Джеймс Хиллман 'Чувствующая функция'

По истечении некоторого времени чувствующая функция может измениться, а может остаться прежней. Когда мы долго и неумело пользуемся какой-нибудь вещью, то начинаем на нее обижаться. Но иногда во время такого периода чувствующая функция находит новую связь и дает другую оценку произошедшему событию, и тогда мы ее прощаем. Воспитание чувства невозможно без мужества, позволяющего вынести свои недостатки, неизменные в течение долгого времени. Так чувствующая функция обучается терпению. Как долго терпеть и когда пора начать действовать - это вопрос чувства времени, и для человека нет лучшего советчика, чем "внутренний голос" его чувствующей функции, которому нужно доверять.

Нашими действиями может руководить и то влияние, которое мы оказываем на других людей. Нам не дано видеть себя со стороны, но мы способны, наблюдая за лицом другого человека, слушая его голос, определить, какое влияние мы на него оказываем. Чувствующий экстраверт способен заставить другого человека хорошо себя чувствовать. Он хвалит, говорит комплименты, оказывает помощь, сглаживает шероховатости, замечает нужды собеседника и может его ободрить. И можно также следить за результатами своих действий: что мы внесли в комнату, войдя в нее? Что прозвучало в нашем голосе, кроме слов? Какой страх мы нагнали на присутствующих? Вызвали ли у кого-нибудь смех, или людям пришлось все время защищаться, чувствуя себя виноватыми? Пролетело ли время незаметно или медленно тянулось?

Может быть, чувство, по существу, - это только время, уделяемое определенным вещам, а последним цветком в букете человеческих чувств, как говорят мистики, является терпение или искусство промедления. За пределами быстротечного чувства анахата [12] (апаhata) существует медлительность без депрессии и легкость без собственной переоценки. Если у меня для вас нет времени, это означает, что я не придаю вам большого значения. Когда мы выясняем, чему и кому человек уделяет свое время, то многое узнаем о его чувствах. Время, отданное другому, может определить и обращенное к нему чувство.

Традиционные формы воспитания чувства - манеры, стиль, чувство времени, личные взаимоотношения, брак, чувства-фантазии, влюбленность - демонстрируют методы, которые применялись всегда. Они свидетельствуют о том, что воспитание чувства не нуждается в специальных программах. Я с сарказмом отношусь к популярному движению группового воспитания чувств, и вовсе не потому, что чувствующая функция не нуждается в развитии, но потому, что отправная точка приверженцев этого метода - наложение обязательств на саму жизнь. Они занимаются техникой. Это - еще одна форма протестантизма, каждый адепт которого "завоевывает" любовь ближнего, испытывая обманчивый энтузиазм самосовершенствования. В этих группах, прививающих чувствительность, не остается места угнетающему признанию устоявшихся привычек и пределов любви, личности и преобразований. Кроме того, они преувеличивают значение личного и сиюминутного, в то время как чувствующая функция нуждается в длительном существовании, во взаимоотношениях с объективными ценностями и с обезличенной реальностью. Мы заблуждаемся, веря, что эти группы принадлежат Эросу, потому что этот Бог поражает людей своими стрелами, соединяет их в пары и, устанавливая между ними близкие отношения, явно ставит интимное выше общественного. Эрос развивает чувства с помощью различных обличий любви: pathos (вожделения), hymeros (желания), anteros (взаимности), philia (человеколюбия), agape (христианской любви) и caritas (милосердия). До сих пор неясно, кто из Богов вызвал к жизни эти группы, но доподлинно известно, что начинались они как лечебные. Они появились благодаря нездоровой ситуации, и чувства, развившиеся в такой обстановке, следует считать хотя бы частично связанными с истоками этого вида групповой терапии, точно так же, как чувства, проявляющиеся в аналитической практике, отражают психопатологические корни, из которых вырос психоанализ. Новые виды групп возникают из-за того, что традиционные формы общения - застолья, банкеты, проституция, борьба, скорбь, заговоры, танцы - утратили свое значение, и требуется чем-то их заместить. По крайней мере, эти группы предлагают замену, в которой задействована определенная патология. Нам еще предстоит увидеть, каким будет в них воспитание чувств.

Чувству присущи многие психопатологические отклонения. Действительно, такие искажения чувствующей функции, как истерические реакции или шизоидная амбивалентность, являются главными критериями психопатологии вообще. Психопатия, например, определяемая как отсутствие морального ощущения или "нравственное безумие", по-видимому, связана с особенностями чувствующей функции. Эти явления описаны в любом учебнике психопатологии и психиатрии.

Но существуют и другие особенности чувствующей функции, привлекающие внимание. К ним, например, относится избегание (уклонение). Некоторые из нас обладают характерной чертой - стремлением скрыть свои чувства. Когда разговор подходит к чему-нибудь слишком личному, мы часто, стиснув зубы, произносим классическую фразу жителей Новой Англии: "Я предпочел бы об этом не говорить". Или же, напротив, для достижения катарсиса мы проявляем свои чувства в группах, возбуждаясь их открытием и выражением, но избегая их последствий.

Мы можем также обратиться к Восточным традициям, превосходно избегающим развития чувства. Аранжировка цветов в манере японских мастеров или трансцендентная медитация имеют мало общего с реальными проявлениями чувствующей функции. Мы могли бы больше сделать для ее развития, формируя эту функцию на культурной основе путем изучения творчества Готорна, Харди, Эмерсона и Джона или Карла Весли (специально для протестантов) или проводя время в Кентукки или Канзасе (а также со своими родителями). И то и другое принесло бы больше пользы, чем посещение какого-нибудь ашрама, в котором способы выражения чувств не имеют ничего общего с нашими. Восточный путь обходит стороной дифференциацию личного чувства, замещая его коллективным спокойствием и самоконтролем. Чужая культура может служить фоном для контрастных стилей. Генри Джеймс показывает американский стиль выражения чувств, перенося место действия в Париж. Поэтому, читая французскую литературу или смотря итальянские фильмы, мы более тонко чувствуем наши различия. Принятие иностранной культуры и ее стиля выражения чувств обеспечивает нас коллективной формулой (люди присваивают себе буддийские имена и одеваются в сари), но от воспитания чувствующей функции при этом мы уклоняемся.

Обычно мы избегаем чувства, перекладывая его на кого-то другого: на партнера по браку, на лучшего друга, секретаря, декоратора интерьеров или на аналитика, "ведущего" нас и объясняющего, как следует возвращаться домой и относиться к детям. Иногда мы избегаем чувства, переживая его внутри себя с преувеличенной интровертностью и никогда не проявляя его внешне на людях, в своих оценках и вкусах, или, наоборот, мы живем со столь интенсивным внешним проявлением чувств, что таким образом избегаем отчаяния и хаоса нашего личного субъективизма.

Можно напомнить, что человек с хорошо развитой чувствующей функцией всегда установит, что именно важно в его субъективном и/или объективном мире. Остальные же люди сталкиваются с проблемами при определении того, что для них важно. Мы или недооцениваем себя, или переоцениваем, а отсутствие понимания того, что имеет наибольшее значение, отправляет нас в погоню за счастьем. Мы не довольны ни собой, ни нашим положением. А чувствующие типы, даже когда они обеспокоены идеями, абстракциями, планами и встречами, могут быть довольными, даже глупо самодовольными, потому что их чувства делают ценными и важными их духовное содержание, взаимоотношения и обстоятельства. Таким образом, чувствующие типы оказываются в большей безопасности и меньше поддаются влиянию опасного любопытства, бунтарских порывов и жажды перемен.

Барьер, существующий в функции между ее экстравертной и интровертной сторонами, может оказаться ответственным за все те странные явления, которые относят к проявлениям расщепленного чувства. Подавленная функция уходит в подполье. В результате мы утрачиваем доступ ко многим нашим чувствам; они исчезают вместе с функцией, и я не знаю, что чувствую, и не могу выразить чувство, не загнав себя в особый вид расщепленного состояния. Вместо того чтобы сказать: "Я желчный, скупой, сухой человек" или "Я хочу тебя", или "Мне нравится сидеть в этой комнате", мы разносим во времени наше чувство и его выражение, говоря: "Я часто так себя чувствовал", или "Когда я был ребенком, то всегда хотел...", или "Когда-нибудь в старости я стану любящим и добрым". Там, где мы находимся, наших чувств нет, а там где находятся наши чувства, нет нас. Мы отделили себя от своих чувств. Когда женщина после десяти лет супружества спрашивает мужчину: "Ты меня любишь?", ее вопрос содержит не столько сомнение (оно не исчезнет, какой бы она ни получила ответ), сколько попытку связать мужа с его чувствами. Необходимость ответить заставляет его почувствовать, что он чувствует в данный момент, и оказаться в том месте, где находятся его чувства.

Расщепленное чувство проявляется и в других формах. Некоторые люди выражают свои чувства только в письмах, находясь далеко от адресата; оказавшись визави, они теряют дар речи. Другие обретают свои чувства, только посидев в одиночестве в темной комнате, а затем написав что-нибудь или поиграв на рояле. Кому-то приходится пользоваться иностранным языком, как это описано в любовной сцене в "Волшебной горе", где Томас Манн отбрасывает свой родной немецкий и заставляет героев говорить по-французски. Кто-то обнаруживает, что его любовные фантазии пробуждаются только при виде плакатов, рекламирующих путешествия в далекие страны, или при воспоминании о любовнице-иностранке, или при мыслях о чем-то, связанном с будущим, или с давно прошедшим столетием, в котором ему хотелось бы жить. Чувство у таких людей всегда возникает в другом месте и в другое время: "не здесь", - говорит она, "не сейчас", - говорит он.

Теперь, заканчивая лекции, я полагаю, что критическая проверка мужества касается психопатологии чувства, а именно тех его аспектов, которые не поддаются иллюзии воспитания. Части чувства никогда не менялись и никогда не изменятся, а в полный комплект входит алхимическая грязь, то есть обычная грязь, выброшенные отходы неисправимых и неискупаемых слабостей человеческого чувства. Сатурн тоже правит душой, и установленные им пределы разрушают иллюзию того, что все поддается развитию.

Мы дали себя увлечь чем-то вроде подавленной философии чувства, утверждающей, что все в человеческой природе может быть улучшено, или связано в одно целое, или осознано. Над анализом навис невидимый знак с надписью "рост" (или "трансформация"). С помощью этой оптимистической философии чувства мы платим дань неискренности чувствующей функции. Смутность идеи вполне устраивает неточность самой подавленной чувствующей функции (или подавленного мышления чувствующего типа), снабжая нас удобным и гармоничным представлением о том, что все, что ни случается, в конце концов приводит к добру, является частью нашего роста, частью процесса индивидуации.

Но мы знаем из опыта собственной жизни и из наблюдений за жизнью других, особенно тех, кто старше нас, что в области чувств имеются ужасные, неисправимые провалы. Это ненависть, с которой "следовало бы" давно покончить, мелочность и подлость, бездействие в критические моменты, перенос страстных желаний в старость, незалеченные раны, непризнанные предательства, постоянно творимая жестокость. Эллиот в ("Литтл Гиддинг" из "Четырех квартетов", London, 1944) описывает "...плоды, которыми под старость Ты сможешь увенчать свои труды".