Фрейд Зигмунд. Толкование сновидений

 IV. Она ставит свечу в подсвечник, свеча, однако, сломана и плохо стоит. Подруги в школе говорят, что она очень неловкая, гувернантка находит, что это вина не ее.

 Реальный повод имеется и здесь, она действительно вставляла вчера в подсвечник свечу, но свеча эта вовсе не была сломана. Здесь перед нами чрезвычайно прозрачная символика. Свеча – предмет, способный раздражать женские половые органы; если она сломана и не держится хорошо, то это означает импотенцию мужа («это вина не ее»). Знакомо ли, однако, такое назначение свечи этой хорошо воспитанной, чуждой всему отвратительному, молодой женщине. Случайно она может установить, благодаря какому переживанию она это знает. Катаясь на лодке по Рейну, она встретила другую лодку, в которой сидели студенты и пели вульгарную песню: «Когда шведская королева за закрытой ставней со свечой Аполлона…» Последнего слова она не расслышала или не поняла. Ее муж должен был дать ей требуемое объяснение. Эта песня заменилась в сновидении невинным воспоминанием о поручении, которое она выполнила однажды в пансионе очень неловко; дело происходило как раз при закрытых ставнях. Связь темы об онанизме с импотенцией достаточно ясна. «Аполлон» в скрытом содержании сновидения связывает это сновидение с прежним сновидением, в котором была речь о девственной Палладе. Ясно, таким образом, что о невинном характере и этого сновидения не может быть и речи.

 V. Для того чтобы взаимоотношения сновидений и действительных переживаний спящего не показались чересчур прозрачными, я приведу здесь еще одно сновидение, которое тоже кажется на первый взгляд невинным. Мне снилось, рассказывает она, что я наложила в сундук столько книг, что не могу закрыть его, и это мне приснилось точно так, как это произошло со мной в действительности. Здесь пациентка сама обращает внимание на совпадение сновидения с действительностью. Все такие суждения о сновидении, замечая по поводу сновидения, хотя они созданы бодрственным мышлением, относятся тем не менее к открытому содержанию сновидения, как нам покажут и все дальнейшие примеры. Итак, нам говорят, что то, что человеку снилось, действительно произошло с ним днем (См. примечание на с. 22 и сл). Было бы слишком долго сообщать о том, каким путем мы пришли к ряду свободно возникающих мыслей, в которых на помощь толкованию пришел английский язык. Достаточно сказать, что здесь речь идет опять-таки о маленьком ящике (box) (сравни сновидение о мертвом ребенке в коробке), который так заполнен, что туда больше ничего не входит. По крайней мере, на этот раз в сновидении нет ничего дурного.

 Во всех этих «невинных» сновидениях бросается в глаза сексуальный момент в качестве мотива цензуры. Но это вопрос принципиального значения, который мы, однако, оставим в стороне.

б) Инфантильное как источник сновидений.

 Относительно третьей особенности содержания сновидения мы вместе со всеми другими авторами (вплоть до Роберта) высказывали, что в сновидении могут найти себе выражение впечатления ранних периодов жизни, относительно которых память в бодрственном состоянии оказывается бессильной. Насколько часто наблюдается это, сказать, конечно, трудно, так как распознать происхождение этих элементов сновидения по пробуждении не представляется возможным. Доказательство, что речь идет здесь о впечатлениях детства необходимо должно быть приведено объективным путем, для чего лишь в редких случаях бывают налицо необходимые условия. Особенно доказательной представляется рассказанная Мори история одного человека, который однажды решился после 20-летнего отсутствия посетить свою родину. В ночь перед отъездом ему приснилось, что он находится в незнакомом городе и встречает на улице незнакомого господина, с которым и вступает в разговор. Приехав на родину, он убеждается, что эта улица находится неподалеку от дома, где он провел детство, а незнакомый господин из сновидения оказался живущим там другом его умершего отца. Это, по-видимому, чрезвычайно убедительное доказательство того, что и улицу, и этого человека он видел в детстве. В сновидении, впрочем, следует видеть выражение его нетерпения все равно, как в сновидении девушки, в кармане которой находится билет на концерт, или в сновидении ребенка, которому отец обещал отправиться на Гамо и т. п. Мотивы, по которым именно это впечатление детства проявилось в сновидении, могут быть раскрыты, конечно, лишь путем детального анализа.

 Один из моих коллег, который хвастался тем, что его сновидения редко подвергаются процессу искажения, сообщил мне, что ему недавно приснилось, будто управляющий его отца находится в постели его бонны, жившей у них в доме, пока ему не исполнилось 11 лет. Местность, где произошла эта сцена, пришла ему в голову еще в сновидении. Заинтересовавшись живо этим сновидением, он сообщил его своему старшему брату, который, смеясь, подтвердил ему реальность этого сновидения. Он вспоминает, что ему в то время было шесть лет. Любовники обычно напаивали его, старшего мальчика, пивом, когда обстоятельства складывались благоприятно для того, чтобы они могли провести вместе ночь. С младшим же мальчиком, в то время трехлетним ребенком – нашим сновидцем, – спавшим в комнате бонны, любовники не считались.

 Еще в другом случае можно с уверенностью, даже без помощи толкования констатировать, что сновидение содержит в себе элементы детства, – именно в том случае, когда сновидение носит повторяющийся характер, когда то, что снилось человеку в детстве, снится ему время от времени и впоследствии. К известным примерам такого рода я могу присоединить еще несколько из сообщенных мне моими пациентами, хотя у себя лично я таких повторяющихся сновидений не помню. Один врач, лет тридцати, сообщил мне, что он с детства и до настоящего времени видит часто во сне желтого льва; о происхождении этого образа он может дать самые точные сведения. Этот знакомый ему из сновидений лев нашелся однажды в действительности и оказался давно заброшенной фарфоровой безделушкой; молодой человек узнал тогда от своей матери, что безделушка эта была в детстве его любимой игрушкой, о чем, однако, сам он совершенно забыл.

 Если же от явного содержания сновидения обратиться к мыслям сновидения, предстающим перед нами лишь после анализа, то мы с удивлением констатируем наличность детских переживаний и в таких сновидениях, содержание которых отнюдь не указывает на это. Вышеупомянутому коллеге, которому снился «желтый лев», я обязан сообщением чрезвычайно разительного примера такого сновидения. После чтения книги Нансена о путешествии на полюс, ему приснилось, будто в ледяной пустыне он гальванизирует отважного путешественника, стараясь излечить его от ишиаса, которым он страдает. Во время анализа этого сновидения ему пришел на память один эпизод из его детства, без которого его сновидение осталось бы непонятным. Когда ему было три или четыре года, он однажды с любопытством слушал, как взрослые говорили о полярных экспедициях: он спросил отца, тяжелая ли это болезнь. Он, очевидно, спутал слова «Reisen» (путешествие) и «ReiBen» (боль). Насмешки его братьев и сестер позаботились о том, чтобы этот осрамивший его эпизод не исчез из его памяти.

 Совершенно аналогично обстоит дело с моим анализом сновидения о «монографии о цикламене», в котором я натолкнулся на воспоминания об одном эпизоде моего детства, когда отец отдал мне, пятилетнему мальчику, книгу с картинками для того, чтобы я ее уничтожил. Возникает, однако, сомнение, играет ли это воспоминание действительную роль в образовании данного сновидения и не случайно ли проявилось оно при анализе. Однако разнообразие и взаимная связь отдельных элементов ассоциаций говорит в пользу первого предположения: цикламен – любимый цветок – любимое кушанье – артишоки – разрывание лист за листом, как артишоки (этот оборот речи можно было слышать в то время ежедневно применительно к разделу Китая); – гербарий – книжный червь, любимой пищей которого являются книги. Помимо этого я могу удостоверить, что последний смысл сновидения, который я не счел возможным сообщить, стоит в самой тесной связи с содержанием этого детского эпизода.

 Анализ других сновидений показывает, что желание, послужившее поводом к образованию сновидения и осуществление которого образует последнее, проистекает из воспоминаний детства, так что субъект, к удивлению своему, замечает, что в сновидении он якобы продолжает свою жизнь ребенка с его желаниями и импульсами.

 Я продолжу здесь толкование сновидения, из которого мы уже однажды сделали один ценный вывод, именно сновидение: коллега Р. – мой дядя. Толкование его показало нам, что в основе его лежит несомненное желание быть назначенным профессором; нежные чувства, проявленные в сновидении к коллеге Р., мы объяснили моим протестом против оскорбления обоих коллег, содержавшегося в мыслях сновидения. Так как это снилось мне самому, то я могу продолжить анализ, сказав, что отнюдь не был удовлетворен найденным разъяснением. Я знал, что мое суждение о коллегах, вошедших в содержание сновидения, было действительно совершенно иным; сила желания не разделить их судьбу относительно получения профессорского звания казалась мне чересчур незначительной, чтобы разъяснить всецело противоречие между моим суждением в бодрственном состоянии и в сновидении. Если мое стремление получить этот титул настолько сильно, то оно свидетельствует о болезненном честолюбии, от которого я, насколько мне известно, чрезвычайно далек. Не знаю, что бы сказали по этому поводу мои друзья и знакомые; быть может, я действительно честолюбив; но если бы это было так, то мое честолюбие давно уже обратилось бы на другие объекты, а не на титул и звание экстраординарного профессора.

 Откуда же это честолюбие, приписанное мне сновидением? Я вспоминаю, что в детстве мне часто рассказывали, что при моем рождении какая-то старуха-крестьянка предсказала моей матери, что она подарила жизнь великому человеку. Такое предсказание не может никого удивить; на свете так много исполненных ожидания матерей и так много старых крестьянок и других старых женщин, власти которых на земле пришел конец, и поэтому они обратились к будущему. Это дело, конечно, далеко не убыточное для тех, кто занимается пророчествами. Неужели же мое честолюбие проистекает из этого источника? Однако я припоминаю еще одно аналогичное впечатление из времен моего отрочества, которое, пожалуй, даст еще более правдоподобное объяснение. Однажды вечером в одном из ресторанов на Пратере, куда меня часто брали с собой родители (мне было тогда одиннадцать или двенадцать лет), мы увидели человека, ходившего от стола к столу и за небольшой гонорар импровизировавшего довольно удачные стихотворения. Родители послали меня пригласить импровизатора к нашему столу; он оказался благодарным посыльному. Прежде чем его успели попросить о чем-нибудь, он посвятил мне несколько рифм и считал в своем вдохновении вероятным, что я еще стану когда-нибудь «министром». Впечатление от этого второго пророчества я очень живо помню. Это было время как раз гражданского министерства; отец незадолго до этого принес домой портреты новых министров Гербста, Гискра, Унгера, Бергера и др., которые мы разукрасили. Среди них были даже евреи, и каждый подававший надежды еврейский мальчик видел перед собою министерский портфель. С впечатлениями того времени связан и тот факт, что я незадолго до поступления в университет хотел поступить на юридический факультет и лишь в последний момент изменил свое решение. Медику министерская карьера вообще недоступна. Обращаюсь снова к своему сновидению. Я начинаю понимать, что оно перенесло меня из печального настоящего в полное надежд время гражданского министерства и исполнило мое тогдашнее желание. Оскорбив обоих своих уважаемых коллег только за то, что они евреи, и назвав одного «дураком», а другого «преступником», я играю своего рода роль министра, я попросту занял в сновидении министерское кресло. Какая месть его превосходительству! Он отказывается в утверждении меня экстраординарным профессором, а я в отместку за это занимаю в сновидении его место.