Гоулдман Дэниел. Деструктивные эмоции. Как с ними справиться? Научный диалог с Далай-Ламой.

Оуэн, одетый в индийскую курту до колен, занял кресло презентатора рядом с Его Святейшеством. Позднее он признался мне, что чувствовал себя немного не в своей тарелке, но лишь потому, что привык читать лекции стоя и говорить в быстрой нью-йоркской манере; а здесь ему пришлось сидеть и говорить медленно и отчетливо, чтобы Далай-Лама мог понять его английский.
«Для меня большая честь оказаться здесь и иметь возможность говорить с Вашим Святейшеством, другими присутствующими монахами и моими земляками с Запада, — начал Оуэн. — Мне нужно многому научиться. В своем сообщении я постараюсь нарисовать самую общую картину того, как мы, западные исследователи, и особенно философы, оцениваем роль эмоций в улучшении нашей жизни.
Готовясь к презентации, я вдруг понял, что в философии, по крайней мере в западной, нельзя говорить об эмоциях в изолированном виде. В рамках философии мы рассматриваем эмоции с точки зрения их воздействия на качество жизни. Каким образом эмоции помогают или мешают человеку быть хорошим?
Сегодня я попытаюсь затронуть несколько тем, на которых, как мне известно, собираются подробно остановиться другие выступающие: отношения между описательной или объяснительной наукой и этикой, а также значение эмоций в этике. Так же, как внутри разных направлений буддизма существует множество различных взглядов, у нас на Западе тоже есть много традиций, одни из которых видят в эмоциях угрозу существованию, а другие относятся к ним как к позитивному фактору. В частности, сегодня я попытаюсь представить основные западные взгляды на эмоции и отношение к ним, а также описать, сидя в этом философском кресле, те психические состояния, которые мы на Западе ценим очень высоко.
Из моего разговора с Маттье я понял, что западный и буддийский подходы к этой проблеме действительно очень сильно отличаются. Мы ценим самоуважение, самооценку, самолюбие и собственное достоинство очень, очень высоко. Кроме того, наши мнения о любви и ее важности (в том числе романтической любви и дружбе), по всей видимости, имеют много отличий».
Этика без религии
«Мне кажется, стоит начать с короткой характеристики того, что я считаю трудом всей моей жизни. Конечно, мне неловко использовать эти слова, потому что они звучат так, словно работа всей моей жизни уже закончена, но я ломал голову над этими проблемами еще мальчишкой, когда мне было тринадцать или четырнадцать лет. Это может прозвучать претенциозно, но эти проблемы имеют отношение к природе разума, природе морали и к тому, что придает жизни смысл. Отчасти мой интерес к этим вопросам обусловлен тем фактом, что в определенный момент жизни я потерял веру в римский католицизм, после чего меня стали беспокоить сложные вопросы — например, зачем нужна мораль, если нет Бога?».
Оуэн воспитывался в семье традиционных римских католиков в округе Уэстчестер, недалеко от Нью-Йорка. Его отец был истовым католиком. Юного Оуэна, который в пятилетнем возрасте стал посещать приходскую школу, постоянно пугали страшными историями о грехе, небесах и аде — вряд ли есть что-нибудь, способное сильнее напугать стеснительного и боязливого парнишку. Философские склонности Оуэна приняли форму слишком раннего теологического любопытства — главным образом потому, что он постоянно боялся сделать что-нибудь не то и сгореть в аду.
Его первый открытый бунт против религиозных образований произошел в совсем юном возрасте. Любимый дядя, мамин брат, отрекся от католической веры. Когда дядя собрался венчаться в епископальной церкви, мать Оуэна, убежденная сторонница римско-католической веры, естественно, хотела пойти на свадьбу брата.
Но однажды вечером Оуэн случайно услышал, как его мать рассказывала отцу, что она ходила советоваться к приходскому священнику, и тот запретил ей присутствовать на венчании, потому что это означало бы поклонение другой церкви. Услышав это, Оуэн прокричал из соседней комнаты: «Отец О'Коннор — лошадиная задница!»
К тому времени как Оуэну исполнилось тринадцать, он уже убегал с воскресной мессы, чтобы вместе с друзьями полакомиться блинами в закусочной. Его отец, боявшийся, что Оуэн может пойти по стопам своего обожаемого дяди, принес ему почитать адаптированное издание книги св. Фомы Аквинского «Сумма теологии», в которой были изложены пять доказательств существования Бога. Оуэн прочитал книгу с огромным интересом, сверяя аргументы Фомы Аквинского с данными собственных чувств. И хотя он сразу же заметил в некоторых аргументах логические дыры, тем не менее книга захватила его игрой авторского интеллекта.
Прозрение пришло к Оуэну на первой лекции по философии в колледже Фордхэм. Стоило преподавателю, молодому философу с дипломом Йельского университета, сказать: «Платон постулирует добро...», и Оуэн был покорен. Он имел смутное представление о том, что такое постулирование, и никогда раньше не слышал, чтобы кто-нибудь этим занимался. Кроме того, в английском предложении перед словом добро преподаватель поставил определенный артикль, и этот артикль сразил Оуэна наповал — он влюбился в философию. Год изучения трудов Платона, Аристотеля, Ницше и Канта —
работы последнего Оуэн, правда, посчитал маловразумительными — решил его судьбу как философа. Однако, кроме того, Оуэну понравились некоторые психологические дисциплины, особенно история психологии, которую преподавал венгерский священник, не упускавший случая проанализировать философскую подоплеку различных теорий. Эти узы, связывавшие научные и философские исследования фундаментальных вопросов, стали предметом интеллектуальной страсти Оуэна. С той поры одной из составляющих интеллектуальной миссии Оуэна стало стремление ответить на главные этические вопросы, не прибегая к помощи религиозных доктрин.
Оуэн продолжил свои вступительные замечания, отметив, что опубликованная накануне книга Далай-Ламы «Этика нового тысячелетия» была написана в этом же ключе. «Насколько я знаю, Его Святейшество неоднократно повторяет в своих книгах, что его главная цель — помочь нам увидеть образ жизни, который может быть принят людьми разных религиозных традиций или вообще ни во что не верующими, и как мне кажется, это именно то, что нужно».
Факты против оценок
Затем Оуэн перешел к вопросу о том, как подходят к эмоциям западная философия и буддизм — вопросу, который должен был определить направление основной части дискуссии первого дня. «Последнее предварительное замечание: когда мы разговаривали с Маттье и когда я читал книгу Вашего Святейшества, я начал замечать разницу в том, что мы думаем об эмоциях. На Западе мы видим большую разницу между выражением „Эта комната уставлена цветами" и „Эта комната уставлена прекрасными цветами". С нашей точки зрения, первое ут
верждение является простым фактом — оно содержит только описание, — в то время как второе содержит субъективную оценку, в данном случае эстетическую.
Ученые объяснят нам, как эмоции, например гнев или страх, проносятся через мозг. Но вопрос о том, являются гнев или страх хорошими или плохими эмоциями, мы относим совсем к другой области, которая имеет определенное отношение к философии. Между этими вопросами такая же разница, как между утверждением „В комнате стоит цветок" и утверждением „В комнате стоит прекрасный цветок": второе дополняет первое и содержит отдельное суждение — эстетическое».
Этот пример дал толчок длительной дискуссии на тибетском языке о различиях между фактами и оценками в философии и о том, почему на Западе первое соотносится с объективностью, а второе — с субъективностью. Затем Далай-Лама задал по-тибетски вопрос, который Джинпа перевел на английский: «Вы хотите сказать, что такое разделение свидетельствует о коренном отличии западного понимания от буддийского?»
«Да, я полагаю, что отличие здесь есть, — ответил Оуэн. — На этой неделе мы выясним, насколько оно велико. Но, к примеру, когда в обеих ваших книгах — „Искусство счастья" и „Этика нового тысячелетия" — я встречаю ваше высказывание „Я искренне верю, что в глубине нашей природы мы склонны к состраданию", то мне кажется, вы правы, когда думаете, что в нас может скрываться склонность к состраданию».
Его Святейшество засмеялся в знак одобрения находчивости собеседника.
«Но, — добавил Оуэн, — независимо от того, заложена ли в глубине нашей души склонность к состраданию, западная философская традиция скажет, что это не суть важно. Почему это так, вы поймет