Гоулдман Дэниел. Деструктивные эмоции. Как с ними справиться? Научный диалог с Далай-Ламой.

, обозначающий сострадание, относится одновременно как к себе, так и к другим. Это касается обоих понятий, каруна и метта, сострадания и милосердия», — отметил он, произнеся термины на языке пали, на котором говорил Будда и который продолжает использоваться как язык религии в Таиланде, Бирме, Шри-Ланке и в других странах.
* См.: Исцеляющие эмоции: Беседы с Далай-Ламой о постижении, эмоциях и здоровье: Сборник / Под ред. Дэниела Гоулмана (Healing Emotions: Conversations with the Dalai Lama on Mindfulness, Emotions, and Health. Boston: Shambhala, 1996). Эта же проблема — проблема низкой самооценки — затрагивалась в ходе одного из предыдущих диалогов, см.: Гармония миров: диалоги о сострадательном действии: Сборник / Под ред. Дэниела Гоулмана (Worlds in Harmony: Dialogues on Compassionate Action, Berkeley: Parallax, 1992).
«Итак, здесь мы наблюдаем сходство палийской традиции с санскритской, которая стала основой тибетского буддизма, — подвел итог Алан Уоллес. — Термины „милосердие" и „сострадание" относятся одновременно к самому человеку и к окружающим. Но если в западном контексте сострадание направлено только на других, то ментальное состояние, которое направлено на себя, может оказаться противопоставленным состраданию, направленному на других. Следовательно, коннотация (дополнительное значение) этих терминов может привести к очень серьезным последствиям».
Слово, которого очень не хватает в английском
языке
«У нас на Западе, конечно, есть концепция жалости к самому себе, — ответил Оуэн, — и мы не считаем ее позитивной. Это тягостное ощущение того, что дела у вас идут плохо. Опять же, жалость напрямую связана с себялюбием».
Далай-Лама продолжал пояснять свою точку зрения: «Когда я говорю, что человек по своей природе склонен к состраданию, я использую термин, который подразумевает сострадание к самому себе и к другим. Но в буддизме есть и другие термины, которые противопоставляют сострадание к себе и сострадание к другим. Мы используем термин, который обычно переводится как „нежная забота о себе" и подразумевает отношение „я превыше всего", когда собственное благополучие ставится первым в списке приоритетов — в отличие от нежной заботы о других, когда человек искренне беспокоится о благополучии других без всякой корысти, а не потому, что это принесет пользу ему самому. Если вы противопоставите эти концепции, а потом спросите: „Свойственно ли человеческой природе заботиться о других?", то нам придется сделать вывод, что это не так».
Далай-Лама отметил, что они перешли в область лингвистики, одной из дисциплин, которые служат источниками информации для философских воззрений. Специалисты в области семантики могли бы сделать из этого примера многозначительные выводы относительно того, как люди воспринимают окружающий мир. Некоторые антропологи утверждают, что человеческий язык в определенной степени формирует окружающую людей реальность: мы можем быть слепы к явлениям или концепциям, для которых у нас нет слов.
Далай-Лама заметил: «В таком богатом языке, как английский, должно быть какое-то слово, соответствующее тибетскому слову „сострадание", которое в равной степени относится к себе и к другим. Если у вас такого слова нет, вам следует его придумать».
Далай-Лама рассмеялся, а затем повернулся к Маттье Рикару и спросил по-тибетски: «А французский язык в этом отношении лучше?» Маттье ответил, что во французском ситуация примерно такая же.
«Зато с романтической любовью дела у них обстоят гораздо лучше», — сострил Оуэн, и Далай-Лама снова рассмеялся.
Гармония социальная, но не внутренняя
Вернувшись к своей презентации, Оуэн обратился к вопросу о том, какие эмоции способствуют развитию добродетельности, то есть какие эмоции считаются в западной философской традиции важными для добродетельной жизни. Он начал с тех, которые заложены в природе человека. «Существуют эмоции, присущие только тому типу существ, которыми являемся мы: гнев, презрение, негодование, страх, счастье, печаль, любовь, дружба, прощение, благодарность, сожаление (или раскаяние в недостойном поступке), стыд.
К ним, возможно, следует прибавить чувство вины. Я знаю, что чувство вины отсутствует в аналогичном списке буддийской традиции. Не исключено, что и тут тоже все дело в семантике, а может быть, буддисты действительно не испытывают сильного чувства вины (что, на мой взгляд, даже хорошо). Но на Западе чувство вины — это одна из важных эмоций, имеющих отношение к стыду.
И наконец, сострадание. Оно завершает список эмоций, связанных с добродетельностью. Однако это просто эмоции. Я пока не сказал ни слова о том, какие из них являются хорошими или плохими, а какие следует сдерживать или сглаживать».
«Но вы назвали все эти эмоции „добродетельными", — с улыбкой заметил Далай-Лама, намекая на предыдущий тезис Оуэна о разделении фактов и оценок. — Разве это не оценочное суждение?»
«Если хотите, я возьму это слово в кавычки, — засмеялся Оуэн. — Но вы абсолютно правы. У нас принято считать, что чувства гнева, презрения или негодования иногда могут быть уместными, а иногда неуместными.
Главное логическое обоснование включения этих эмоций в список связано с нашей точкой зрения на эволюцию. Мы считаем, что люди развивались как общественные животные, поэтому мы нуждаемся друг в друге. Социальное взаимодействие предполагает возможность хорошего или плохого обращения с человеком. Каждая из этих эмоций является реакцией на ту или иную социальную ситуацию. Например, если кто-то мне угрожает, мной овладевает страх. Я ощущаю любовь, когда кто-то относится ко мне хорошо, возможно, в ответ на мое хорошее обращение с этим человеком. Следовательно, общая идея, которая лежит в основе всех так называемых добродетельных эмоций, заключается в том, что они используются для формирования такой структуры нашей социальной жизни, которая максимально облегчает наше существование. В
нашей традиции вопросу структурирования нашей собственной души придается гораздо меньше значения».
Переводчик Тхуптен Джинпа переформулировал это различие между западным и буддийским мировоззрением: «Выходит, философов на Западе больше интересует способность этих эмоций облегчать межличностные отношения, чем их способность совершенствовать нашу внутреннюю природу?»
«Именно так, — подтвердил Оуэн. — Мы очень много внимания уделяем своему „Я", воспитывая чувство собственного достоинства и самооценку, но гораздо меньше склонны заниматься созданием своей внутренней гармонии. Все эти эмоции и управляющие ими моральные принципы основываются на социальных отношениях».
Недовольный Сократ или счастливая свинья?
Затем Оуэн перешел к тезису, изложенному Далай-Ла- мой в своих работах (в том числе в «Этике нового тысячелетия»): цель поисков всех человеческих существ — счастье. «В целом Запад с этим согласен, — прокомментировал Оуэн. — Однако есть одно „но". Его высказал философ Иммануил Кант, который считал, что одно дело быть счастливым, и совсем другое — быть хорошим». Оуэн обвел всех хитрым взглядом и добавил: «Я подливаю масла в огонь, только чтобы всех расшевелить».
Далай-Лама спросил: «Что есть добродетель с точки зрения Канта, который проводит четкую разделяющую линию между счастьем, с одной стороны, и добродетельностью — с другой?»
Оуэн ответил, показав следующий слайд с вопросами: «Что есть счастье? Удовольствие? Возвышенные удовольствия? Процветание? Добродетельность?»
«Как и буддисты, мы согласны с тем, что наша цель — счастье, — пояснил Оуэн. — Но существует множество раз
ногласий по поводу того, как сформулировать определение счастья. Счастье — это простое чувственное удовольствие или это исключительно возвышенные удовольствия?»
Далай-Лама спросил: «Западные философы проводят различие между физическим и духовным благополучием или счастьем? В буддизме этому различию придается очень большое значение».
«Да, в сущности, это так, — ответил Оуэн. — Почти все философы, которые соглашаются с тем, что счастье — это цель жизни, сразу же видят, что им нужно провести границу между так называемыми