Ульсамер Бертольд. Работа с травмой и семейные расстановки - несовместимы или дополняют друг друга. О системных расстановках и работе с травмой.

Осознанность

Наблюдение и понимание движений тела требует осознанности. Многие наши телесные реакции стали бессознательными, и нам требуется сфокусироваться и не торопиться, чтобы заметить их. Нам может потребоваться повторить движение несколько раз, сознательно отслеживая его, прежде чем мы поймем, что именно выражает это движение. Например, рассказывая что-то, клиент делает легкие отстраняющие движения рукой, не осознавая их. Терапевт, работающий с травмой, сосредотачивается на движении, просит клиента замедлить движение, повторить его, и найти наиболее полное выражение этого движения или его значение. Этот процесс может освободить энергии, которые были заморожены, и сделать их снова доступными.

Совладание

Мы проходим через подобные процессы, когда испытываем эмоции. Ключевое слово здесь - совладание. Когда эмоции переполняют нас - неважно, это гнев, боль или блаженство - мы не можем удержать их и ищем пути совладания с ними. Регрессия, катарсис или реагирование действием - явные индикаторы эмоций, с которыми не удалось совладать. Так же, как с неосознанными телесными движениями, в эмоции нужно входить шаг за шагом постепенно, и справиться с ними, придавая им все больше и больше осознанности. Это очень похоже на то, как мы пытаемся достичь более глубокого уровня осознанности, практикуя медитацию. Если, например, клиент быстро и без осознанного понимания бьет по столу кулаком, терапевт может попросить его повторить движение три или четыре раза очень медленно. Клиент начинает чувствовать агрессию, содержащуюся в этом движении, и просто ощущает, как оно ведет к облегчению. После того, как клиент повторит движение еще несколько раз агрессия исчезает; медленное движение имеет успокаивающий, целительный эффект.

Какие аспекты работы с травмой применимы к семейным расстановкам?

То понимание, которое мы получаем из опыта работы с травмой, не противоречит принципам расстановочной работы, но показывает, что мы должны быть более осторожными в расстановках, которые обращаются к травматическим событиям. Я считаю, что было бы очень полезно познакомить ведущих семейных расстановок с принципом титрования шаг за шагом, чтобы они предъявляли клиенту лишь столько, сколько он может безопасно освоить. Большинство ведущих инстинктивно избегают перегрузки клиента, и никто не хочет сознательно, чтобы это случилось. Однако, я убежден, что это случается часто, и что этого можно избежать, если ведущий спросит себя "Как много может этот клиент интегрировать в настоящий момент?"

Есть определенные шаги, которые ведущий может предпринять, чтобы избежать перегрузки клиента. Если первоначальный опыт был тяжелым, нужно замедлить процесс. Я отказался от идеи, что травматический опыт может быть разрешен за одну расстановку, в пользу понимания, что нужно использовать несколько расстановок в течение периода времени, который необходим клиенту, чтобы он смог разрешить ситуацию безопасно. Это позволяет клиенту постепенно открывать для себя глубокие уровни системных взаимосвязей, и он будет видеть и любовь, и темные стороны, которые есть в любой семейной системе.

С тех пор как я стал уделять больше внимания тому, сколько могут вынести мои клиенты, моя работа изменилась. Прежде, чем я познакомился с работой с травмой, я был более склонен к твердости с клиентом, который не смотрел на человека или на событие - тогда я поощрял его сделать это. Я вспоминаю одну фразу Берта Хеллингера: "Убежать не значит избежать". Сейчас я вижу, что хотя убежать не значит избежать, это может быть необходимым первым шагом к решению. Теперь я больше сосредоточен на том, как много может клиент интегрировать именно сейчас.

Я приведу пример.

Женщина рассказывает, что друг семьи сексуально использовал ее в течение примерно трех лет, когда она была маленькой. Во время расстановки заместительница ребенка чувствовала себя совершенно отвергнутой всеми, и особенно своей матерью. Когда она смотрела на насильника, она чувствовала боль и шок, но, тем не менее, была в состоянии оставить всю вину ему и повернуться от него к своей семье. В этот момент я ввел клиентку на ее место в расстановке. Она разразилась слезами и была не в состоянии взглянуть на кого-либо. Я немедленно вывел ее из расстановки, но она продолжала рыдать и не контролировала себя. Я подошел к ней, и мы отошли на расстояние от расстановки, но слезы продолжали течь, даже когда мы покинули комнату. Я спросил ее, должны ли мы прервать работу, или она хочет посмотреть на кого-либо в этой расстановке. Она сказала, что хотела бы взглянуть на двух своих сестер. Тогда я вернулся к расстановке и вывел из ролей отца, мать и насильника. Клиентка вернулась и быстро нашла любящий контакт со своими сестрами, и на этом мы остановились.

На мой взгляд, актуальная потребность клиента превыше всех идей или правил о том, как надо делать расстановки. Я ориентирую мою работу на эти потребности, и я могу прервать работу, отойти на расстояние от нее или сделать перерыв, чтобы избежать чрезмерной перегрузки кого-либо. Я остаюсь в тесном контакте с клиентом и оставляю ему решать, как много он может взять сейчас. Это ставит мои расстановки на службу моим клиентам. Я могу даже предложить клиенту или его заместителю встать на расстоянии от преступника, прежде чем посмотреть на него, и поднять руку, как только он начинает чувствовать, что этого слишком много. Как только я вижу поднятую руку, я немедленно завершаю расстановку.

Когда мы имеем дело с травматическими событиями, терапевт должен держать в поле зрения клиента, даже если идет расстановочная работа. Поскольку моя цель не в том, чтобы "протолкнуть" расстановку и даже не в том, чтобы достигнуть положительного решения, я готов прервать работу, если мой клиент кажется не "включенным" или настроен негативно.

Вот пример.

Женщина работала с темой последовательности "медицинских ошибок", в результате которых она лишилась одной руки. Расстановка развивалась хорошо и заместитель продвигался к решению, когда я заметил, что клиентка смотрит в сторону от расстановки. Я остановил расстановку, спросил как она себя чувствует и понял, что она находится в состоянии "замороженности" от того, что происходящее для нее чрезмерно. Вместе мы отошли от расстановки, чтобы создать дистанцию. Оттуда я закрыл расстановку и далее работал с ней над ее актуальным состоянием.

Следующий пример показывает, как может помочь дистанция:

На продвинутой учебной группе я решил продемонстрировать, как можно использовать деревянные фигурки в индивидуальной работе. Мужчина, который вызвался быть клиентом, предъявил сложный случай: когда ему было 6 месяцев, его родители оставили его с тетей и уехали в Германию на заработки. Они были разделены до его трех лет. Я предполагал, что речь идет о "прерванном движении любви" (термин, который используется и в работе с травмой, и Бертом Хеллингером для описания того, что испытывает маленький ребенок, отделенный от родителей или отвергнутый ими; см. статью Барбары Морган, 2003) и хотя я сомневался, подходит ли такой случай для работы с фигурками, я решил продолжить. Мы поставили фигурки для отца, матери и ребенка, и я работал в расстановке примерно полчаса, до тех пор, пока клиент не смог представить, что его мама улыбнулась ему. Здесь я решил завершить работу. Позднее, во время завершающего круга, клиент сообщил, что он чувствует облегчение. Он испытывал особое беспокойство относительно этой темы, потому что был не уверен в том, что сможет повторно пережить ситуацию, если она будет представлена заместителями. Использование фигурок облегчило это, создав бОльшую дистанцию. Мы сделали небольшой первый шаг к завершению этого прерванного движения.

Такого рода примеры научили меня быть более скромным в определенных ситуациях. Вместо того, чтобы рассчитывать на большое продвижение в результате одной расстановки, я стараюсь продвигаться на скорости, заданной клиентом.

Понимание, как травма приходит к разрешению, открыло мне некоторые новые перспективы в моей работе. Вот еще пример:

Клиентка работала над тем, что она чувствовала себя чужой в своей семье. Она предполагала, что подвергалась насилию со стороны своего отца, но у нее отсутствовали воспоминания до 14-летнего возраста. В расстановке заместительница ребенка чувствовала страх по отношению к отцу и хотела отойти в сторону от семьи. Поскольку у нас не было информации о фактах, я избегал называния чего-либо и просто следовал за энергиями, проявившимися в расстановке. Когда клиентка встала на свое место в расстановке, она была не в состоянии находиться рядом с семьей и чувствовала облегчение, когда отворачивалась и даже уходила прочь. Она сказала, что чувствует освобождение и облегчение, и я завершил расстановку. Семинар продолжался и я заметил, что эта обычно спокойная, сдержанная женщина, становится все более возбужденной. Она вела себя с нарастающей агрессией в мой адрес и в последний день работы потребовала "еще что-нибудь". Когда я предложил сделать вторую расстановку, она отказалась и была все еще сердита во время нашего завершающего круга.

Это может рассматриваться как моя ошибка как расстановщика, но в контексте работы с травмой я смотрю на это иначе. Ее отстраненность от семьи, дистанцирование и уход были определенного рода бегством., Таким образом создалось достаточно дистанции для того, чтобы моя клиентка смогла переориентироваться, восстановиться и собраться с силами. Когда эти энергии проявились, реакция бегства сменилась реакцией гнева, и чем более глубокая рана, тем более дикий гнев. Точно таким же образом, как птица нападает на все, что поблизости, как только она очнется от шока, гнев женщины обратился на людей, которые были рядом. Как ведущий и, возможно, как "отцовская фигура", я тоже стал мишенью. Этот гнев имеет мало отношения ко мне лично, но является необходимым этапом на пути к решению для нее. И хотя я не знаю, как эта клиентка интегрировала свой опыт после семинара, она определенно пришла в место, откуда есть доступ к ее силе и стойкости. Лучшее, что я мог сделать для поддержания ее процесса - это выдержать ее гнев без какой-либо реакции или ответной реплики.

Осознание того, как целительное движение приходит через процесс колебаний между травмой и ресурсом, привносит новое понимание перспектив расстановочной работы в целом. Порядок, часто завершающий первую расстановку, может стать источником исцеления и силы, и клиент должен соединиться с этим источником, прежде чем пойти на более глубокие уровни переплетений, которые прежде могли быть недоступны. В первой расстановке, где я был клиентом, я получил простой, целительный образ, в котором чувствовал себя на месте, и мне было удивительно хорошо. Несколько лет спустя, в другой расстановке, проявились совсем другие энергии: я столкнулся с глубоким чувством отверженности, нездоровья и ужаса. Так маятник отклонился в другую сторону, и у меня не было предположений, сколько еще колебаний он сделает.

Понимание этого процесса снимает с расстановщика "обязанность" найти хорошее решение и привести расстановку к позитивному завершению. Поскольку здесь есть естественное колебание, которое постоянно происходит между ресурсом и травмой и через это приносит исцеление, расстановщик может почувствовать облегчение и просто сопровождать клиента в проявлениях этого процесса. Удивительно наблюдать те же колеблющиеся динамики в расстановках Хеллингера, выполненных в стиле "движения души".

Когда травма и семейное переплетение идут вместе

Конечно, травма и семейные темы часто накладываются друг на друга. Приведу пример, который показывает, как травматический опыт может напрямую влиять на другого члена семьи.

Высокий молодой человек немного за двадцать просит сделать расстановку по теме его многолетней наркотической зависимости. Он дружелюбен и имеет хорошие манеры, но люди, встречающиеся ему на улице, избегают его из-за его бритой наголо головы и татуировок на все плечи и руки. Расстановка показывает, что его мама не может смотреть на своего ребенка, потому что боится его. В расстановках это обычно означает, что она перепутала ребенка с кем-то другим. Я спросил, есть ли какие-то семейные истории, которые могли бы прояснить это наблюдение, но он ничего не знал об этом. Поскольку казалось очевидным, что это не ребенок - тот, кого в действительности боится мать, я поставил рядом с мальчиком мужчину, назвав его "тот, кого действительно боятся". Внимание матери сразу же переключилось на него, и она почувствовала сильный страх. Ребенок испытал большое облегчение, и мать смогла посмотреть наконец на него просто как на своего сына. Странное притяжение между матерью и тем мужчиной привело меня к предположению, что это мог бы быть ее первый партнер, который, возможно, был к ней жесток или даже совершил насилие.

Мать клиента бывала на моих семинарах, и, когда я встретил ее снова, я спросил, как она думает, кто бы это мог быть, "тот, кого на самом деле боятся". Подумав, она сказала, что один из ее дедушек, говорят, был жесток, и мы оставили эту тему. На следующий день она подошла ко мне и напомнила о расстановке, которую мы делали несколько лет назад. Когда ей было около 12 лет, двое мужчин похитили ее, связали, пытали ее и насиловали, пока, через 12 часов, ей не удалось убежать. В ее расстановке старший мужчина предстал как особо жесткий и жестокий человек, который говорил "Мне нравится, когда ты в ужасе". Заместительница клиентки испытывала метания между ужасом и безграничной любовью к этому человеку (исследования травмы подтверждают, что такая взаимосвязь является обычной, и в расстановках это также проявляется). Размышляя о расстановке своего сына, мать пришла к выводу, что она видела своего похитителя, когда смотрела на своего сына, который, в свою очередь, принял на себя часть его роли. В расстановках мы часто можем видеть, как убийца получает место в семейной системе жертвы; в этом случае мы видели, что ребенок принял на себя энергию преступника.

Разговаривая с матерью в дальнейшем, я увидел, что ей помогло последовательное использование различных терапевтических подходов. Когда она начинала работать с этим опытом похищения, она обнаружила, что более всего ей помогает гипнотерапия. Ее следующим большим шагом стала встреча с насильником в расстановке. Однако она все еще чувствует присутствие этой травмы в своем теле и сейчас решила начать с ней телесную работу.

Чем различаются работа с травмой и расстановки и что они имеют общего?

Работа с травмой и расстановки обращаются к различным уровням нашего бытия. Расстановки соединяют нас как социальную единицу с нашими корнями, показывая, как мы привязаны к нашей семейной системе, в то время как работа с травмой напрямую фокусируется на теле и его реакциях. Расстановки явно показывают то, что мы принадлежим к нашим семейным системам и навсегда останемся их частью. Когда мы исключаем преступника из нашей семейной системы, мы обнаруживаем [в своей семейной системе - прим. перев.] человека, который несет чувство вины. Даже если мы отворачиваемся от этого человека [преступника - прим. перев.], мы можем делать это с уважением к его судьбе, что приносит исцеление как в наши отношения с другими, так и в отношения между разными частями внутри нас самих.

Работа с травмой, наоборот, обращается к нашему физическому телу и исцеляет нас на этом уровне. Когда замороженные энергии освобождаются, мы можем вернуться к свободным отношениям с нашим окружением и близкими. Поскольку многие наши импульсы являются инстинктивными (унаследованными из мира животных), понимание того, как эти импульсы освобождают энергии в нашем теле, является большой пользой для расстановщика. Однако, границы между двумя подходами не всегда так четко очерчены. Цитируя Питера Левина (1997):

«Когда мы смотрим на травму, мы смотрим на потерю связей: связи с самим собою, с нашими семьями и с тем, что нас окружает».

В работе с травмой, таким образом, связь между клиентом и терапевтом, как другим человеком, становится центральной темой. Эта связь - постоянно устанавливаемая заново и постоянно подтверждаемая - создает полюс, который противостоит воронке травмы. Говоря о нашей способности устанавливать взаимоотношения в дальнейшей [после травмы -прим. перев.] жизни, травматерапевт Бабетта Ротшильд (2000), пишет:

"Травмированный ребенок не обязательно обречен на дисфункциональную жизнь. Многие люди, которые не имели возможности создать безопасные отношения во времена своего детства, оказались способными изменить это в дальнейшей жизни и построить хорошие отношения".

Она включает сюда отношения с друзьями, учителями, соседями, партнерами, а также и с психотерапевтами. Эти же самые вопросы привязанности, связей и отношений находятся и в центре расстановочной работы. В расстановках мы часто обнаруживаем сильный связующий поток любви в, казалось бы, дисфункциональных семьях. Понимание, что эта связь всегда была здесь, создает новое чувство принадлежности, которое может переживаться как исцеление. Таким образом, работа с травмой и расстановки выглядят как два круга, которые перекрываются в одной области и остаются независимыми в других. Возможно, половина случаев, которые приносят нам клиенты, могли бы быть рассмотрены в другом подходе. В другой половине случаев, один подход является более подходящим, чем другой.

Я планирую провести группу для некоторого количества травмированных клиентов, где я буду сочетать оба подхода. В первой половине дня мы будем работать в групповом формате и делать расстановки, а во второй половине дня я буду делать индивидуальные сессии в методе Соматического Переживания. Я с нетерпением жду этого момента, чтобы посмотреть, как два подхода будут работать вместе, и каких результатов мы достигнем. Исцеление и рост - это не вопрос выбора между работой с травмой и расстановкой, но вопрос того, как мы сможем объединить их на нашем пути к здоровью, жизненной силе и любви.

И, что касается этого процесса, я ясно понимаю, что я могу помогать людям ровно настолько, насколько я продвинулся на этом пути сам. Другими словами, расстановки, которые я веду, откроют все позитивные и негативные стороны жизни ровно настолько, насколько я сам в состоянии принимать и выдерживать их. Чтобы становиться лучше как расстановщики, мы должны расширять нашу способность соприкасаться и принимать наш собственный тяжелый опыт. Я уверен, что работа с травмой - хорошее средство для такой работы.

Автор выражает благодарность: травматерапевту Урсу Хонауэру за его ценные наблюдения; Самведаму Рэндлесу за перевод на английский и Шейле Саундерс за рецензирование.

Перевод с английского Елены Веселаго, редакторы перевода Татьяна Варвинская и Софья Марголина.