Фрейд 3игмунд. Зловещее

Теперь, когда мы переходим к рассмотрению тех лиц, вещей, впечатлений, событий и ситуаций, которые способны пробудить в нас зловещее чувство с особенной силой и отчетливостью, первоочередным требованием, очевидно, является удачный выбор первого примера. В качестве особо характерного случая подобного рода Э. Йенч выделил «сомнение в одушевленности какого-нибудь с виду живого существа и, наоборот, в том, не является ли одушевленным какой-нибудть безжизненный предмет», сославшись при этом на впечатление от восковых фигур, искусственных кукол и автоматов. Сюда же он присоединяет зловещее чувство от эпилептических припадков и проявлений безумия, поскольку в том, кто их наблюдает, они пробуждают смутные подозрения, что за привычным образом одушевленности могут скрываться какие-то автоматические - механические - процессы. Не чувствуя себя полностью убежденными этими доводами автора, мы хотели бы теперь продолжить его исследование своим собственным, тем более что он сам в даль-нейшем напоминает об одном писателе, которому как никому другому удавалось произведение зловещих эффектов.

«Один из вернейших художественных приемов, легко позволяющих писателю вызвать своим рассказом какие-то зловещие эффекты,- пишет Иенч,- состоит в том, что читателя оставляют в неизвестности относительно того, имеет ли он перед собой в той или иной фигуре живого человека или же автомат, причем так, чтобы неопределенность эта не попадала непосредственно в фокус его внимания, побуждая его немедленно исследовать и прояснить положение вещей, поскольку в результате, как уже сказано, этот особый эмоциональный эффект легко пропадает. Э. Т. А. Гофман неоднократно и с успехом пользовался этим психологическим приемом в своих фантастических новеллах».

Это, несомненно, верное замечание имеет в виду, прежде всего, новеллу «Песочный человек» из «Ночных рассказов» (третий том Гризебаховского издания полного собрания сочинений Гофмана); фигурирующая в ней кукла Олимпия попала затем в оперу Оффенбаха «Новеллы Гофмана». Я, однако, должен сказать - и я надеюсь, что большинство читателей этой новеллы согласятся со мной, - что мотив куклы Олимпии никоим образом не является единственным мотивом, на который следует возложить ответственность за несравненнно зловещий эффект этой новеллы, и даже не тем, которому надлежало бы приписать этот эффект в первую очередь. С этим эффектом не согласуется то обстоятельство, что сам писатель потихоньку обращает эпизод с Олимпией в сатиру и использует его для того, чтобы высмеять переоценку молодым человеком своей любви. Центральное место в новелле занимает, скорее, другой момент, по которому он и получил свое название и который вновь и вновь всплывает в решающих местах текста: мотив Песочного человека, вырывающего у детей глаза.

Студент Натаниэль, с чьих детских воспоминаний начинается эта фантастическая новелла, несмотря на свое счастье в настоящем, не может прогнать воспоминаний, связанных у него с загадочной и ужасающей смертью его любимого отца. В иные вечера мать имела обыкновение отсылать детей в постель, когда приходило их время, грозным предостережением: «Вот, идет уже Песочный человек». И маленький Натаниэль действительно всякий раз слышал тяжелую поступь некоего посетителя, который весь этот вечер проводил с отцом. Мать на расспросы о Песочном человеке говорила, что это просто такое выражение и его не существует в действительности, но няня давала более конкретные сведения: «Это такой злой человек, который приходит за детьми, когда они не хотят идти спать, и швыряет им в глаза пригоршни песка, так что они заливаются кровью и выскакивают на лоб, а затем бросает их в свой мешок и относит на месяц на прокорм своим детушкам, которые сидят там в гнезде, а клювы-то у них кривые, как у сов, и они расклевывают ими глаза непослушных детей».

Несмотря на то что маленький Натаниэль был уже достаточно большим и разумным ребенком, чтобы отвергнуть столь жуткую приправу к фигуре Песочного человека, все же и в нем крепко засел страх перед ним. Решив узнать, как выглядит Песочный человек, однажды вечером он спрятался в кабинете отца. В посетителе он признает адвоката Коппелиуса, отталкивающую личность, которую дети обычно чурались, когда тот появлялся иногда в гостях к обеду, и отождествляет теперь этого Коппелиуса с устрашающим Песочным человеком. Что касается дальнейшего развития этой сцены, то писатель уже возбуждает в нас сомнение, имеем ли мы дело с первым приступом безумия одержимого страхом мальчика или же с таким рассказом, который следует понимать как реальный в рамках вымышленного мира новеллы. Отец и его гость принимаются за работу у пылающего жаром очага. Маленький шпион слышит, как Коппелиус восклицает: "Глаза сюда, глаза сюда!", выдает себя своим криком и хватается в охапку Коппелиусом, который хочет швырнуть ему в глаза огненно-красные угольки, чтобы бросить их затем в очаг. Отец вымаливает у него оставить ребенку глаза. Это переживание заканчивается глубоким обмороком и продолжительной болезнью. Тот, кто решится дать «Песочному человеку» рационалистическое толкование, не сможет не признать в этой фантазии ребенка продолжающее сказываться воздействие давешней сказки няни. Теперь вместо песчинок в глаза ребенку швыряются угольки; в обоих случаях это делается, с тем, чтобы у него выскочили глаза. Через год, во время еще одного визита Песочного человека, отец погибает в результате взрыва в его кабинете - лаборатории; адвокат Коппелиус бесследно исчезает с места событий.

Теперь, по прошествии многих лет, студенту Натаниэлю кажется, что он признал эту внушавшую ему в детстве такой ужас фигуру в заезжем итальянском оптике по имени Джузеппе Коппола, которого он встретил в университетском городке и который предложил ему купить у него барометры, а на его отказ добавил: «Э, не барометр, не барометр. Есть хорочьи глацца, хорочьи глацца!». Студент в ужасе, но успокаивается, когда предложенные ему глаза оказываются безобидными очками; он покупает у Копполы подзорную трубу и с ее помощью подглядывает в расположенную напротив него квартиру профессора Спаланцани, где замечает его прекрасную, но загадочным образом скупую на слова и движения дочь Олимпию. Вскоре он влюбляется в нее так сильно, что забывет свою разумную и трезвомыслящую невесту. Но Олимпия - автомат, механизм которого изготовил Спаланцани, глаза же вставил в него Коппола - Песочный человек. Студент подходит к профессору как раз тогда, когда два мастера вступили в драку из-за своей работы; оптик уносит с собой деревянную безглазую куклу, а механик, Спаланцани, подбирает с пола окровавленные глаза Олимпии, которые, по его словам, Коппола украл у Натаниэля, и швыряет их последнему в грудь. Натаниэля охватывает новый приступ безумия, в своем бреду он связывает с этим новым впечатлением воспоминание о смерти отца: «Гей-гей-гей! Огненный круг, огненный Kpyг Кружись, огненный круг, живей, живей  Гей, куколка-деревяшка, прекрасная куколка, кружись». Засим он бросается на профессора, мнимого отца Олимпии, и хочет его задушить.