Юнг К.Г. Современный миф. Ein moderner Mythus Von Dingen, die am Himmel gesehen Werden.

Я выше уже говорил, что мой корреспондент с увлечением предавался астрологическим исследованиям. Отсюда особый интерес, который он проявил к загадочному сочетанию чисел: 11-8. Ему показалось, что комбинация XI-8 могла бы означать месяц и день его смерти. Имея в виду его библейский возраст, подобное объяснение можно счесть вполне обоснованным. Отталкиваясь от астрологических расчетов, он относит роковой ноябрь к 1963 году, к самой середине той мировой войны, начало которой он предчувствует. Тем не менее он осторожно добавляет: «Я далеко в этом не уверен».
Рассказчик утверждает, что этот сон принес ему особое ощущение удовлетворенности и признательности; он чувствовал себя счастливым, ибо ему дано было испытать подобное переживание. В данном случае мы действительно имеем дело с одним из тех величественных сновидений, которые внушают человеку счастье — независимо от того, понимает он их или нет.
КОММЕНТАРИЙ К ЧЕТВЕРТОМУ СНУ
Сон начинается с заката солнца, во время которого светило закрыто облаками; сквозь них просматривается только его дискообразная форма. Та же форма присуща и другим образам сна: второму солнечному диску («Юпитеру») и многочисленным округлым телам «из внеземного пространства». Все это позволяет отнести данный сон к числу психических явлений, связанных с феноменологией НЛО.
Солнце, которое покрывается пугающей бледностью, выражает тревогу, овладевшую миром дня в связи с предчувствием неминуемых катастрофических событий. Последние — в отличие от того, что мы думаем о них, когда бодрствуем, — имеют внеземное происхождение. Юпитер, отец богов, покидает свою траекторию и приближается к Земле. Эта тема уже была описана в мемуарах душевнобольного Шребера (Schreber)1, который утверждал, что происходив-
1) Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. - Leipzig, 1903 (прим. автора).

шие вокруг него экстраординарные события побуждали самого Бога «быть поближе к Земле». Таким образом, бессознательное «интерпретирует» тревогу и угрозу как божественное вмешательство, выражающееся в появлении небольших небесных тел, сходных с великим Юпитером. Рассказчик, однако, не приходит к столь заманчивому в данном случае сближению с НЛО; у нас нет оснований утверждать, что он испытывал к ним какой бы то ни было осознанный интерес, способный повлиять на выбор символов.
Несмотря на очевидную угрозу космической катастрофы, тревога трансформируется в настроение позитивного, торжественного и благоговейного характера, уместного скорее для Богоявления. Тем не менее это «Богоявление» означает для рассказчика величайшую опасность: небесные тела «ударяются о землю с громким звуком, подобно бомбам», что соответствует его страху перед мировой войной. Удивительно, впрочем, что взрывы не вызывают ожидаемых сотрясений земной поверхности, да и вообще их природа необычна. В пределах видимости они не производят никаких разрушений. Точки взрывов находятся настолько далеко за горизонтом, что рассказчик замечает лишь одну вспышку. Планетоиды причиняют несравненно меньше разрушений, чем если бы столкновения их с Землей имели место в действительности. Наиболее важным во всем происходящем кажется страх перед третьей мировой войной — страх, который сообщает увиденным во сне событиям элемент тревоги. По-видимому, именно эта интерпретация, а не события сами по себе, потрясает воображение рассказчика и волнует его в высшей степени. Таким образом, вся история обретает глубоко психологическое содержание.
Встреча с молодой женщиной сразу же подтверждает подобное объяснение. Молодая женщина сохраняет самообладание и прилежно продолжает свою работу; во второй версии она предсказывает рассказчику дату его смерти. Ее слова настолько выразительны, что рассказчик считает своим долгом подчеркнуть число произнесенных ею слов — восемь. Число восемь, несомненно, возникло не случайно: оно воспроизводит гипотетическую дату кончины, 8 ноября. Двойной акцент на этой цифре имеет довольно-таки существенное значение, ибо «восемь» — это удвоенное «четыре», играющее в символе индивидуации — мандале — почти столь же важную роль, что и сама цифра 4 (ср. функции цифр 4 и 8 в сцене с кабирами во второй части «Фауста»1; см. также мою книгу: Psychologie und Alchemie, 1952, S. 218 ff.). Относительно числа одиннадцать у рассказчика не возникло никаких ассоциаций; поэтому, чтобы попытаться понять его, я должен прибегнуть к традиционной числовой символике, согласно которой десять — это совершенный итог развертывания единицы. Ряд 1-10 — это законченный цикл; 10+1=11 означает начало нового цикла. Поскольку интерпретация снов основывается на гипотетическом допущении: post hoc ergo propter hoc («после этого — значит, вследствие этого»), можно утверждать, что 11 ведет к «восьмерице», то есть к символу целостности, реализации идеи целостности; появление шара (НЛО) уже намечало подобное смысловое объяснение.
Молодая женщина, будто бы незнакомая рассказчику, должна восприниматься как компенсирующая фигура — «анима». Она представляет сферу бессознательного более полно, чем просто «тень», ибо добавляет к общей характеристике личности недостающие ей женственные черты. Вообще говоря, подобная фигура в своем наиболее явном виде обнаруживается в тех случаях, когда сознание глубоко проникает в «теневую» сферу собственного «Я»; в качестве психологического фактора она оказывает наибольшее воздействие, когда женственные свойства личности еще не распознаны, не восприняты, одним словом — не интегрированы. Пока противоположности не пришли к примирению, целостность личности остается нереализованной, а «Самость», как ее символ, пребывает на уровне бессознательного. Но с того момента, как процесс индивидуации начинает набирать силу и основные признаки целостной личности объединяются в некое подобие первоначального эскиза «Самости», последняя благодаря проекции может
1) Имеется в виду последняя сцена второго акта («Скалистые бухты Эгейского моря») второй части трагедии Гёте. Кабиры в греческой мифологии — демонические существа, наделенные особой мудростью и ведущие свое происхождение от бога огня Гефеста. Культ кабиров, носивший эзотерический характер, был распространен в позднеантичную эпоху.

проявиться как завершенное целое; это целое, однако, в известной мере как бы скрыто за анимой. Анима, благодаря своему удивительному спокойствию и уверенности в себе, противопоставляется возбужденности «Я»-сознания, и посредством числа 8 намекает на целостность, на «Самость», проекция которой уже намечена в форме летающего объекта.
Торжественная атмосфера начала сна обусловлена предчувствием огромной значимости Самости как «распорядителя» и «организатора» личности, а также ощущением исключительной важности архетипов как доминант коллективного бессознательного, которые воздействуют на личность и, принимая форму метафизических принципов, устремляют сознание к достижению целостности. Торжественное настроение соответствует Богоявлению, которое вызывает страх, ибо вследствие него может возникнуть мировая война или космическая катастрофа. Анима, однако, обладает более глубоким знанием. Разрушений, которых боится рассказчик, не видно: по крайней мере в его непосредственном окружении не происходит ничего по-настоящему опасного, несмотря на охватившее рассказчика чувство паники. Анима игнорирует страх рассказчика перед катастрофой; она указывает ему на его собственную смерть как на истинный источник страха.
Близость смерти, ее непосредственное созерцание часто приводят к совершенству, недоступному никаким волевым усилиям и осознанным намерениям. Смерть — великий «завершитель», подводящий окончательный баланс человеческой жизни. Лишь через смерть человек так или иначе достигает целостности; смерть — это конец эмпирического человека и конечная цель жизни духа в том смысле, который вкладывает в это понятие Гераклит, утверждая: «Дионис же, ради которого они неистовствуют в вакханалиях, тождественен Аиду»1. Все незавершенное, непреодоленное, не успевшее найти свое окончательное место испытывает тревогу в связи с приближением конца и в страхе отступает перед мыслью об окончательном «расчете». Человеку свойственно всячески избегать осознания тех
1) Текст Гераклита Эфесского, греческого философа конца VI — начала V века до н. э., приводится в переводе М. Дынника: Гераклит Эфесский. Фрагменты. — М., 1937; фрагмент 15.

элементов, которых ему не хватает для достижения целостности; вследствие этого задерживается момент осознания им Самости и, соответственно, момент спокойного, безмятежного приятия смерти. Самость сохраняется в состоянии проекции. В случае рассматриваемого сна она обнаруживает себя в виде Юпитера, однако последний, приближаясь к Земле, дробится на большое количество мелких небесных тел — своего рода множество «Самостей» или отдельных душ, врезывающихся в землю; таким образом, Юпитер «интегрируется» в наш мир. В мифологическом плане этот образ ассоциируется с инкарнацией, воплощением божества, а в психологическом плане он означает проявление бессознательного процесса на уровне сознания.