Джеймс Хиллман 'Терапия, сны и воображение'

Например, черная змея появилась во сне, и вы можете потратить на нее целый час, беседуя о пожирающей материи, о тревоге, о подавленной сексуальности, о естественном уме и другом - все эти интерпретации, которые делают люди, а что остается в стороне, что жизненно важно, - это то, что делает змея, эта ползучая огромная черная змея, проходящая через вашу жизнь... и в момент, когда вы определяете змею, интерпретируете ее, вы теряете ее, вы ее останавливаете. Задача аналитика удержать змею здесь, черную змею, и есть множество способов для ее удержания... понимаете, нет больше необходимости в черной змее с момента ее интерпретации, и вы больше не нуждаетесь в наших снах, поскольку они уже проинтерпретированы.
Но я думаю, что вы нуждаетесь в них все время, вы нуждаетесь в том самом образе, который вы видели ночью. Например, полицейский преследующий вас по улице... вы нуждаетесь в этом образе, потому что этот образ придает вам способность воображать... если вы скажете: "О, мой комплекс вины снова вырвался и преследует меня на улице" - значит вы встроили неизвестного полицейского в вашу эго систему, в то, что вы знаете о своей вине. Вы поглотили неизвестное известным (сделали бессознательное сознательным) и ничего, абсолютно ничего не произошло, ничего. Вы действительно в безопасности от полицейского, и вы можете спать дальше. Ваша интерпретация защищает ваш сон. Я хочу во что бы то ни стало позволить психике удержать полицейского, преследующего вас по улице, даже здесь, пока мы разговариваем. Полицейский более важен чем то, что мы говорим о нем: я имею в виду, что образ больше в себе содержит, более сложен (он является комплексом, не так ли?), чем концепция. Давайте введем это как правило. Поэтому "следовать образу" - это другое правило архетипической психологии. Так кто же такой полицейский? Является ли он виной, или чувством закона, или чувством порядка, или чувством города, полиса? Должен ли он что-то сделать с внутренней структурой сознания, которая хочет чего-то от вас или напоминает вам о чем-то, зовет вас к нему? Другими словами, он не хотел бы преследовать вас. Вам нужно удерживать полицейского здесь, чтобы вы могли изучить, в чем с ним дело, и что заставляет вас бежать и бежать по улице.
Образы там, где находится психика. Люди говорят: "Я не знаю, что есть душа", или "Я потерял свою душу", или что-то вроде этого. Для меня место осмотра, когда вы чувствуете себя таким образом, непосредственно относится к образам, которые показывают, где вы с вашей душой в ваших сновидениях. Точка осмотра не только на ваших чувствах, на ваших интерпретациях... Однако спросите себя, чем вы были в этом образе? Где ваше воображение? Это немедленно определит вас где-то внутри вашей психики. В то время как интроспекция не помогает вообще, преследуя тень, спрашивая, почему я делаю это, почему я делал это, и почему они сделали это. Получается постоянная суматоха: индусы называют ее вритта - вращающая ум вокруг себя как в муравейнике. Но когда у вас есть образ муравейника, вы знаете где вы находитесь: вы в центре муравейника, муравьи двигаются в пятидесяти различных направлениях одновременно, но они делают нечто. Муравейник имеет внутреннюю структуру, он является организацией. Так что подарок образа состоит в том, что он предоставляет место наблюдения вашей душе, а именно - что она делает.
Л. П. Но возможно ли иметь другой взгляд на образ? Не интерпретацию?
Д. Х. Конечно. Если этот муравейник является вашей путаницей (и тогда вы думаете: "О, я всегда впадаю в путаницу; когда кто-нибудь оставляет меня, я путаюсь; когда меня отвергают, я не знаю, где я; я двигаюсь в тысяче различных направлений" - и вы начинаете с субъективизма, субъективной оценки вас самих). Вместо этого вы можете обращаться к путанице на языке образа, т. е. муравейника. Муравьи роятся: одни движутся вверх, другие вниз, некоторые несут яйца куда-то, заботятся не знаю о чем, переносят мертвых... происходит большая активность; давайте смотреть, что делают муравьи. И я больше не думаю о путанице, я наблюдаю явление и смотрю феноменологически, что происходит. Я больше не пойман в свою собственную субъективность. Я очарован тем, что происходит, и эта внимательность успокаивает. Я могу смотреть на это научно - смотреть как натуралист. Феноменолог психики также является натуралистом психики, наблюдающим как она производит то. что она производит. Я могу увидеть муравьев, внезапно поедающих друг друга. Нет никакой нужды говорить о том, что там происходит, - это деструктивная сцена. Я должен удивляться целенаправленности. Давайте посмотрим: может быть ; психика позаботится о проблеме сама. Мы не знаем наперед; мы должны следовать указке образа, оставаться в воображении: "О, они только что начали роиться на моей ноге, поедая мою ногу. Я не могу остановить их. Они поднимаются выше по ноге. Я схожу с ума". Теперь образ ярко вошел в жизнь. Оставайтесь с ним, какова ваша реакция? Я могу их сбрасывать, я могу бегать по кругу. Я могу принести тарелку с методом, чтобы отвлечь их. Я могу спеть им муравьиную песню. Вы видите, я могу сделать нечто в отношении к действительной вещи, которая произошла. Но что я не делаю и не хочу делать, это интерпретировать муравьев. Вы видели, что движение - "Они поднимаются по моим ногам. Я схожу с ума" - это смещение от образа к интерпретации - именно то, что делает вас сумасшедшим.
Герменевтическое движение создает помешательство. Кто говорит, что вы сходите с ума? То что вы на самом деле чувствуете - это только то, что муравьи поднимаются по вашим ногам. Далее другой вопрос должен выйти на сцену. Я имею в виду, что вы должны определить свое место на ней, расширить местность немного, не сильно, не слишком заметно, чуть-чуть. Вы шагнули на муравьев, вы пересекли их путь, вы наступили нечаянно на муравейник? Посторонитесь! Это определенное животное движение. Животное чувство жизни. Это активная связь с образом, которую мы хотим сделать проходящей через терапию.
Л. П. Кажется, вербальный язык не очень важен в вашем подходе, играя почти негативную роль. Но вербальный язык всегда был одной из коренных метафор в психоанализе. Это так было для Фрейда, который приравнял систему образов сновидений к системе языка и поместил на один уровень использование вербального языка и аналогичные образы снов. И Юнг использовал вербальный язык очень много и никогда не сомневался в нем; вся идея психоаналитической терапии - это идея лечения беседой - два человека в комнате беседуют.
Д. Х. Конечно... мы современные цивилизованные люди, нам необходимы наши концепции. Я не имел в виду выбросить наш концептуальный язык, но, вообще говоря, концептуальный язык это то, где мы пойманы, где мы в эго, где вещи умирают, где мы возвращаемся к тому, что уже создано и закончено, и где образы не могут обогатить нас. Другой способ говорить об образе заключается в том, чтобы играть с языком вокруг образа, начать играть со словами так, чтобы разрушить реформирование их и дать метафоры или довести их до каламбура... Очень важно, что вербальный режим работы с образами, поэтический режим работы с образами, освобождает их значение, запечатанное в фонемах, скрытое в этимологии. Слово в сновидении не ограничено концептуальными интепретациями, потому что слово в сновидении - это не концепция. Это образ, прибывший из воображения, и словарное значение, денотация слова - это только часть, то хорошо известно.
Это было уже в "Traumdeutung" Фрейда, хотя и не до конца он это понимал. Другие фрейдисты позже начали приходить к такому пониманию. А юнгианцы нет: они, к счастью или к сожалению, не разбираются в языке. Я имею в виду, что они могут разбираться в символическом значении, но их использование языка литературное, нерефлексивное, так что они попадаются в ловушку, хотя и думали, что смогли ее избежать. Важно больше работать с фиксированными значениями слов в сновидениях и с нашим языком. Опять герменевтика не достигает многоуровневности, политеистической речи сновидения. Герменевтика монотеистична. Я считаю, что Лакан и те французы, которые пытались работать через деструктурализацию, уводят из герменевтики ее монотеистическую основу и приходят назад, к типу беседы об образе, которая так же "сумасшедша", так же политеистична, как и образ сам по себе.
Во всяком случае, есть много простых вещей, которые вы можете сделать, чтобы разрушить литературное ощущение от интерпертаций сновидений, фиксированные значением которых присущи нашему обычному языку. Эта литературность, эта взятая из дневного мира рациональная мирская обыденность должна преодолеваться снова и снова, когда вы выполняете психологическую работу. Например, большинство людей записывают свои сновидения и рассказывают их предложениями. Если вы выведете алфавит из сновидения, чтобы посмотреть на него так, как вы смотрели бы на древние вавилонские и еврейские тексты, где вы не знаете совершенно, что это за буква "айн" или "алеф", вы не знаете, что это и не знаете, что делать на самом деле, тогда вы даете около десяти различных версий о тексте. Фрейд использовал ту же метафору относительно сновидений: древний текст,
Л. П. Но Фрейд имел целую теорию относительно содержания сна и различных его толкований. И то же относительно Юнга, хотя по другому принципу.
Д. Х. Мы беседуем об анимации образов, а не о содержании сновидений. Это не вопрос о символическом содержании, не вопрос признания, что есть образы или что образы очень важны. У нас есть после Фрейда, после 1900 года, эта великая книга "Traumdeutung", где он сказал: "Мое божество, посмотри на сновидения!" Сновидения - все эти образы в ваших снах значимы, чрезвычайно важны. А затем Юнг говорил: "Все эти образы... чрезвычайно важны. Фантазии, сновидения, образы приходят из коллективного бессознательного. Они - основа искусства, основа помешательства, основа мысли, основа детского мышления, основа ритуалов... это повсюду. Образы, воображение фундаментальны".
Но далее, что они действительно сделали оба - это перевод образов в кристаллизованные символические значения, т. е. они брали все, что видели, и не оставляли, как оно есть, но перемещали его в "это означает это". Я не хочу вникать в детали их системы перевода. Одним словом, они выносили материал и далее, с помощью перевода, посылали снова назад. Раз вы интерпретировали сон, как Эдипову ситуацию или фантазию всемогущества, или вашу зависть к пенису, или вы интерпретировали большую черную змею как мать, Великую Мать, вы больше не нуждаетесь в образе, и вы позволяете образу сказать только одну вещь, одно слово: Великая Мать. Затем он исчезает. Вы больше не хотите эту черную змею. Вы хотите работать над вашим материнским комплексом, изменить свою личность и т. п. Этот подход оставляет душу неоживленной. Это не живое. Образ не блуждает вокруг своих собственных ног. Он превращается в значение. Кто-то сказал о Юнге, что его главный миф был мифом значения, смысла. Теперь давайте оставим значение, поиск значений и смысла жизни.
Л. П. Т. е. это не смысл жизни, как по Юнгу, или интерпретация жизни, как по Фрейду, но, так сказать, воображение жизни.
Д. Х. Да, именно так. Почему я проявляю столько антагонизма к терапии, потому что она во многих отношениях такая антиимагинативная. Сновидения - экстраординарные явления, человеческая жизнь экстраординарна, невероятна; фантастические вещи случаются все время... люди приходят на терапию с этими образами, этим абсурдом, этим сюрреализмом, и он переводится в мертвое, тупое, очень серьезное, очень неимагинативное... какая скука, ужасная скука. Иисус! Герменевтика подобна академическому кафетерию: и невесело и плохая пища, и самообслуживание (это уместная здесь шутка). Нет, вместо герменевтики мы должны запустить пуерильный аспект того, что происходит в нашей жизни...
Л. П. ...воображение в жизни требует пуерильного подхода, и ваш настрой терапии - это пуерильный настрой? Под пуерильным я имею в виду то, что вы обрисовали в вашей книге "Пуерильные статьи" - архетип духа молодости, вечно юный, свежий и порождающий. Этот подход означает терапию окрыленную и вдохновленную, фантастическую и безответственную, и возможно также несвязную...