Таким образом, точка зрения как одновременный трехмерный обзор объективной (если некто убежден в ее объективности) может быть только при участии памяти об увиденном в одном из трех измерений. Т.е. объективность без прошлого (по сагиттали — прошедшего) невозможна, и для одного человека она имеет не только пространственную, но и временную характеристику.
Но возможен и иной случай. Мы, когда начинаем рассматривать предмет со всех сторон, имеем некоторую догадку, ожидая увидеть что-то на невидимой пока для нас стороне. Тогда можно говорить о «бессознательной направленности на определенное содержание сознания», т.е. о психологической установке. Например, подходя к человеку сзади, по его фигуре, позе, одежде предположить, какие у него черты лица. Причем траектория движения такой «объективной» динамики должна быть обязательно трехмерной.
Известно, что, как всякий предмет, любое знание затрагивает не только холодный рассудок, но и чувства. Даже известная формула «2x2=4» эмоционально отличима нами от «9x8=72» так же, как, на-
119
пример, слова «мало» и «много». Бесстрастное знание заведомо бессмысленно, ибо не нашло себе место во внутреннем мире человека, не стало его органической потребностью. Каждая единица эмоционально насыщенного знания находит себе место в нашем внутреннем пространстве как объемная, трехмерная топонома. Каждое новое, что встречается на нашем пути, до момента нашего «всестороннего» осмотра не есть знание, так как оно двух- или одномерно.
Вот и получается, что все вне каждого из нас переживается как субъективное и одностороннее, а все в нас — как объективное и многостороннее. Поэтому, наверное, мы гораздо легче подвергаем сомнению все, что вокруг нас, чем ту картину мира, которая сложилась в нас самих.