Смит Ноэль. Современные системы психологии.

Яремко (Jaremko, 1979) находит два недостатка менталистских объяснений. Во-первых, использование внутренних событий в качестве объяснения заставляет прибегать к представлению о каком-то другом поведении для того, чтобы объяснить наблюдаемое. Предположение, что поведение вызывается внутренними событиями, уводит от анализа сложных событий, которые мы можем наблюдать. Причи-
110
ны поведения лежат в истории отношении с окружающей средой, а менталистские объяснения игнорируют этот факт. Когниции также представляют собой формы поведения и являются причинами не в большей степени, чем любые другие. Во-вторых, ментальные события, как гипотетические конструкты, предлагаются для объяснения того, что происходит между входным сигналом стимула и выходным сигналом реакции. Таким промежуточным событием может быть объявлено предвосхищение (anticipation). Мы испытываем воздействие стимула, затем предвосхищаем нечто и после этого реагируем. Но что такое предвосхищение? Оно не может быть причиной, а лишь компонентом в цепи событий, охватываемых взаимодействиями со средой. Наступит момент, когда мы вынуждены будем прервать рассуждения о том, что промежуточные конструкты являются причиной друг друга, и вновь обратиться к наблюдаемым событиям. Если предвосхищение является подлинным событием, то оно является поведением и может быть описано как поведение. «Когниции никто никогда не наблюдал, но когнитивное поведение всегда поддается наблюдению, по крайней мере, одним лицом» (р. 551).
Лихтенштейн (Lichtenstein, 1995) замечает, что формы поведения представляют собой фундаментальные исходные данные, используемые для проверки менталистских теорий, а Дженкинс (Jenkins, 1981) в том же ключе утверждает, что когнитивис-ты принимают в качестве моделей разума модели способов, посредством которых испытуемые выполняют определенные задачи. С появлением новых моделей приходится добавлять все новые, не связанные между собой фрагменты воспоминаний, стадий и функций, от которых в конце концов приходится отказаться, когда картина становится слишком запутанной, отмечает он. Найссер (Neisser, 1976) полагает, что абстракции и предположения должны уступить место акценту на том, «что фактически происходит» (p. xi).
Ричлак (Rychlak, 1995) критикует когнитивис-тов за то, что те полагают существование независимого процесса, который думает за человека, вместо того чтобы признать роль человека, который осуществляет акт мышления. Высказывая точку зрения, аналогичную замечанию Дженкинса о том, что когнитивисты игнорируют поведение, он отмечает, что для когнитивиста индивидуум — это всего лишь совокупность механизмов, испытывающих влияние каких-то внешних источников по отношению к самому индивидууму. Он утверждает, что рассматривать людей как вычислительные машины непродуктивно, поскольку компьютеры не могут производить значения и цели, которые играют в жизни человека центральную роль. Он ссылается на первоначальное использование слова «информация» в инженерной сфере, чтобы показать, что это понятие никак не было связано с какими-
либо значениями, содержащимися в передаваемых сообщениях.
Отсутствие единства
Холли и Стэк (Holley & Stack, 1992) указывают на отсутствие согласованности между различными темами. Предполагая наличие многочисленных оторванных друг от друга сфер функционирования когниции, когнитивисты, в результате, практически не выработали теории, связывающей их с другими областями исследований, отмечают они. Аналогичное обвинение выдвигают Флора и Кестнер (Flora & Kestner, 1995): когнитивизм не обладает единством, которое сводило бы вместе различные исследования или даже рассматриваемые им темы и источники. Они утверждают, что когнитивизм нисколько не продвинул нас вперед в понимании человеческой деятельности, несмотря на то, что за последние тридцать лет он произвел на свет огромное количество материалов, посвященных обработке информации. По их мнению, когнитивизм не только ошибочен, но и «препятствует научному прогрессу» (р. 587).
Операциональные определения и гипотетико-дедуктивный метод
Согласно точке зрения Кантора (Kantor, 1938), Лихи (Leahey, 1980) и Верпланка (Verplanck, 1996), заявлять, что экспериментальные процедуры или методы наблюдений определяют ненаблюдаемые гипотетические сущности и силы, значит искажать понятие операционных определений (предложенных в физике). Данная процедура была взята на вооружение методологическими бихевиористами с целью определения таких конструктов, как внутренние побуждения (драйвы). Например, Халл определял состояние внутреннего побуждения количеством часов, в течение которых организм был лишен пищи или воды. Эта процедура подверглась суровой критике еще в 30-е гг. и до сих пор вызывает те же возражения, когда когнитивисты используют ее для введения показателей, описывающих такие ненаблюдаемые силы, как разум, обработка информации, репрезентации, коннекционистские сети и другие конструкты. Если определить, скажем, кратковременную и долговременную память на основе экспериментальных процедур, а затем использовать реакции, полученные в экспериментах, как свидетельство соответствующих видов памяти, создается впечатление реальности данных конструктов, но такая процедура является искусственной, утверждают критики.
Гипотетико-дедуктивный метод предполагает, что теоретики используют модели или теории для вывода гипотез, чтобы затем проверить, насколько согласуются эмпирические данные с этими гипотезами. Они исходят из предположения, что если совпадение является значительным, то действитель-
111
но имеют место функциональные отношения, описанные теорией. Верпланк (Verplanck, 1996) описывает данную процедуру как приводящую к появлению
«... постулированных (предполагаемых, вымышленных) теоретических сущностей, которым приписываются некоторые свойства и которые вместо того, чтобы порождаться данными, порождают хитроумные эксперименты, порождающие те самые данные, на основе которых постулируются эти сущности. Эти «самозагружаемые» («bootstraped») данные составляют основание для утверждений, преследующих цель объяснить или описать поведение в терминах агентов и процессов, относящихся к разуму или мозгу (либо отдельным их частям), которыми определяются действия испытуемого. Объекты и события, относящиеся к среде, становятся «информацией», которую «мозг», «разум» или «сознание» затем «обрабатывает», тем самым «вызывая» измеряемое поведение, которое (надо же!) в действительности определялось инструментарием исследователя и инструкциями, выдаваемыми испытуемому.
Экспериментальные результаты (и обобщения), полученные таким образом, затем оцениваются согласно критериям, устанавливаемым модным на данный момент методологическим течением, на «истинностьизмерения»(«truth-evaluation»)... [Такая процедура] основывается на прикладных аспектах дедуктивной, а не индуктивной логики. Она игнорирует возможность использования по отношению к поведению иных категорий, чем навязы-ваемыхтерминологией, от которой [когнитивисты] отталкиваются».
Процедуры логического вывода
в науке
Саймон (Simon, 1990) утверждает, что как люди, так и компьютеры используют символы для разумного (intelligent) поведения, и этот факт был доказан программированием компьютеров на исполнение задач, выполняемых людьми, и представлением свидетельств того, что люди используют те же самые процессы. «Гипотеза физической символической системы подверглась за последние 30 лет настолько тщательной проверке, что ее можно считать окончательно установленной» (р. 3). Слабое место в такого рода аргументации, на которое указывают цитированные нами выше Блюитт и Пронко, заключается в том, что данная аргументация не позволяет считать установленным, что наблюдаемые события можно объяснить исключительно символическим поведением или компьютерной обработкой информации. Это замечание более подробно рассматривается Морри-
сом, Хиггинсом и Бикелом (Morris, Higgins & Bickel, 1982), которые отмечают, что подобные заявления нарушают закон эквифинальности. Это означает, что любое число различных условий может произвести один и тот же результат. В логике нарушение этого закона известно как ошибка «утверждения консек-вента» («affirming the consequent»). Иными словами, в индуктивной логике (в отличие от дедуктивной логики, присутствующей в силлогизмах и математике) мы никогда не можем утверждать с абсолютной уверенностью, то что только А является причиной Б, но лишь то, что такая вероятность увеличивается по мере того, как отпадают другие условия и возможности. Мы можем описывать изменения в поведении человека и заключить, что человек обладает способностью изменять свое поведение, не нарушая закона эквифинальности, но такое утверждение не является объяснением или указанием на причинность. Как только мы заключаем, что когнитивное событие А должно производить наблюдение Б, мы отступаем от закона эквифинальности и делаем неоправданные выводы. Это является нарушением логики, поскольку не существует свидетельств того, что А должно производить Б. Наблюдая поведение индивида и делая вывод о наличии у него способности к данному типу поведения, мы не можем, однако, сделать вывод о наличии когнитивной обработки, психических сил или другой контролирующей силы. Все ученые используют объективные выводы (умозаключения), но они ограничиваются
«...функциональными отношениями между поведением и средой, тогда как объективные выводы когнитивной науки касаются процессов, предположительно происходящих на другом уровне анализа... В рамках правильно организованной [науки] неправомерные выводы легко обнаруживаются и отбрасываются, так как они касаются отношений поведение—среда, поддающихся объективному анализу. Ошибки в выводах, касающихся теоретических когнитивных процессов, однако, практически невозможно обнаружить вследствие эфемерного и ненаблюдаемого характера этих процессов...» (Morris, Higgins & Bickel, p. 114-115).
Теория и методология
По мнению Гергена (Gergen, 1994), тот факт, что когнитивная психология основывается на философии немецкого рационализма (врожденные психические структуры организуют внешние сигналы, исходящие от мира), требует наличия лежащей в ее основе рационалистической теории, однако она вовсе не имеет метатеории (теории теории). Рационалистическая теория могла бы охарактеризовать людей как осуществляющих «поиск информации и формирование понятий» (р. 26), тогда как когнитивизм
112
предлагает лишь компьютерные аналогии. Далее, замечает Герген, когнитивизм должен иметь рационалистическую методологию, но не имеет ее. Поэтому он заимствует методологию бихевиоризма (эксперименты на испытуемых, контрольные группы, зависимые и независимые переменные, проверка гипотез, квантификация), которая основана на философии английского эмпиризма. Этот факт неизбежно приводит когнитивизм к противоречиям. Представление о том, что индивид использует врожденные когнитивные механизмы для структурирования информации, исходящей от мира, означает, что он не может претендовать на точное знание о внешнем мире, поскольку его репрезентации определяются характером когнитивной системы. Следовательно, ученый не может считаться носителем знания о какой-либо части мира, включая когнитивную систему. Далее, любые попытки устранить когнитивное смещение будут сведены на нет в силу тенденциозности когнитивных схем, требующихся для обработки информации. Испытуемые, участвующие в экспериментах, также являются заложниками своих ментальных схем, что делает их неспособными удовлетворять критериям рациональной методологии. Короче говоря, Герген утверждает, что когнитивная психология не основана на философии науки, оправдывающей когнитивную метатеорию; а поскольку методология эмпиризма, которую она использует, не согласуется с ее теоретическими притязаниями, данная методология не может использоваться как подтверждающая их4.
Критика и контркритика
Вера и Саймон (Vera & Simon, 1993) утверждают, что обращение к средовому контексту (в особенности, как он трактуется в работах Гибсона) не является необходимым, поскольку среда и функциональные значения объектов репрезентируются в голове. Уэллс (Wells, 1996) возражает, указывая на то, что собственное признание когнитивистами того, что «внешние реальные жизненные ситуации слишком сложны и многоплано-вы, чтобы быть полно и точно отраженными машинными внутренними моделями этих ситуаций» (Vera & Simon, 1993, p. 46), противоречит отстаиваемым ими же претензиям, согласно которым символические репре-зентационные системы универсальны и способны репрезентировать любую ситуацию во внешнем мире. Уэллс утверждает, что вопреки заявлениям Веры и Саймона, «теория ситуативности» («situativity theory») не может рассматриваться как входящая в состав когнитивизма; они представляют собой конкурирующие подходы. Находятся критики критиков когнитивизма (Baars & McGovern, 1994), упрекающие последних в том, что они не приводят (в книге, которую анализируют авторы) свидетельств, альтернативных
когнитивизму. Однако Марр (Магг, 1988) утверждает, что исследования не могут установить истинность одной либо другой системы: она может быть установлена только в результате логического анализа рассматриваемых вопросов.
В работе Кранца (Krantz, 1969), посвященной изучению более ранних психологических систем, также затрагивается вопрос о теоретических основаниях научных разногласий. Автор находит, что сравнение экспериментальных результатов, полученных структуралистами (Титченер) и функционалистами (Болдуин) в конце XIX в., неправомерно в силу совершенно различного контекста, в котором формулировались утверждения спорящих сторон. Возможно, формулировка постулатов, на которых основываются различные психологические системы, сделает причину их разногласий более ясной.
ВЫВОДЫ
Когнитивизм однозначно возвратил когнитивное поведение в ведение психологии после того, как эта разновидность поведения была проигнорирована рядом школ бихевиоризма (хотя и рассматривалась некоторыми другими, менее известными системами). Вследствие этого факта когнитивное поведение практически наверняка останется важной частью психологии. Когнитивизм также способствовал тому, что конструкты компьютерной обработки информации и ментальных репрезентаций прочно утвердились в психологии и других науках. Возможно, что в будущем, в значительной степени вследствие этой инсти-туциализации, данный подход сохранит господствующее положение в психологии, оставляя лишь ограниченное место другим подходам, как это происходит сейчас. Если учесть, что студенты психологических факультетов, прошедшие подготовку в духе когнитивизма, продолжают работать в этом направлении, что как специализированные, так и общенаучные журналы поддерживают когнитивную «парадигму» (пользуясь термином Куна [Kuhn, 1970]), что члены комиссий, рассматривающих вопросы о предоставлении грантов, и комитетов, решающих вопросы о присуждении ученых степеней, в большинстве случаев придерживаются когнитивистской ориентации и что карьера большинства крупных ученых связана с этой системой, мы не можем ожидать, что перемены могут произойти легко, так как другим психологическим системам трудно конкурировать с когнитивиз-мом. Мы также не можем сказать, что когнитивизм представляет собой кумулятивную систему знаний, развитие которой в конечном итоге приведет к сме-
4 Хотя Герген в равной степени критикует и бихевиоризм, он находит, что последний характеризуется наличием связной метатеории и последовательной методологии, основанных на эмпиризме.
113
не парадигмы, как, согласно точке зрения Куна, это происходит в физике.
И все же несмотря на то, что некоторое время назад в американской психологии доминировал методологический бихевиоризм, он был оттеснен или ассимилирован когнитивизмом, перенявшим многие его отличительные особенности (хотя анализ поведения занимает те же позиции, что и несколько десятилетий назад). Существует также другая возможность того, что многочисленные критики, не разделяющие данный подход, и немногочисленные критики, выступающие от имени самого когнитивиз-ма, смогут сформировать серьезную конкурирующую с ним контрсилу, подчеркивающую, что когни-ции представляют собой события, заключающиеся во взаимодействии взаимозависимых организма и среды, что большое значение имеет история организма и что индивидуум является адаптирующимся организмом, а не компьютерным мозгом. В рамках такого подхода может быть предпринята попытка организации исследований, в которых будут приниматься во внимание сложные взаимозависимости, а не только экспериментальная проверка простейших элементов. Вероятно, на первый план при этом выйдут системы, тем или иным образом сочетающие ориента-
цию на сложные взаимозависимости и сохранение конструктов мозга как информационного процессора, например, коннекционистская система.
На сегодняшний день, однако, когнитивизм и его многочисленные разновидности прочно укоренились в официальной научной традиции, которая укрепляет и подпитывает его. Голоса критиков имеют лишь незначительный резонанс. Было бы интересно стать свидетелем поединка между Голиафом и многими маленькими Давидами, который ждет нас в будущем. Однако следует отметить, что Голиаф представляет собой скорее множественную личность, чем единое существо. Его составляют весьма многочисленные и разнообразные компоненты и полемизирующие точки зрения. Основное сражение, возможно, развернется как раз между этими конкурирующими друг с другом личностями, часть из которых полностью остается во власти ортодоксальных компьютерных аналогий, тогда как другие в процессе своего развития отходят от традиционных конструктов и приближаются к рассмотрению взаимодействия организма и среды. Возможно, последние являются лишь отклонением от основного русла, и традиционалисты одержат верх. Хочется надеяться, что это сражение будет объединяющим.
114