Фрейд Зигмунд. Скорбь и меланхолия

Далее совсем нетрудно этот процесс реконструировать. Выбор объекта, привязка либидо к определенной личности осуществились; связь с объектом разрушается под влиянием реальной обиды или разочарования в возлюбленном. Итогом было не нормальное снятие либидо с этого объекта и его смещение на новый объект, а другое, требующее определенных условий для своего осуществления. Нагрузка объекта оказалась мало способной к сопротивлению, она снялась, но свободное либидо не сместилось на другой объект, а отступило в я. Однако там оно так и не нашло никакого применения, а способствовало идентификации я с покинутым объектом.[23] Так тень объекта пала на я, которое особая инстанция теперь судит как объект, как покинутый объект. Таким образом, утрата объекта превратилась в утрату я,[24] а конфликт между я и любимым человеком — в конфликт между критическим я[25] и я, изменившимся в результате идентификации.[26]

Поскольку десубъективация, утрата я предполагает невозможность нарциссической регрессии к я, речь скорее может идти о регрессии либидо к фрагментирующемуся, пересобирающемуся представлению я, о дезидентификации, или идентификационном распаде.

Подчеркивая генетическую преемственность эдипального процесса с предшествующими стадиями психосексуального развития, Фрейд говорит об интроекции объекта в я, в онтогенетическом смысле — о регрессии к орально-каннибалистическому инкорпорированию. Именно эта регрессия «делает возможным отказ от объекта», и как раз отказ этот, эта «замена играет большую роль в образовании я» [10:268]. Так меланхолия представляет собой переживание процесса ресубъективации — реорганизации я за счет отказа от объекта, что восполняет точку зрения, высказанную ранее: объект сохраняется за счет отказа от себя.

О некоторых предпосылках и результатах такого процесса можно сразу догадаться. С одной стороны, должна существовать сильная фиксация на объекте любви, но с другой, в противоречии с этим, незначительное сопротивление нагрузке объекта. Видимо, это противоречие, по меткому замечанию О. Ранка, требует, чтобы выбор объекта осуществлялся на нарциссической основе, так что нагрузка объекта при возникновении трудностей может регрессировать к нарциссизму. Нарциссическая идентификация с объектом заменяет любовную нагрузку, в результате чего любовные отношения, несмотря на конфликт с любимым человеком, не должны прекращаться. Такая замена объектной любви идентификацией является важным механизмом при нарциссических расстройствах; Карл Ландауэр смог это неожиданно обнаружить в процессе лечения шизофрении (1914). Этот механизм, естественно, соответствует регрессии от некоторого типа выбора к первоначальному нарциссизму. В другом месте мы выяснили, что идентификация является предварительной ступенью выбора объекта и первым, амбивалентным в своем выражении, способом, каким я отличает объект. Я хотело бы присвоить этот объект, а именно в соответствии с оральной или каннибалистической фазой развития либидо, поглотить его. К этой взаимозависимости Абрахам по праву сводит отказ от приема пищи, который проявляется при тяжелой форме меланхолического состояния.[27]

К сожалению, требуемый теорией вывод, согласно которому расположенность к меланхолическому заболеванию или часть его переходят в распоряжение нарциссического типа выбора объекта,[28] еще нуждается в подтверждении с помощью дополнительного исследования. Во вступительной части этого сочинения я признал, что эмпирический материал, на котором строится данное исследование, недостаточен для удовлетворения наших притязаний. Если бы мы могли допустить соответствие наблюдений с нашими выводами, то без колебаний к характеристике меланхолии отнесли бы регрессию от объектной нагрузки к нарциссической оральной фазе либидо. Идентификации с объектом не редкость и при неврозах переноса,[29] более того, это известный механизм симптомообразования, особенно при истерии. Впрочем, между нарциссической идентификацией и таковой при истерии следует провести различие, которое заключается в том, что в первом случае объектная нагрузка прекращается, тогда как во втором она сохраняется и обнаруживает воздействие, которое обычно ограничивается отдельными действиями и иннервациями. И все же идентификация и при неврозах переноса выражает общность, которая может означать любовь. Нарциссическая идентификация изначальна, и она открывает нам доступ к пониманию менее изученной истерической идентификации.[30]

Меланхолия, таким образом, заимствует одну часть своих черт у скорби, другую — у процесса регрессии от нарциссического выбора объекта к нарциссизму.[31] С одной стороны, она, как скорбь, является реакцией на реальную утрату объекта любви, но, кроме того, она обременена условием, которое отсутствует при нормальной скорби, или, если оно есть, превращает эту реакцию в патологическую. Утрата объекта любви — отличный повод выявить и предъявить амбивалентность любовных отношений.[32] Там, где имеется склонность к неврозу навязчивых состояний, амбивалентный конфликт придает скорби патологическую форму и заставляет ее выразиться в форме упреков в свой адрес, что, мол, сам был виноват в утрате объекта любви, т. е. хотел этого. На примере таких депрессий невроза навязчивых состояний[33] после смерти любимого человека мы видим, к чему приводит амбивалентный конфликт сам по себе, если при этом отсутствует регрессивное втягивание либидо. Случаи меланхолии чаще всего выходят за пределы простой утраты в результате смерти и все содержат ситуации обиды, оскорбления и разочарования, которые могут вносить в отношения противоположность любви и ненависти или усиливать имеющуюся амбивалентность. Этим амбивалентным конфликтом, то более реального, то более конститутивного происхождения, нельзя пренебрегать как одной из предпосылок меланхолии. Если любовь к объекту, которая не может прекратиться, тогда как сам объект покинут, нашла спасение в нарциссической идентификации, то по отношению к этому замещающему объекту обнаруживается ненависть, обнаруживается в том, что его бранят, унижают, заставляют страдать и находят в этом страдании садистское удовлетворение. Несомненно, доставляющее удовольствие самоистязание при меланхолии означает, как и соответствующий феномен невроза навязчивых состояний, удовлетворение садистских тенденций и тенденций ненависти,[34] которые направлены на объект и на этом пути повернулись в сторону собственной личности.[35] И при одном, и при другом расстройстве больным, как правило, еще удается отомстить изначальному объекту обходным путем через самонаказание и мучить свою любовь посредством болезни, впадая в заболевание, чтобы не показывать свою враждебность прямо. Человек, который вызывает у больного расстройство чувств и на которого ориентирована его болезнь, обычно находится в ближайшем окружении больного. Итак, любовную нагрузку меланхоликом его объекта постигла двоякая судьба; отчасти она регрессировала к идентификации, а другая ее часть под влиянием амбивалентного конфликта отступила на близкую к ней ступень садизма.[36]