|
|
Шторк Й. Психическое развитие маленького ребенка с психоаналитической точки зрения.Категория: Возрастная психология, Психоанализ | Просмотров: 13130
Автор: Шторк Й.
Название: Психическое развитие маленького ребенка с психоаналитической точки зрения. Формат: HTML Язык: Русский Скачать по прямой ссылке В ходе дальнейшего развития метапсихологической мысли представители школы Мелани Кляйн, основываясь на данных детского анализа и лечения психотических больных, в противоположность этому обратили внимание на примитивные архаические фантазии, направленные на первые объекты любви, которые исходно уже содержат отцовские элементы (вначале в качестве парциальных объектов).
В этих фантазиях материнское тело является первичным резервуаром, объединяющим все добрые и злые объекты. Поэтому вначале ребенок воображает себе отцовский пенис или даже всего отца внутри тела матери. В мире представлений маленького ребенка мать при коитусе поглощает отца. "Женщина с пенисом", то есть оба соединенных друг с другом родителя, является весьма распространенной фантазией, выступающей для ребенка источником сильного страха, поскольку он боится утратить отца в качестве альтернативного объекта (Klein 1932, нем. изд., 75; Segal 1963, нем изд., 145). Представления такого рода содержат в себе нечто устрашающее и вызывают мысль о преисподней в духе Босха или Брейгеля, а потому многие склонны ставить их достоверность под сомнение. Сон одной нашей пациентки, возможно, пояснит, как выглядят эти фантазии и какую функцию они выполняют в душевном событии. Пациентка страдала тяжелым психозом. Ее жизнь несла на себе отпечаток чрезмерной привязанности к матери. Вплоть до двенадцати лет она не могла уснуть, "не прижавшись" к матери. При этом последняя использовала эту зависимость дочери, чтобы изгнать мужа из родительской спальни. Кроме того, мать часто выражала желание убить отца, который не занимал никакого места в семье и проводил свою жизнь, пьянствуя по кабакам. В начале лечения отец не существовал даже в переживаниях пациентки. Она отрицала его на самом глубоком уровне и, как мы увидим, превратила в материнский пенис. Пациентке приснилось, что она отправилась погулять и в каменистой местности встретила свою мать, которая приближалась к ней, раздетая догола Вверху она оставалась женщиной, но ниже пояса выглядела мужчиной и имела мужской член. Мать сказала, что она слишком долго ждала, слишком долго воздерживалась, но теперь схватит ее, чтобы совершить с дочерью половой акт. Пациентку охватил ужас и отвращение, она закричала: "Я не хочу, я не хочу, я потому и обратилась к врачу!" Этот сон может показать, сколь велики страхи при такой ранней беспомощной зависимости от матери, если отец не может выступить посредником, поскольку мать его полностью поглотила. Он также показывает, что чрезмерная привязанность к матери в переживаниях ребенка предстает в виде желания инцеста. Если уж в самой сущности матери заложено оценивать первые шаги к реальности мира, к личной автономии, к индивидуации как "столь же греховное, как и непонятное заблуждение" и, "все прощая, прижимать к груди вырывающееся и упирающееся "бедное, милое дитя" в полной уверенности, что лучше будет никогда его не отпускать" (Th. Mann 1967, 671), то вполне понятно, что для матери с нарушениями, как показала в фундаментальном исследовании П. Оланье (Aulagnier 1964), рождение ребенка превращается в невыносимую утрату чего-то, что принадлежало только ей. Ввиду этой нар-циссической утраты мать вынуждена отрицать и уничтожать каждый отцовский элемент. Она не может говорить о "нашем" ребенке. Ребенок не может быть ребенком своего отца. Ребенок не вправе существовать отдельно от нее, он - не будущий автономный человек, а лишь объект ее всемогущества. Имеются все основания предположить, что такого рода фантазии относятся к очень ранним детским переживаниям, поскольку их можно обнаружить и в мифах древнейших культур. В конечном счете они свидетельствуют о том, что отец очень рано вмешивается в отношения матери и ребенка. Кроме того, в этих архаических фантазиях фаллическая мать выступает в качестве могущественной фигуры, угрожающей кастрацией и уничтожением. На основании этих наблюдений и фактов вслед за Б. Грунбергером (Grunberger 1971, 333) можно сформулировать уже упомянутую гипотезу относительно возраста, когда отец начинает влиять на жизнь маленького ребенка: "Если Фрейд установил эдипов возраст между тремя и четырьмя годами, то другими исследователями он был смещен ко второму году жизни, а для Мелани Кляйн, как мы знаем, эдипов период совпадает со второй половиной первого года жизни. Тем самым мы все более приближаемся к началу постнатального существования, и можно задать себе вопрос, нет ли у нас причин, чтобы распространить наши исследования и по ту сторону этих границ". Как уже отмечалось выше, мы вправе даже задаться вопросом, не присутствует ли отец всегда в той или иной форме уже с самого начала в тесном единстве матери и ребенка и не является ли поэтому эдипов конфликт не генетически-историческим феноменом, а важнейшим структурным элементом в процессе становления человека (ср. также статью И. Штольце в т. I). Необходимость отца для психического события представляется очевидной. Во всяком случае, многое указывает на то, что уже в раннем возрасте отцовский принцип начинает осуществлять важную функцию в фантазиях матери и ребенка. Тем самым мы можем перейти к основной части нашего обсуждения - к вопросу о значении и функции отца. Для этого мы должны сначала рассмотреть ситуацию раннего детства, а также "добрые" и "злые" имаго матери. С момента рождения для ребенка возникают фрустрации во всех жизненно важных сферах. И только любовь и забота матери позволяют ребенку перенести эту ситуацию. Первоначально хорошие отношения с матерью, которая кормит, согревает, любит и заботится, связываются со счастливым состоянием в утробе матери и воссоздают постоянное ощущение существования с нею. Архаический образ "доброй" матери, продолжение утробы и груди матери, придает ребенку чувство единства и защищенности во внешнем мире. Он приводит к более или менее полному слиянию матери и ребенка, субъекта и объекта и тем самым отчасти воспроизводит состояние перед рождением, чтобы помочь ребенку справиться с первыми несовместимыми с жизнью фрустрациями. В этом смысле ребенок оказывается в полной зависимости от матери и беспомощно предоставлен ее воле. Особое соматическое положение человека, его неотения, слишком раннее по сравнению с животными рождение, медленное развитие, а также рассогласование между восприятием, эмоциями и поведением усиливают зависимость ребенка. Аля ребенка, как и для взрослого, мать в этих первых объектных отношениях становится источником всего тепла и всей жизнт4, кормилицей и защитницей, первопричиной базального доверия к миру - мы часто говорим об этом. Архаическая "добрая" мать и материнская утроба на этом отрезке жизни становятся воплощением блаженства. С самого начала существования имеется диффузное стремление вернуться в такое первоначальное состояние. Это стремление хорошо нам известно как у больных, так и у здоровых людей. Оно нацелено, часто с претензией на абсолютность, на слияние с архаической "доброй" матерью, в той или иной мере на достижение неразличимости субъекта и объекта, на то, чтобы быть вечно одаренным кормящей матерью-природой, на отказ от собственной индивидуальности и на растворение в мироздании "я". Жертва независимости и личной автономии должна принести счастье. Это означает всемогущее удовлетворение всех потребностей, ибо при неудовлетворенных потребностях счастья быть не может. Поэтому подчинение стремлению вернуться в лоно матери есть также притязание на всемогущество, притязание на исполняющий все желания, магический, мегаломаниакальний мир первичного нарциссизма, воплощающий вечную или Великую мать. В конечном счете здесь выражается неизбежное желание инцеста - неизбежное потому, что оно проистекает из особого соматического положения ребенка и его первой бессильной зависимости, из-за которой он стремится не к эдиповой, а к Великой матери. Целью инцестуозного акта является невинное слияние с матерью, сладострастное счастье и доступ к всемогуществу желаний. В целом можно сказать, что психическое заболевание и особенно психозы основываются на этом необычайно сильном стремлении к инцестуозному слиянию с матерью, на невозможности отказаться от позиции первичного нарциссизма и справиться с первоначальной нарциссической обидой при разделении на субъект и объект. Образу доброй матери противостоит тесно связанное с ним имаго архаической "злой" матери. Она тоже хорошо нам знакома. Это страшная, несущая смерть, проглатывающая ведьма из сказок наших детей, жена и мать-убийца, чудовище, известное из мифов и легенд, та иррациональная, всемогущая и изменчивая сторона матери-природы, о которой говорится в поэзии. Во многих примитивных религиях постоянно повторяется одна и та же идея: магия, колдовство и предсказания с самого начала находились в руках женщины, женщина распоряжается судьбой людей и ответственна за то, что в мир вошло зло. Также и смерть повсеместно принадлежит к числу функций женщины, и в качестве оборотной стороны и метаморфозы кормящей и защищающей "доброй" матери появляются бесчисленные богини смерти, а их жестокость невозможно даже описать. Только таким образом можно понять вопрос Г. Циммера (Zimmer 1941, 193): "Кто спасет мир из когтей Матери? Мать, безумная, темная, заглатывает все сущее, абсолютно все, при этом все сущее и питая!" Но сегодня - следует здесь возразить - в нашей культуре, в эпоху мифа о "слабой" женщине и необходимости эмансипации, "злая" мать и страх перед женщиной больше уже не существуют. Они принадлежат прошлому, и им не нашлось места в просвещенном столетии. Тем не менее наши дети завороженно слушают сказки о матерях-чудовищах, с готовностью вновь и вновь впитывая все это в себя, чуть ли не на манер некоего ритуала. Но возможно, что в наше время, в котором пытаются осуществить мечту-желание о том, что все детерминировано и всем можно управлять, радость, которую ребенок получает от сказки, тоже является лишь привитым ему и извращенным желанием родителей. Об этом можно только гадать, и мы могли бы легко отделаться от "злой" матери, если бы не располагали сегодня разнообразными данными о раннем детском садизме, охарактеризованном Мелани Кляйн, которая первой поняла его фундаментальное значение в развитии ребенка. Под этим термином подразумеваются различные формы выражения агрессии ребенка по отношению к матери, а также страх возмездия с ее стороны. Эти проявления, несомненно, свидетельствуют о том, что ребенок в своих образах и фантазиях представляет фрустрируюшую мать в виде опасного и могущественного существа, которое поразительно похоже на тот образ матери, который передавался из поколения в поколение в сказках и мифах самых разных первобытных племен. Мать воспринимается в качестве злобного, отравляющего, раздирающего на части, мстительного и проглатывающего существа, а страх уничтожения, совращения и кастрации оказывается непомерно велик. Столь же отчетливо можно распознать в качестве выражения агрессии в переживаниях маленького ребенка каннибальские желания и тенденции к расчленению по отношению к слишком строгой матери. Связаться с администратором Похожие публикации: Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|