Ромашкевич М.В. Эротический и эротизированный перенос (Теория и практика психоанализа).

фраза, которая сравнивает аналитическую ситуацию с «игрой», еще раз доказывает, что в концепции переноса наличествуют определенные двусмысленности и колебания. С одной стороны, вторжение страсти в аналитическую ситуацию сравнивается с вторжением действительности; с другой - использование театральной терминологии - «изменение сцены», «игра», «театральное представление» - намекает на «как если бы».
Поднятая проблема неизбежно позволяет различные модуляции в ответах. Маннони (1982) сожалеет о неадекватном лексиконе, имеющемся в нашем распоряжении, для описания уникальной природы реальности переноса. Такие слова, как «действительный», «воображаемый» и «фиктивный», представляются недостаточными для описания специфических аспектов аналитических переживаний. Он заключает, что если необходимо говорить о «воображаемом» и «действительном», тогда любовь в переносе определенно находится на стороне действительности, это находится в соответствии с тем характером подлинности, который уже ранее был приписан ей Фрейдом.. Даже при этом Маннони настойчиво продолжает использовать «театральный» лексикон Фрейда, включая упоминания знаменитой «дополнительной сцены» Фехнера (ein anderer Schauplatz, фразы, несколько раз цитировавшейся Фрейдом), и поэтому склоняется к описанию переноса как «воображаемого».
С точки зрения, диаметрально противоположной взгляду Маннони, индивид сталкивается со сходным затруднением. Если, например, мы анализируем кон
250
II. Обсуждение. Джордж Канестри
цепцию «рабочего альянса» эго-психологии, обращая особое внимание на любовь в переносе, мы сталкиваемся с тем же самым типом затруднения. Работа Зет- цель (1956) и Стоуна (1961) обеспечивают предпосылки для концепции «рабочего альянса», как он определен Гринсоном (1965). Рассматривая любовь в переносе, Гринсон говорит, что когда реакции переноса эго-синтонны, первый шаг заключается в том, чтобы «сделать реакцию переноса чуждой эго. Задача заключается в том, чтобы добиваться осознания разумной частью эго пациента, что его чувства переноса нереалистичны, основаны на фантазии и имеют некую сходную мотивацию» (233). Но не говорил ли Фрейд, что прекрасные речи (то есть речи, адресованные разумному эго) бесполезны перед лицом страсти?
Имеется много возможных возражений такому теоретико-техническому предположению. Действительно ли разумное эго существует, если действующее сопротивление (как оно определено Фрейдом в этой работе) является в точности тем эго, которое препятствует рассмотрению патогенного ядра? Почему любовь в переносе должна определяться как нереалистическая, когда Фрейд квалифицировал ее как подлинную? Не оставляет ли эта техническая формула критерий реальности в руках аналитика, призванного теперь судить, какие страсти его пациента реальны, а какие нет, и опять, на каком основании? Не установил ли Фрейд, что всякая любовь основана на фантазии и имеет скрытую мотивацию?
Здесь не место для дальнейшего исследования этих возражений, которые выходят далеко за пределы трактовки любви в переносе; скорее я хотел показать, как, даже придерживаясь теоретической ориентации,
251
Эротический и эротизированны и перенос
предложенной Гринеоном, все еще подвергаешься риску «как если бы» и манипуляции.
Возможно, собственный ответ Фрейда более логичен. «В реальной жизни нет какой-либо модели» для описания аналитического переживания с его перегруженностью страстями. И поэтому не может быть какой-либо удовлетворительной аналогии аналитической работе, в которой должна испытыватъся любовь в переносе для того, чтобы извлечь из данной ситуации то, что является специфически аналитическим: фантазии, характерные черты сексуального желания, инфантильные выборы объектов, как было отмечено в пункте 9.
4. Существует значительное согласие среди всех психоаналитических школ по поводу сопротивления, мобилизованного любовью в переносе. Вероятно, имеется более значительное расхождение относительно важности повторения прошлого, которое заменяет припоминание. Даже хотя имеется значительное согласие, что текущие способы объектного выбора воспроизводят внутренние «клише», нет такого соответствия мнений по поводу повторения. Именно Лакан (1973) создал теорию, что перенос является не тенью предшествующего опыта, прошлыми уловками или трюками любви, но, вместо этого, является неожиданной встречей между желаниями пациента и аналитика. Согласно Лакану, концепция повторения по праву заслуживает признания, потому что связывает принуждение к повторению (Wiederholungs- zwang) и инстинкт смерти. Между прочим, если мы помним то, что обсуждалось в пункте 3, мысль о столкновении между желаниями аналитика и пациента сталкивает нас с еще одной моделью продуциро
252
II. Обсуждение. Джордж Канестри
вания переноса и любви в переносе (и любви в общем): в этот раз с моделью надувательства.
5. Важное значение, приписываемое во время лечения «нежному переносу», а также позитивному сублимированному переносу, наличествующему и функционирующему в определенные периоды, значительно варьируется согласно различным теориям и соответствующим им техникам. Очевидно, что такой тип переноса будет приобретать главную, позитивную роль в работах тех школ, которые поддерживают терапевтический альянс, необходимое предварительное условие психоаналитического процесса, но будет намного менее значим для тех школ, которые сосредоточивают внимание на глубинных истолкованиях и ранних интерпретациях негативного переноса, таких как кляйнианская школа.
6 и 7. Провозглашение Фрейдом структурной связи между этикой и техникой в аналитическом переживании не требует никакого дополнительного комментария. Однако центральное место правды в аналитической работе может порождать некоторые вопросы относительно концепции самой правды. Она представляется строго зависящей от заключений, которые должны проистекать от клинического переживания, а не от некоторой трансцендентальной идеи правды, предсуществующей аналитическому переживанию.
Такое рассуждение вытекает из клинического принципа, что отказ (Versagung) в удовлетворении просьбы пациентки - то есть навязывание лишения (воздержания) - благоприятствует неисполнению желаний, способствуя продолжению поиска. Это техническая норма. Стремление аналитика к правде, совместно с осуществлением отречения, дает возмож
253
Эротический и эротизированны и перенос
ность для возникновения подлинного желания пациентки и возможность ее анализа.
Известно, что Лакан (1973) настаивал на этом аспекте аналитической работы. Главный пункт лака- новской аргументации - это риск спекуляции и внушения, имплицитно присутствующий в определенных концепциях переноса. Если, как показал Фрейд в своей работе, аналитик, при столкновении с выражением пациенткой своей любви, находит затруднительным хвастаться такой мнимой «победой» - так как объект этой любви абсолютно индифферентен, - аналитическая работа должна способствовать поиску другого (внутреннего) объекта, который сопоставляется со всяким (реальным) объектом, какой бы ценностью он ни обладал.
Значит, на этом уровне лакановская теория переноса основывается на функции фантазии (fantasme) и, более специфически, на функции объекта фантазии. Многие психоаналитические школы могут узнать свои собственные теории в модели, сформулированной таким образом2.
8. Определив значение точки соединения этики и техники в психоанализе, Фрейд, очевидно, помимо специфических технических сложностей любви в переносе осознает дополнительные проблемы, относя
2 Как хорошо известно, своеобразие лакановской конструкции заключается в постулировании радикального отличия и специфического характера объекта фантазии (fantasme) - объекта «изящного а» - в той мере, в какой этот объект не может быть объектом спекуляции. Имеются длительные серии соответствий и отличий от концепции частичного объекта, но объем данной работы не позволяет исследование этой темы.
254
II. Обсуждение. Джордж Канестри
щиеся к ее воздействию на контрперенос. Опыт Брейера с Анной О. послужил предупреждением, а другие личные наблюдения могут быть прослежены в переписке Фрейда с Юнгом. Поэтому принимая как данное, что контроль над контрпереносом является естественным следствием этико-технической эквивалентности, мы можем теперь задаться вопросом о том, не недооценил ли Фрейд некоторым образом значимость страстей в анализе. Имеет смысл вспомнить, что сам он (1926, Приложение С) утверждал, что нам известно очень немногое о психологии эмоциональных процессов. Развивая и продолжая линию мышления, известную нам с 1973 года, Андре Грин (1990) настаивает на недостаточных теоретических и клинических ответах Фрейда на проблему страстей и «сумасшествия» в анализе и на том, что обе они должны приниматься и разделяться через анализ. Хотя Фрейд определенно не советует изгонять духов, возможно, справедливо, что когда они становятся слишком обременительными, он готов заявить, что диалог с ними невозможен. Таким образом, данные духи становятся неанализируемым психозом или «элементарной страстностью».
9. Эволюция психологического мышления относительно типа пациентки, описанной Фрейдом как чувствительной лишь к «логике супа и аргументам жаркого», которой он приписывает «элементарную страстность», вызвала дифференциацию в любви в переносе. Согласно Гителсон (1952) и Раппапор- ту (1959), именно Блицстен (1944) впервые заговорил об эротизированном переносе как о форме переноса, которая отклоняется от более нормального эротического переноса, хотя он никогда не писал об этом.
2SS
Эротический и эротизированны и перенос
Они упоминают об этом в связи с их собственным исследованием контрпереноса и участием аналитика в продуцировании типа переноса, с самого начала характеризуемого чрезмерным эротическим компонентом («шаблонный перенос Раппапорта»). Мы обнаруживаем здесь слабость в переносе, сопровождаемую преувеличенной цепкостью, огромным сопротивлением к любой модуляции или трансформации, сильной зависимостью, удивительной нетерпимостью к «фрустрации» - то есть неспособностью терпеть отказ аналитика (Versagung) удовлетворить любовную просьбу, - соответствующее сопротивление аналитической работе и показательную деструктив- ность, которая становится ясно выраженной в просьбе любви.
И Гителсон, и Раппапорт настаивали на диагностической и прогностической значимости первого сновидения пациента(ки), если аналитик появляется в нем персонально. Это может быть явным знаком чрезмерной близости «первоначальных взаимоотношений» с текущей ситуацией. Необходимо дальнейшее исследование для определения того, какую роль может играть аналитик в генезисе этой разновидности переноса. Такое отличие между эротическим переносом и эротизированным переносом отражено в словаре и концептуализации любви в переносе. Эти две формы любви в переносе были определены неявным или явным образом: первая является невротической по своей природе, вторая - психотической. Логическим следствием этих взглядов стала более широкая гипотеза, предложенная Эйчегойеном (1986), по поводу существования различных «клинических форм» эротизированного переноса: строго психотической (бредовой и маниакальной), перверсивной, психопа
256
II. Обсуждение. Джордж Канестри
тической, симптоматическим выражением пограничных состояний и т.д.3
Однако эта тема может принести пользу, если исходить из более общего соображения, как уже ранее предполагалось. Мы должны помнить, что ограничение в анализируемости пациенток, которые проявляют «элементарную страстность», как это показано Фрейдом, является результатом исключения Фрейдом психотической патологии из аналитического опыта. Кроме того, хорошо, что после написания исследуемой нами статьи, Фрейд осознает важное значение деструктивности в психотической патологии.
Мы уже упоминали «случай» Шпильрейн-Юнг. С прецедентом «любовного сумасшествия» с ее стороны и серьезными отклонениями от психоаналитической этики со стороны Юнга, Шпильрейн (1912) принесла Фрейду не только правду относительно ее собственного бешенства в переносе, но также определенным образом пионерскую работу о большом значении деструктивности. Фрейд оказался способен высоко оценить ее, даже хотя это было для него немыслимо, как может быть заключено из письма, которое он написал Юнгу 21 марта 1912 года.
Итак, мы признаем, что эротизированный перенос в своих различных формах появляется во время анализа. Но в качестве ответа на утверждение Фрейда о неанализируемости определенного типа пациентки, мы говорим, что это становится возможно в той степени, в какой мы включаем внутрь клинической ситуации и аналитической рефлексии то, что Фрейд ранее исключил из клинической работы: психозы и психо
3 Я не стану исследовать этот аспект в данной статье. См.: Эйчегойен, 1986.
257
Эротический и эротизированны и перенос
тические уровни. Клиническое рассмотрение серьезной психической патологии неизбежно приводит аналитиков, исследующих эти проблемы, к конструированию гипотез о примитивном развитии. История теоретических и технических отличий при трактовке форм эротизированного переноса будет тогда соответствовать более широкой истории теоретических отличий относительно самых первых моментов психической жизни. Но здесь не место для такого исследования.
Достаточно сказать, что с момента включения психотической патологии в клиническую работу психоаналитическая литература начинает изобиловать рассмотрениями особенностей переноса, и сама концепция переноса (и в особенности любви в переносе) становится намного шире и видоизменяется.
Возможно, самые большие изменения произошли в кляйнианской традиции. Исторические предшественники работы Кляйн могут быть прослежены к работе Абрахама (1908) и Ференци (1909). Но начиная с 1940-х сама Мелани Кляйн начала рассматривать перенос как бессознательную фантазию, «глобальную ситуацию», подчеркивая важное значение негативного переноса и частичных объектов в переносе (Кляйн, 1952). Именно ее ученики будут проверять логичность идей Кляйн в «классическом» анализе психотических пациентов. И именно им - А. Сегал, X. Розенфельду, В.Р. Биону (назовем лишь немногих) - мы обязаны значительной частью того, что сегодня стало нашим рабочим знанием в анализе психотиков4. Принятие психотической патологии в клини
4 С