|
|
Дональд Калшед 'Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа'Категория: Библиотека » Постъюнгианство | Просмотров: 27407Итак, ребенок воплощает в себе понятие границы, разделяющей потенциальную целостность Самости и актуализацию в мире реальности эго. Он являет собой вечность во времени. Он связывает мир реальности и мир воображения, воплощая надежду на то, что вечный нуминозный мир может обрести жизнь в этом мире. Именно по этой причине ребенок является почти универсальным ответом мифологии на вопрос: "Проявляет ли себя Бог в истории?" Будь то Моисей, Христос, Будда или Кришна, ответом всегда является божественный ребенок. Мы могли бы сказать, в терминах нашего предшествующего обсуждения, что символически он представляет потенциал для реализации неуничтожимого личностного духа, или Самости в "этой жизни", т. е. в личной истории индивида.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что так много сказок начинается с желания иметь ребенка. Если мир реальности отделен от психоидного, магического мира, в котором обитают трансперсональные силы, то в нем нет спонтанности, нет жизни, нет реальной возможности личностного роста. Все иссякает. В этом мире нет ни полноты, ни надежды. Мы видели, что точно такой же разрыв между эго и Самостью является наследием ранней травмы. Наша история говорит, что королева, будучи бесплодной, советуется со старухой, которая воплощает древнюю провидческую мудрость психики в ее архаичной "нецивилизованной" форме. Мы обращаем внимание на то, что бесплодна не только утроба Королевы, но и все ее отношение к жизни переполнено отчаянием. Она жалуется старухе: "Увы, во всем мире нет никого, кто мог бы помочь мне". Старуха отвечает ей: "Нет такой болезни на свете, для которой не нашлось бы лекарства" - утверждение, которое само воплощает надежду, символизированную страстным желанием иметь ребенка. Здесь отношение Королевы типично для тех пациентов, перенесших психическую травму, которые переступают порог кабинета аналитика в состоянии депрессии, покинутые теми, в зависимости от которых они, будучи детьми, так остро нуждались. В этой ситуации терапевт поддерживает в них надежду - точь-в-точь, как старуха из сказки - "нет такой болезни на свете, для которой не нашлось бы лекарства". Этой надежды, растущей в атмосфере доверия, часто бывает достаточно для того, чтобы в бесплодной психике вновь пробудились мечты. Это обновленное чувство возможного является первым этапом в двухстадийном процессе, как мы видели из предшествующего анализа. К сожалению, на втором этапе "придется" в конце концов "разочароваться" в надежде, возникшей на первой стадии для того, чтобы могло произойти полное воплощение личностного духа и чтобы была полностью проработана ранняя психическая травма пациента. Отказ от выбора Первое, о чем старуха говорит Королеве, которая хочет ребенка, это о необходимости сделать выбор между двумя розами, растущими на одном стебле, которые та найдет под кубком на следующее утро. Эта задача кажется достаточно простой, но Королева "забывает" о своем обещании и, "набросившись на сладкое", съедает и вторую розу. Выбор означает ограничение во времени и пространстве. В действиях Королевы мы видим отказ от такого ограничения - она предпочитает воспользоваться неограниченными, как ей кажется, возможностями этой ситуации: может быть, удастся родить и мальчика, и девочку. Это равноценно предпочтению фантазии, как ее понимал Винникотт (отличая от воображения), и мы уже видели, с каким постоянством психика травмированных пациентов становится дьявольской, когда вследствие такого предпочтения, отдаваемого фантазии, нарушается связь с реальной жизнью. Возможно, предпочтение фантазии является центральной проблемой всех видов зависимостей (addictions). Для нашей Королевы это была "еще одна роза", для страдающего зависимостью это может быть еще одна рюмка, или еще одна порция кокаина. Такое компульсивное предпочтение самоублажающей фантазии и связанный с этим отказ от жизни в человеческой реальности, предполагающей смирение с ее ограничениями, негативно констеллируют бессознательное и вызывают демона. Мы сталкивались с темой выбора и его демонических последствий в истории Эроса и Психеи, когда Эрос предостерегает беременную Психею, находящуюся в блаженном, бессознательном состоянии в хрустальном дворце, ничего не говорить сестрам о его истинном обличье: "чрево твое носит в себе новое дитя для нас, божественное, если скроешь нашу тайну; если нарушишь секрет- смертное" (Neumann, 1956:18)*. Другими словами, ты должна выбрать, остаешься ты в фантастическом мире богов или нет. Отсюда вытекают определенные последствия. Подобно Королеве в рассматриваемой сказке, Психея сначала испытывает затруднение, стоя перед выбором, который может нарушить ее "единство" с фантастическим миром Эроса и потенциальную "божественность" ее ребенка. Почти все свое предпочтение она отдает безграничным возможностям нуминозной фантазии, пока, в конце концов, не выбирает судьбу смертных с присущим ей знанием добра и зла. Все это происходит, как мы видели, через столкновение с темными силами нуминозного, т. е. через осознание его поглощающего, подобно змею, аспекта - это та цена, которую платят за то, чтобы жить в реальности. * Рус. перевод приводится по цит. изд. Апулея, стр. 178. В своем интервью в журнале "Парабола" писатель Исаак Бишевис Зингер дает замечательное описание связи между неспособностью выбрать и попаданием психической жизни под власть демона. Зингер отмечает: Я сказал бы, что за всеми моими идеями... стоит свобода выбора. Я считаю, что свобода выбора составляет квинтэссенцию жизни. Мы обладаем одним великим даром от Бога, и это - возможность выбирать. И мы всегда потакаем себе в выборе. Если мы уделяем внимание чему-то одному, значит, мы выбрали именно это объектом нашего внимания. Если мы любим кого-то, значит, мы выбрали этого человека объектом нашей любви. И так в каждом человеческом поступке. Для меня Бог - это свобода. А природа, с моей точки зрения,- необходимость... Когда люди отказываются от свободы выбора, появляются демоны. Демоны принадлежат темной стороне природы, которую мы выбрали. Если мы полностью прекратим верить в собственную способность (power) [выбора], другие силы смогут овладеть нами. Иначе говоря, демон представляется мне негативной стороной свободного выбора. Демоны появляются, когда люди отказываются от себя... когда люди говорят себе: "Я не собираюсь больше делать какой-либо выбор. Пусть просто действуют те силы, которые есть". И тогда демон просто не может не появиться. Опасность всегда где-то рядом - врач скажет вам, что микробы всегда здесь, в вашем рту и в вашем желудке, и стоит вам ослабеть, они тут же начнут размножаться и станут очень сильными... Точно так же как мы, с точки зрения медика, окружены опасными микробами, так и наш дух всегда должен сражаться с меланхолией, неверием, порочностью, жестокостью и подобными вещами. Здесь ему задают вопрос: "А почему вы говорите о меланхолии?" Зингер отвечает: О, сама сущность демонов есть меланхолия. Потому что она диаметрально противоположна надежде... Я симпатизирую каждому, кто страдает и живет. Потому что все мы живем в очень, очень напряженной борьбе, независимо от того, понимаем мы это или нет. Иногда мы понимаем это. Это очень трудно - мы очень часто говорим, как трудна жизнь... Мы должны пройти через эту борьбу. В известной мере, надежда состоит в том, что жизнь не вечна, кризис не будет длиться все время, и за всеми кризисами, за всей этой тьмой есть великий свет. Мы должны бороться, но мы не потеряны, потому что сила, сотворившая нас, действительно является великой и доброй силой. (Singer, 1981: 73) Меланхоличный мир фантазии в системе самосохранения Часто в психотерапии жертв ранней травмы мы сталкиваемся со своего рода внутренней зависимостью от фантазии, которая оставляет пациентов в непреходящем состоянии меланхолии,- подобно Королеве, отказавшейся выбирать и занявшей меланхолическую позицию. Агрессивные энергии этих пациентов, которые должны быть доступны для целей адаптации, отводятся от внешнего выражения и принимают форму архаичных нападений и критики, направленных на самого себя. Таким образом, страдая от ужасного, непрекращающегося внутреннего преследования, эти пациенты начинают искать "неземных" состояний, таких как растворяющаяся идентификация с другими, либо "выпадают" в диффузные недифференцированные состояния меланхоличного самоублажения для того, чтобы остаться невоплощенным и отгородиться от травматического аффекта. Эти пациенты часто проводят время, плача в одиночестве, но их слезы являются особой формой самоублажения. Они рыдают и в то же время поддерживают сами себя. Они не знают, как плакать вместе с другими. Их сердца болят от непрестанной печали и тоски. Но это никогда не привлекает к себе хоть сколько-нибудь эмпатии снаружи, потому что эти пациенты часто действительно не знают, о чем они плачут, и когда они хотят сообщить об этом другим, они терпят в этом неудачу. Эта очень сложная, с тонкими внутренними нюансами, печальная история, которую они рассказывают сами себе, остается запертой внутри них, остается инфляцированной, развоплощенной и одномерной. Трагическая ирония заключается в том, что все это страдание предназначено для того, чтобы предотвратить другое страдание,- страдание обращения к бытию во времени и пространстве, которое всегда влечет за собой принесение в жертву фантазии. Юлия Кристева и "Черное Солнце" Юлия Кристева, французский лингвист и психоаналитик лакановской школы, дала страшное описание меланхолического состояния, порожденного нашей системой самосохранения, как некоего "присутствия" во внутреннем мире депрессивных пациентов. Для его описания она использовала образ "Черного Солнца"(Kristeva, 1989). Она пишет, что это внутреннее присутствие на самом деле является отсутствием, "светом без изображения" (там же: 13), печалью, которая является "самым архаичным выражением несимволизируемой, неименуемой нарциссической раны" (там же: 14), которая становится единственным объектом, которому принадлежит индивид... объект, которому он покоряется и которого он нежно любит, за недостатком каких-либо других. Она назвала этот необъект "Нечто". Описывая пациентов, которые эксплуатируют это "Нечто", Кристева говорит: ... [весь символический] язык начинается с [порождения] отрицания [трансценденции] (Verneinung) утраты, к которому, вместе с депрессией, приводит горе. "Я утратил очень важный объект... (мою мать)",- вот что говорящее существо, вероятно, скажет. "Но нет, я нашел ее вновь в знаке, или, скорее, так как я согласен потерять ее, я не потерял ее (это и есть отрицание), я могу получить ее обратно в языке". (там же: 43) Связаться с администратором Похожие публикации: Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|